Я навылет прострелен, удружил револьвер
Две свинцовые пули. Попробуй, зашей.
Дует ветер сквозь тело, задевая за нерв.
Пробираюсь вслепую – живая мишень.
Мы планету, так вышло, уберечь не смогли.
Синтетический разум проблему решил:
Человечество слишком тяжкий груз для Земли.
Истребляют заразу отряды машин.
По периметру дроны пролетают жужжа –
Зацени на экране звериный оскал.
Сердце бьётся не ровно, в организме пожар.
Не смертельно, но ранен – победа близка.
Это было бы странно – не дожить пару дней
До того, как закроют весенний сезон.
Завершится программа по отстрелу людей,
Статус супергероя получит призёр.
Продержаться непросто, но пока не убит,
Два рывка до забора осталось ещё.
Там я редкая особь – вымирающий вид.
Заповедная зона – отстрел запрещён.
Я на звёзды смотрю:
Мир огромен и пуст.
Я - пылинка в громаде Вселенной.
Но себе говорю:
Далеки они? - Пусть.
Мы достигнем и их постепенно.
Бесконечности зов,
Увлекающий нас,
Повторяет грядущего ноту.
Явью сбывшихся снов
К нам придёт звёздный час -
Час для Дальнего в космос полёта!
Смутно вижу - когда,
Скрыто тайной - кому,
Проведя сквозь пространство и годы,
Шанс подарит судьба:
К солнцу - не к своему! -
Стать послом от земного народа.
Я не знаю того,
Кто сумеет дойти.
Но из тьмы пролетевших столетий
Я желаю всего,
Что поможет в пути
К человеческой силы бессмертью.
Звёзды тянут к себе!
Те, кто жил раньше вас,
Над собой понапрасну не плача,
Знают: в общей судьбе
К нам придет звёздный час.
И желают
В дороге
Удачи.
Он говорил, – Там край Земли,
Там черти топят корабли,
Там ни рассвета, ни зари,
Там шепчет ночь
Любой живой душе: «Замри…»,
И каменеет страх внутри,
Там даже дохнут упыри –
И тем невмочь…
Он говорил, – Там не вздохнуть,
Там воздух твёрд – не лезет в грудь,
Воды ладонью не черпнуть
И не сглотнуть…
Любой кончается там путь,
Теряя смысл, теряя суть,
Там сердцу в жилу кровь, что ртуть,
Не протолкнуть…
И ничего не отвечал,
Тот, что, задумавшись, молчал,
Он будто частные сличал,
Деля на ноль.
Он не шептал и не кричал,
Лишь только мыслью отмечал, –
Конец – начало всех начал,
И в этом соль.
И значит, там, достигнув дна,
Спят в колыбелях времена,
Там не зачаты имена –
Судьба чиста.
Там миг наполненный сполна
Дрожит, как нервная струна,
Черта в лист не зачернена –
И нет листа.
В конце, ударив по рукам,
Они уйдут по сторонам,
Один к проверенным Богам –
И будет прав.
И будет прав, который сам
Спиною, повернувшись к нам,
Уйдёт искать себе свой храм
Иных забав…
Бастионы поруганных истин задраены ставнями:
Вечный шабаш снаружи, агония духа – внутри;
Притязания плоти на царство становятся главными,
И растленные нравы выводят своё попурри.
Наслаждаясь беспечной стихией, живёт поколение,
Возносящее жажду наживы до новых высот,
Где расколотый мир порождает лишь горечь и тление,
А в темнице души никогда не забрезжит восход…
От младенческих лет и поныне, размытые ценности
Завлекают умы, испуская обманчивый свет;
А скитание ложных иллюзий способно лишь тлен нести,
И уныло глядит близорукая совесть вослед.
Повзрослевшее детство впитало прогорклое месиво –
Ядовитую смесь из цинично-пустых образцов
Эталонно-порочного нрава, взрастившего спесь его
И несущего в смутное «завтра» ошибки отцов.
Безучастно взирая на бедствия, боль и падения,
Поколение предков возводит фантом бытия:
В вожделении плоти – основа и цель восхождения
К соблазнительной славе, погрязшей в потоке вранья.
Утро снова прибудет по графику — ровно в пять,
хмуро взглянет на ребра разрушенных этажей,
лёгким ветром вздохнет и тихонечко станет ждать,
как вчера, год назад и две тысячи лет уже...
Мёртвый город, в туманную дымку уткнувший нос,
Спрячет грусть затаенную в сломанный лабиринт,
лишь рассвет намалюет на серых домах полос,
нежно-розовый цвет отражая от их руин.
Свет не выгонит тени, а просто создаст контраст,
за обломками труб затаится ночная мгла...
Только что-то вдруг хрустнет над городом в этот раз
и сломается время на стыке добра и зла!
Где-то там, в переулке, сначала раздастся вскрик,
как веселый протест, вопреки тишины векам —
колокольчиком звонким, подхваченным эхом вмиг,
засмеется ребенок — откуда он взялся там?
Утро громко чихнет, отряхнув паутинный смог,
и покажется утру, что в городе старом вновь
застучит, в такт весёлому топоту детских ног,
в жилах улиц и венах бульваров живая кровь!
Утро дрёму стряхнет и полезет смотреть на мир,
обдирая запястья о краешки рваных крыш,
распахнув удивленно глазницы оконных дыр,
как за мячиком ярким по лужам бежит малыш!
Смотрю на трещины в стене,
донельзя вспученной от влаги.
Опять с собой наедине
конвойных жду с архипелага.
Не знаю, сколько островов
открыли с севера до юга,
где обрели смиренно кров
безвременья вожди и слуги.
