"Слушающий вас Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается; а отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня. Семьдесят учеников возвратились с радостью
и говорили: Господи! и бесы повинуются нам о имени Твоем. Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию..." ЛУКИ 10:16-18
Час подошёл – он свесился с трибуны, как с горы
в бугры голов. Должник сильнее риска.
Глаза колена Данова решительно добры,
густая бровь к кому-то наклонилась низко...
И я хотел бы стрелкой мыши указать
на твердость рта наследия отца речей упрямых –
шесть миллиард гоев – доблестная рать
работает за миллиард Обамы.
Признанья мира Нобеля зеленовата медь,
и зоркий слух, не терпящий сурдинки,
приносят гоям страх внезапно умереть...
Бегут, играя, хмурые морщинки –
когда я доллар взял – рок высшей похвалы
(для пагубных страстей рисунка нет тревожней)
и воздух распродал – ценителям иглы...
Мне Люцифера снег стал смыслом жизни ложным...
И виртуальное в чертах отозвалось,
ста сорока и четырёх свободу ограничив...
Я рассказал о том, как сдвинуть мира ось...
Искусство дерзости – израильский обычай...
Мой WikiLeaks теперь горит как уголек –
гляди же, Белый Дом, как я, рискуя, плачу!
Я опубликовал секрета уголок –
и ЦРУ сказал, что не могу иначе...
Сжимая уголек, в котором все сошлось,
рукою жадною одной всё доводя до клинча,
рукою хищною другой он зла уловит ось –
и в уголь искрошит Адамовы обличья.
Я у него учусь, не для себя учась.
Я у него учусь – к иным не знать пощады,
несчастья скроют лишь большого плана часть –
ищу его, и в ад спускаюсь, если надо...
Пусть недостоин я иметь на небесах друзей,
пусть я насыщен желчью, гнойными слезами,
он мне мерещится в шинели, в картузе,
на мавзолее снова – с добрыми глазами –
тогда, когда как фараон, гремучих змей он взял
в корону золота богов тысячелетья,
гордиев узел NWO-вый завязал,
и завязал его в зеленоватом свете
познанья дерева, отвергнутый Отцом –
он задыхается, учуяв мира низость! –
В гадании астрологов у дома близнецов –
в мечтаниях он, к северу приблизясь,
как молния с небес озолотит холмы
(где воскрурял в бараке Шикльгрубер,
был порождён в горах, но горечь знал тюрьмы,
и жизнь похоронил у сапога в раструбе...)
Глазами Нимрода рассечена гора
и шахта бункера глядит недобрым взором
на будущее «Послезавтра», из вчера –
на тридцать третий год, взирающим с укором
он улыбается улыбкою жнеца –
оставшимся навечно в Красном море...
Само грядущее (дружину подлеца)
на триждышестиклятвенном просторе
почтут лаодикийские церква
(за преклоненье потчуют товаром) –
как стволовые клетки впрыснута молва
плакатами с портретом Че Гевары...
Я троекратно шесть в сознаньи берегу –
свидетель революции и гильотины жатвы,
пройдя и каторгу и путь через тайгу,
Ульяновский октябрь – до выполненной клятвы.
Уходят быстро вдаль людских голов бугры:
я уменьшаюсь сам, шестёрки не заметят,
но в фильмах ласковых и в играх детворы
воскресну я сказать: Обамы солнце светит!
Правдивей революции лишь искренность бойца:
для чести самолюбия, для доблести и стали
вот имя славное для сжатых губ жреца –
а Бога?.. слышали, но дома не застали...