"Гений места" Анонс нового авторского анонимного конкурса поэзии

Дорогие друзья!
Рады представить вам новый АНОНИМНЫЙ авторский поэтический конкурс от сообщества «ДИск» (Дом искусств) «Гений места».
Сроки проведения: с 1 декабря по 10 января включительно.


Nullus enim locus sine genio est
(лат. нет места без духа)

...Толстой и Ясная Поляна. Пушкин и Михайловское. Кафка и Прага. Хемингуэй и Париж. Булгаков и Москва. Бродский и Петербург. Чехов и Ялта.
Есть на свете гениальные места и гениальные люди, имена которых навечно связаны между собой. Они, словно любящие духи, соединились во времени и пространстве. Деревья и поля, улицы и храмы, потаённые кельи и столичные площади – все вещи, которых касалась рука гения, отмечены его печатью. Мы приходим к ним – к этим артефактам прошлого – чтобы тоже коснуться – хотя бы коснуться! – деревянных половиц, атласных штор, истёртой брусчатки или столетнего дуба. Коснуться и почувствовать дыхание времени, ощутить дух священного места и понести его дальше, потомкам. Это равносильно передаче жизни. Ибо нет места без духа, а духа без места.

Присылайте на конкурс стихи о связи мест и гениев, их посетивших, а равно об их взаимовлиянии и взаимопроникновении и о том духе, который соединил их. А справедливое и компетентное жюри вас рассудит.
Также можно (и нужно!) присылать стихи о вашем личном месте и духе-покровителе этого места.
Вот полезные ссылки:
https://cyberleninka.ru/article/n/geniy-mesta-i-gorod-varianty-vzaimodeystviya
https://aesthesis.ru/magazine/june17/genius-loci
Удачи!

Марина Цветаева

ICI – HAUT
(фр. Здесь – в поднебесье)

3

В стране, которая – одна
Из всех звалась Господней,
Теперь меняют имена
Всяк, как ему сегодня

На ум или не-ум (потом
Решим!) взбредёт. "Леонтьем
Крещёный – просит о таком-
то прозвище". – Извольте!

А впрочем, что ему с холма,
Как звать такую малость?
Я гору знаю, что сама
Переименовалась.

Среди казарм, и шахт, и школ:
Чтобы душа не билась! –
Я гору знаю, что в престол
Души преобразилась.

В котлов и общего котла,
Всеобщей котловины
Век – гору знаю, что светла
Тем, что на ней единый

Спит – на отвесном пустыре
Над уровнем движенья.
Преображенье на горе?
Горы – преображенье.

Гора, как все была: стара,
Меж прочих не отметишь.
Днесь Вечной Памяти Гора,
Доколе солнце светит –

Вожатому – душ, а не масс!
Не двести лет, не двадцать,
Гора та – как бы ни звалась –
До веку будет зваться

Волошинской.

(23 сентября 1932)

Роберт Рождественский

МАРК ШАГАЛ

Он стар
и похож на своё одиночество.
Ему рассуждать о погоде
не хочется.
Он сразу – с вопроса:
– А Вы не из Витебска?.. –
Пиджак старомодный
на лацканах вытерся...
– Нет, я не из Витебска...

...Долгая пауза.
А после – слова
монотонно и пасмурно:
– Тружусь и хвораю...
В Венеции – выставка...
Так Вы не из Витебска?..
– Нет, не из Витебска...

Он в сторону смотрит.
Не слышит,
не слышит.
Какой-то нездешней далёкостью
дышит.
Пытаясь до детства
дотронуться бережно...
И нету ни Канн,
ни Лазурного Берега,
ни нынешней славы...
Светло и растерянно
он тянется к Витебску,
словно растение.
Тот Витебск его –
пропылённый и жаркий –
приколот к земле
каланчою пожарной.
Там свадьбы и смерти,
моленья и ярмарки.
Там зреют
особенно крупные яблоки,
и сонный извозчик по площади катит...

– А Вы не из Витебска?.. –
Он замолкает...
И вдруг произносит,
как самое-самое,
названия улиц:
"Смоленская",
"Замковая".
Как Волгою,
хвастает Видьбой-рекою
и машет
по-детски прозрачной рукою...
– Так Вы не из Витебска.

Надо прощаться.
Прощаться.
Скорее домой
возвращаться...
Деревья стоят
вдоль дороги навытяжку.
Темнеет...

И жалко,
что я не из Витебска.

Иосиф Бродский

ВЕНЕЦИАНСКИЕ СТРОФЫ (2)

Геннадию Шмакову

                                I

Смятое за ночь облако расправляет мучнистый парус.
От пощечины булочника матовая щека
приобретает румянец, и вспыхивает стеклярус
                в лавке ростовщика.
Мусорщики плывут. Как прутьями по ограде
школьники на бегу, утренние лучи
перебирают колонны, аркады, пряди
                водорослей, кирпичи.