Ползет по трещинам вода,
вгрызаясь в ребра штукатурки,
напоминая, что всегда
играть с судьбой чревато в жмурки.
В стране мечтательных рабов
и верховенства беспредела,
в сезон охоты на волков
вода мне мрачно песни пела.
- Вам допуск подписали? - К счастью, да.
- Наверное, у вас дружок в конвенте.
- Хотите взятку сунуть? Ерунда,
мессир не примет ничего в конверте.
- Так вскройте ж кровь, изрежьте куст волос,
о эта участь - дрожь писательского зуда!
Я в долгой очереди жду, как пес
похлебки, серебра - Иуда.
Позвольте написать хоть полстроки,
посмаковать божественные ямбы!
Я чистил стоки городские у реки,
год слушал флейту в храме, два -
кормил старух... Да я бы
ещё общественных повинностей отбыл
лет пять иль семь,
когда была б возможность
усовершенствовать гормонов карусель
и сделать тоньше эту крабью кожу!
Как я боюсь, что посмотрев в геном,
опять генлит воскликнет мне - не годен!
А после ливень хлынет за окном,
захватит в скерцо и утопит в коде -
и я, безумный, скорбный и немой,
презрев запрет и штраф отбор-программы,
возьму перо дрожащею рукой:
"Тыр-пыр бла-бла". - О, мама!
Мама... "Мама мыла раму".
Тезаурус употреблённых слов
1. Конвент - собрание, совет первых лиц, наделённых какими-либо государственными полномочиями.
2. Мессир - почётный титул, форма обращения к светским лицам, знати.
3. Генлит - предположительно, Генеральный литератор, а возможно, - генерал-литератор - этимология неясна, поскольку нет убедительных фактических данных о социуме, где к публичной литературной деятельности допускаются лишь лица, обладающие или в ходе специальных практик развившие в себе субстанцию таланта.
Я из будущего.
И мне здесь у вас очень странно.
Очень страшно. Конечно же, не за себя.
Ветви кленов
под ветром
сошлись в рукопашной...
Я шагаю по прошлому веку. Это судьба.
Небо набок свалилось...
видать, небу тоже не сладко...
Здесь, что людям, что листьям –
так просто: сорваться и пасть.
Я держусь в стороне
от кошмарного этого
сальто.
Я здесь просто прохожий;
проезжий...здесь в прошлом...у вас...
Доверяю иконам,
перестуку дождя
по мансардовой крыше,
дворовому коту; он не сыт вечно...
но – вечно свят...
Не участвую в чатах. Там кучи чертей
мутно-рыжих.
Не сижу в соцсетях.
Я ПУТНИК. Я СЕРДЦЕ. Не зад.
Я из будущего. И мне здесь у Вас
очень больно.
Половина планеты воюет. Половина дурдом.
Но праправнуки ваши:
давно все решили любовью.
В моем веке – родном и привычном. В 22-м.
Под трели птиц рождается рассвет
Комфортный, теплый, розовый и пряный.
Нет холодов, ветров колючих нет.
В реальности ни одного изъяна.
В цветах до ночи трудятся шмели.
В разливах солнца затаились тени.
Пропитан воздух запахом земли.
С ладони смело хлеб берут олени.
На лицах безмятежность и покой.
Достоинство и искренность во взглядах.
День и встречать и провожать легко,
Когда ни спать, ни есть совсем не надо.
Болезни, войны, голод, злость и страх
Остались навсегда в далеком прошлом.
Привычные улыбки на губах
И по плечу пожизненная ноша.
Заложенным программам нет числа.
Сбой поправим внеплановым ремонтом.
Наука побеждать свое взяла:
Куда ни взглянешь, дальше горизонта
Туда-сюда маршрутки - корабли
От одного к другому космодрому.
Мостом сияет радуга вдали -
Неистребимый памятник живому.
Ночь, развороченное небо,
бездонное, безлунное…
Прочь –
запорошенные пеплом,
бездомные, безумные,
мы – собиратели ответов
и памяти хранители…
Сны, переполненные светом,
прекрасны и мучительны…
Страх захлебнулся
горькой пылью –
холодною отравою…
Прах на дорогах –
кем вы были –
неправые и правые?
Свет не доступен нам –
мы слепы,
мы впитываем кожею…
След растянулся хлипкой цепью –
калики перехожие…
прочистим горло от песка
и захрипим:
«Гудбай, блю скай»*…
«Goodbye, blue sky» – песня Пинк Флойд из альбома «Wall»
Он ждёт и ждёт. А их всё нет и нет.
Он потирает лапки и зевает.
И время, у порога в кабинет
жужжавшее так зло, заболевает –
завравшись и зарвавшись – застывает
безмозглой мухой, влипшей в аллингит.
Анубис дремлет. Наконец, шаги –
нетвёрдые. И робкий стук. И скрип
тяжёлой двери. «Здравствуйте, голубчик.
Входите» – зверь листает манускрипт.
А посетитель, немощный старик,
бледнеет, разглядев его получше –
сидит шакал, чудовище, посредник
страны загробной, мук на много лет.
И жалкий, грязный, тощий как скелет,
старик тоскливо шепчет:
«Я – последний».
На радостях шакал вильнёт хвостом –
«Дописан каталог – вся желчь и сплетни,
людские дрязги, вой тысячелетний…
Какой, однако, препротивный том –
подробная и тщательная опись.
…А вам, голубчик, в третий каземат,
там ждёт вас белозубая Амат».
Закроет опус.
И уедет в отпуск
на опустевший Крит – гонять котов,
искать волчицу на руинах Рима…
В наряде из несорванных цветов
земля прекрасна и необозрима.
Ни войн, ни смут, ни жертвенных костров.
До новых рас. До новых катастроф.