Сообщения пользователя Limbo: "Гений места" Анонс нового авторского анонимного конкурса поэзии

Hi!

Конкурс начнётся 1-го декабря. Найти его можно будет либо в разделе "Литература", либо через Главную страницу сайта в разделе "Наши конкурсы".

Счастливо оставаться)

CompYuzer,
https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/5/54/Viciebsk%2C_Vi%C4%87ba._%D0%92%D1%96%D1%86%D0%B5%D0%B1%D1%81%D0%BA%2C_%D0%92%D1%96%D1%86%D1%8C%D0%B1%D0%B0_%281908%29.jpg
Вы, прежде чем на Рождественского пенять или на жюри, лучше бы в интернетах справились, а то мало ли чего...

Спасибо, Люси!

Иосиф Бродский

ВЕНЕЦИАНСКИЕ СТРОФЫ (2)

Геннадию Шмакову

                                I

Смятое за ночь облако расправляет мучнистый парус.
От пощечины булочника матовая щека
приобретает румянец, и вспыхивает стеклярус
                в лавке ростовщика.
Мусорщики плывут. Как прутьями по ограде
школьники на бегу, утренние лучи
перебирают колонны, аркады, пряди
                водорослей, кирпичи.

                                II

Долго светает. Голый, холодный мрамор
бедер новой Сусанны сопровождаем при
погружении под воду стрекотом кинокамер
                новых старцев. Два-три
грузных голубя, снявшихся с капители,
на лету превращаются в чаек: таков налог
на полет над водой, либо — поклеп постели,
                сонный, на потолок.

                                III

Сырость вползает в спальню, сводя лопатки
спящей красавицы, что ко всему глуха.
Так от хрустнувшей ветки ежатся куропатки,
                и ангелы — от греха.
Чуткую бязь в окне колеблют вдох и выдох.
Пена бледного шелка захлестывает, легка,
стулья и зеркало — местный стеклянный выход
                вещи из тупика.

                                IV

Свет разжимает ваш глаз, как раковину; ушную
раковину заполняет дребезг колоколов.
То бредут к водопою глотнуть речную
                рябь стада куполов.
Из распахнутых ставней в ноздри вам бьет цикорий,
крепкий кофе, скомканное тряпье.
И макает в горло дракона златой Егорий,
                как в чернила, копье.

                                V

День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
оставляя весь мир — всю синеву! — в тылу,
припадает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
                и сдается стеклу.
Кучерявая свора тщится настигнуть вора
в разгоревшейся шапке, норд-ост суля.
Город выглядит как толчея фарфора
                и битого хрусталя.

                                VI

Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,
как непарная обувь с ноги Творца,
ревностно топчут шпили, пилястры, арки,
                выраженье лица.
Все помножено на два, кроме судьбы и кроме
самоей Н2О. Но, как всякое в мире "за",
в меньшинстве оставляет ее и кровли
                праздная бирюза.

                                VII

Так выходят из вод, ошеломляя гладью
кожи бугристой берег, с цветком в руке,
забывая про платье, предоставляя платью
                всплескивать вдалеке.
Так обдают вас брызгами. Те, кто бессмертен, пахнут
водорослями, отличаясь от вообще людей,
голубей отрывая от сумасшедших шахмат
                на торцах площадей.

                                VIII

Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
                фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
                обойтись без меня.

(1982)

Роберт Рождественский

МАРК ШАГАЛ

Он стар
и похож на своё одиночество.
Ему рассуждать о погоде
не хочется.
Он сразу – с вопроса:
– А Вы не из Витебска?.. –
Пиджак старомодный
на лацканах вытерся...
– Нет, я не из Витебска...

...Долгая пауза.
А после – слова
монотонно и пасмурно:
– Тружусь и хвораю...
В Венеции – выставка...
Так Вы не из Витебска?..
– Нет, не из Витебска...

Он в сторону смотрит.
Не слышит,
не слышит.
Какой-то нездешней далёкостью
дышит.
Пытаясь до детства
дотронуться бережно...
И нету ни Канн,
ни Лазурного Берега,
ни нынешней славы...
Светло и растерянно
он тянется к Витебску,
словно растение.
Тот Витебск его –
пропылённый и жаркий –
приколот к земле
каланчою пожарной.
Там свадьбы и смерти,
моленья и ярмарки.
Там зреют
особенно крупные яблоки,
и сонный извозчик по площади катит...

– А Вы не из Витебска?.. –
Он замолкает...
И вдруг произносит,
как самое-самое,
названия улиц:
"Смоленская",
"Замковая".
Как Волгою,
хвастает Видьбой-рекою
и машет
по-детски прозрачной рукою...
– Так Вы не из Витебска.

Надо прощаться.
Прощаться.
Скорее домой
возвращаться...
Деревья стоят
вдоль дороги навытяжку.
Темнеет...

И жалко,
что я не из Витебска.

Марина Цветаева

ICI – HAUT
(фр. Здесь – в поднебесье)

3

В стране, которая – одна
Из всех звалась Господней,
Теперь меняют имена
Всяк, как ему сегодня

На ум или не-ум (потом
Решим!) взбредёт. "Леонтьем
Крещёный – просит о таком-
то прозвище". – Извольте!

А впрочем, что ему с холма,
Как звать такую малость?
Я гору знаю, что сама
Переименовалась.

Среди казарм, и шахт, и школ:
Чтобы душа не билась! –
Я гору знаю, что в престол
Души преобразилась.

В котлов и общего котла,
Всеобщей котловины
Век – гору знаю, что светла
Тем, что на ней единый

Спит – на отвесном пустыре
Над уровнем движенья.
Преображенье на горе?
Горы – преображенье.

Гора, как все была: стара,
Меж прочих не отметишь.
Днесь Вечной Памяти Гора,
Доколе солнце светит –

Вожатому – душ, а не масс!
Не двести лет, не двадцать,
Гора та – как бы ни звалась –
До веку будет зваться

Волошинской.

(23 сентября 1932)