                                II

Долго светает. Голый, холодный мрамор
бедер новой Сусанны сопровождаем при
погружении под воду стрекотом кинокамер
                новых старцев. Два-три
грузных голубя, снявшихся с капители,
на лету превращаются в чаек: таков налог
на полет над водой, либо — поклеп постели,
                сонный, на потолок.

                                III

Сырость вползает в спальню, сводя лопатки
спящей красавицы, что ко всему глуха.
Так от хрустнувшей ветки ежатся куропатки,
                и ангелы — от греха.
Чуткую бязь в окне колеблют вдох и выдох.
Пена бледного шелка захлестывает, легка,
стулья и зеркало — местный стеклянный выход
                вещи из тупика.

                                IV

Свет разжимает ваш глаз, как раковину; ушную
раковину заполняет дребезг колоколов.
То бредут к водопою глотнуть речную
                рябь стада куполов.
Из распахнутых ставней в ноздри вам бьет цикорий,
крепкий кофе, скомканное тряпье.
И макает в горло дракона златой Егорий,
                как в чернила, копье.

                                V

День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
оставляя весь мир — всю синеву! — в тылу,
припадает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
                и сдается стеклу.
Кучерявая свора тщится настигнуть вора
в разгоревшейся шапке, норд-ост суля.
Город выглядит как толчея фарфора
                и битого хрусталя.

                                VI

Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,
как непарная обувь с ноги Творца,
ревностно топчут шпили, пилястры, арки,
                выраженье лица.
Все помножено на два, кроме судьбы и кроме
самоей Н2О. Но, как всякое в мире "за",
в меньшинстве оставляет ее и кровли
                праздная бирюза.

                                VII

Так выходят из вод, ошеломляя гладью
кожи бугристой берег, с цветком в руке,
забывая про платье, предоставляя платью
                всплескивать вдалеке.
Так обдают вас брызгами. Те, кто бессмертен, пахнут
водорослями, отличаясь от вообще людей,
голубей отрывая от сумасшедших шахмат
                на торцах площадей.

                                VIII

Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
                фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
                обойтись без меня.

(1982)

Дмитрий КЕДРИН

ГРИБОЕДОВ

Помыкает Паскевич,
Клевещет опальный Ермолов...
Что ж осталось ему?
Честолюбие, холод и злость.
От чиновных старух,
От язвительных светских уколов
Он в кибитке катит,
Опершись подбородком на трость.

На груди его орден.
Но, почестями опечален,
В спину ткнув ямщика,
Подбородок он прячет в фуляр*.
Полно в прятки играть.
Чацкий он или только Молчалин –
Сей воитель в очках,
Прожектёр,
Литератор,
Фигляр?

Прокляв английский клоб,
Нарядился в халат Чаадаев,
В сумасшедший колпак
И в моленной сидит, в бороде.
Дождик выровнял холмики
На островке Голодае,
Спят в земле декабристы,
И их отпевает... Фаддей!

От мечты о равенстве,
От фраз о свободе натуры,
Узник Главного штаба,
Российским послом состоя,
Он катит к азиятам.
Взимать с Тегерана куруры**,
Туркманчайским трактатом
Вколачивать ум в персиян.

Лишь упрятанный в ящик,
Всю горечь земную изведав,
Он вернётся в Тифлис.
И, коня осадивший в грязи,
Некто спросит с коня:
– Что везёте, друзья?
– «Грибоеда.
Грибоеда везём!» –
Пробормочет лениво грузин.

Кто же в ящике этом?
Ужели сей желчный скиталец?
Это тело смердит,
И торчит, указуя во тьму,
На нелепой дуэли
Нелепо простреленный палец
Длани, коей писалась
Комедия
«Горе уму».

И покуда всклокоченный,
В сальной на вороте ризе,
Поп армянский кадит
Над разбитой его головой,
Большеглазая девочка
Ждёт его в дальнем Тебризе,
Тяжко носит дитя
И не знает,
Что стала вдовой.

1936
_____________________
*фуляр – шейный платок из тонкой, лёгкой и очень мягкой шёлковой ткани

**курур – в ХIХ в. крупная денежная единица Персии (Ирана), равная 2 млн. рублей серебром

Краткие исторические справки о персонах и событиях, фигурирующих в стихотворении:

Паскевич И.Ф. (1782-1856) – государственный деятель, дипломат, полководец; командующий русскими войсками в ряде успешных военных кампаний, в частности, в русско-персидской кампании 1826-1828 гг.; во время описываемых событий был наместником на Кавказе.

Ермолов А.П. (1777-1861) – русский военачальник, государственный деятель, после восстания 1825 года Николаем I отправлен в отставку за связь с декабристами.

Чаадаев П.Я. (1794-1856) – русский философ, публицист, объявлен правительством сумасшедшим за резкую критику русской действительности.

