Новости

Вполне объяснимо, как и почему возник жанр литературной эпитафии: в стихотворении, посвященном ушедшему близкому, таким образом можно было выразить и свое отношение к умершему, и сожаление или даже отчаяние по поводу его кончины. А вот как и почему возникли автоэпитафии, то есть сочинения на собственную смерть, – вопрос куда более интересный. Тем более, что немало таких автоэпитафий было написано тогда, когда автор не имел никаких оснований полагать, что в ближайшее время он простится с жизнью.

Эпитафия – с воспоминаниями, сожалениями, разоблачениями

Первые эпитафии назывались эпиграммами – так именовали надписи на древнегреческих надгробиях. Современное значение эпиграмма приобрела значительно позже – и теперь под этим словом подразумевается небольшое сатирическое стихотворение, которое призвано кого-то высмеять. А вот надпись на могильной плите, как и вообще стихотворение, написанное по поводу чьей-либо смерти, стали называть эпитафией.

Надо сказать, что эпитафии в истории литературы далеко не всегда восхваляли человеческие качества умершего и были полны горечи из-за его перехода в мир иной. Пусть надгробные камни на протяжении долгого времени и подчинялись общим законам и надписи на них не особенно отличались друг от друга, цитируя определенные места из Евангелия и ничего о покойном, по большому счету, не сообщая; но те эпитафии, что появлялись из-под пера поэтов, бывали весьма разнообразными.

Чего стоят примеры из литературы XVII века – например, «Эпитафия лентяю» Жана Лафонтена («…полжизни спал, полжизни проленился»), или более поздние, скажем, из написанного Робертом Бернсом – «Эпитафия бездушному дельцу», «Надпись на могиле школьного педанта». Не отставали и отечественные нарушители правила «о мертвых либо хорошо, либо ничего»: Крылов с его «Под камнем сим лежит прегнусный корсиканец…», и Пушкин, написавший эпитафию «На смерть стихотворца», и Эдуард Асадов с его «Эпитафией на могиле брюзги», а еще – лгуна, циника и прочими «Эпитафиями по заслугам».

Что написать по поводу своей смерти?

Чем ближе к эпохе романтизма, тем больше привлекало литераторов и читателей все, связанное с темой смерти. Авторов занимала и их собственная грядущая кончина – ведь она рано или поздно подведет итог их жизни и творчеству. Узнав печальную новость, другие стихотворцы, вероятно, напишут свои варианты эпитафии – в зависимости от того, каким в их глазах был умерший. Почему бы, в таком случае, не высказаться первым? Тем более, что трудно удержаться от искушения повлиять на свою посмертную литературную судьбу.

Но не одни лишь поэты оставляли после себя автоэпитафию. В 1778 году, почти за два десятка лет до своей смерти, такой текст для размещения на надгробном камне написала императрица Екатерина II. В нем говорилось, помимо прочего: «Здесь лежит Екатерина Вторая… Она легко прощала и не питала ни к кому ненависти. Пощадливая, обходительная, от природы веселонравная, с душой республиканской и с добрым сердцем, она имела друзей. Работа ей легко давалась, она любила искусство и быть на людях». Увы, хода автоэпитации матери новый император Павел I не дал.

Ни эпитафия, ни автоэпитафия не подчинены каким-то строгим законам стихосложения – писали и сонеты, и оды, и элегии, и стансы, и верлибры, писали в шутку и всерьез. В любом случае, это произведение было призвано показать, каким был умерший в глазах автора (или, в случае автоэпитафии, каким он себя видел и каким хотел бы остаться в памяти) и как вообще автор воспринимает феномен смерти. Для молодых поэтов поэтому свойственны довольно веселые автоэпитафии, не возводящие их кончину в ранг какого-то серьезного происшествия. Вот, например, что написал шестнадцатилетний Пушкин в качестве своей стихотворной «надгробной надписи»:

«Здесь Пушкин погребен; он с музой молодою,
С любовью, леностью провел веселый век,
Не делал доброго, однако ж был душою,
Ей-богу, добрый человек».

Без излишней серьезности и нравоучений

Все же чрезмерная серьезность в случае написания автоэпитафии была неуместна – ведь тот, кому посвятили эти строки, в момент сочинения произведения был еще жив и способен как минимум на литературные свершения. Считается, что в любой автоэпитафии автор открывает душу – пусть даже и прячет это за иронией или мистическими мотивами. Часто автоэпитафия формулируется как обращение в путнику, к прохожему – старинный прием, использовавшийся еще в античные времена, когда надгробие украшали именно такие обращения к идущему мимо.

К автоэпитафии вполне можно относиться как к исповеди, этот текст много рассказывает о написавшем его, даже если строится в форме напутствия или кажется отвлеченным и абстрактным. Вот автоэпитафия Александра Сумарокова, поэта XVIII века: «Прохожий! Обща всем живущим часть моя: Что ты, и я то был; ты будешь то, что я». 38-летний поэт написал эти строки за 22 года до своей смерти. А вот какую шуточную эпитафию о самом себе предложил Самуил Маршак: «Жил на свете Маршак Самуил. Он курил, и курил, и курил. Все курил и курил он табак. Так и умер писатель Маршак». В некотором смысле так и было – он скончался от острой сердечной недостаточности.

Знаменитое стихотворение-автоэпитафию написала 20-летняя Марина Цветаева: «Идешь, на меня похожий…». В этом произведении читателя призывают относиться с легкостью к теме смерти, в том числе и смерти самой Цветаевой: «легко обо мне подумай, легко обо мне забудь». Увы, мы знаем о судьбе этого поэта больше, чем она сама знала в свои двадцать. Да и прочесть «слепоты куриной и маков набрав букет – что звали меня Мариной и сколько мне было лет» не получится: могилы Цветаевой нет или, во всяком случае, неизвестно, где она находится.

Источник: https://kulturologia.ru/blogs/081023/57673/