Булгарин Ф.В. (Фаддей) (1789-1859) – отец русской журналистики, был дружен с А.С.Грибоедовым, уберёг его и многих других декабристов от ареста, спрятав по просьбе Рылеева его архив с компрометирующим материалом; следствию не удалось доказать их причастность к движению декабристов.

Голодай – остров в дельте Невы; предположительно именно здесь захоронены казнённые декабристы.

Туркманчайский трактат – договор между Российской империей и Персией (Ираном), завершивший вторую русско-персидскую войну (1826-1828), весьма выгодный для России; А.С.Грибоедов как секретарь русской дипмиссии в Персии имел непосредственное отношение к созданию этого документа, являясь его ответственным редактором, и даже внёс существенные правки, вошедшие в окончательный вариант договора.
___________________
На прикреплённом изображении портрет Нины Чавчавадзе кисти неизвестного художника ХIХ в.

Я здесь редкий гость. Стих конкурсный уже сварганил куда и как отправить

Дмитрий Быков

ДОСТОЕВСКОЕ

Двести лет, получается, вместе. Как-то скромен его юбилей. Мне же мастер хтонической жести с каждым годом родней и милей. Мне привычно клеймо святотатца, так что прямо скажу, господа: уважаю, но, страшно признаться, я его не любил никогда. Ряд обсессий, шершавости слога, страсть к еврейству и злобный оскал… Он как будто не чувствовал Бога, потому-то всю жизнь и искал.

Оппозиций, по-моему, ложных многовато. Герои — отстой. Памфлетист в нём сильней, чем художник,— что заметил ещё и Толстой. Невоспитан, во всём неумерен, отдохнуть от себя не даёт… Зло он чувствует, видит, умеет; как добряк, так всегда идиот. Верит собственным злобным химерам, подростковым убогим мечтам. Да, некрасовским этим размером — та-та-ТАМ, та-та-ТАМ, та-та-ТАМ! Перманентно страдая без грошей, плюс рулетка ещё заодно… Безусловно, он был нехороший. Драма в том, что хороших полно. А народ наш такой бедолажий, злой к соседям, терпимый к ярму,— наше дело его будоражить, а утешить найдётся кому.

Знать, он всё-таки чувствовал слово, если так его тексты фонят, раз не любят его, как живого,— я и сам далеко не фанат. В описании дьявольской мессы он действительно неповторим; хорошо, что написаны «Бесы»! Надо б «Ангелов» томом вторым: про охранку, доносчиков, слежку, неразлучных с ножом и кнутом палачей и попов вперемешку, и частично идейных притом, песнопения их пономарьи, с их тюрьмой, с приручённым судом — и глядящий на них из Швейцарьи идиот, помещённый в дурдом.

Он постиг наши вечные войны, сам участвовал в этой войне: Достоевский, тебя мы — достойны. Прочих — вряд ли, тебя же — вполне. Наслаждаться паденьем, подпольем, быть клопом, паразитом, блохой… Ты один нас действительно понял, потому что ты тоже плохой, и бесценный читательский опыт — этот бурный словесный поток, этот хриплый задушенный шёпот, неотступный сухой шепоток.

Да, плохой. Но не пошлый, не ложный, не с тупой показною сохой — невозможный, противный, тревожный, настоящий, бесспорный плохой! В этом мужество, в этом отвага! Непонятно, как терпит бумага! Даже Штирнеру, даже Рембо, даже Ницше так было слабо — в результате каких биохимий, тайных сходств, недоступных глазам, он увидел нас очень плохими и торжественно всем показал?

Непригляден и невыносим был. Оттого-то наш образ и символ не крестьянин с примерным двором, а безумный студент с топором. Ненавидел Тургенева-душку, но придумал же пару к нему: твой студент, зарубивший старушку, и мужик, утопивший Муму,— голос искренний, с самого низа, из подполья, из злого угла! Лишь калека, безногая Лиза, полюбить бы такого могла. Но уж так развелося хороших, безупречных и правильных, нах, в этих эппловских их макинтошах, в отутюженных чистых штанах, что и вправду порою охота, эту кодлу увидев кругом, с отрешённым лицом идиота стать всеобщим заклятым врагом!

Достоевский, ты русская жопа! Пахнет истиной каждый абзац. И приятно, что любит Европа эту жопу со страхом лобзать.

Стиль неряшлив, но дело не в стиле. Он отбросил надежду и лесть: все писатели русскому льстили — он один нас увидел как есть: черномазовы, сладость разврата! Правда, всё-таки вставил, пострел, одного симпатичного брата — про него дописать не успел. А не то бы, глядишь, и с Алёшей разобрался в манере своей…

Не хороший, отнюдь не хороший. И отдельно скажу как еврей: мы гордиться собою умеем — даже, можно сказать, из могил. Мне приятней считаться евреем, потому что он нас не любил.

(2021)

Hi there! Hope you all are doing good. These poetries are amazing  :)

https://19216811.bid/
https://panoramacharter.ltd/