Два месяца не пил, выстаивалась брага.
Я накурил вина, пять литров, сгоряча.
Попробовал чуток – ну, вроде бы не шняга.
И кума пригласил откушать первача.
Игнат привёл с собой залётного хунгуза.
Припёрся просто так - какой- то Клим Барто.
За ними шла карга, (как оказалось муза)
и с ней немытый конь – с гармошкой и в пальто.
Горгона взяв, Цупан * слабала сходу «Мурку» -
синкопами давясь, лажая по верхам.
Качался абажур, трещала штукатурка…
Я дунул из горла – разбавить этот срам.
Курился сизый дым, как смог в Экибастузе,
травя клопов и мух и платяную моль.
Хунгуз играл ножом и подпевал медузе.
Барто, поймав приход, полез на антресоль.
Нескладный и худой, как призрак коммунизма.
Пытался спеть своё, похожее на стон.
Не пели кум с конём, бухали с укоризной –
ну, типа, на хрена козе аккордеон.
Медуза расцвела как Циля на Привозе.
Откуда что взялось – контральто и арго.
Сидела на столе в весьма интимной позе -
не хуже, всяких там, Булгаковских Марго.
Часам к шести утра закончилась сивуха.
Барто с конём легли валетом на диван.
Рыдал в жилетку кум, кручинила непруха –
блудницу и гармонь увёл с собой жиган.
Наверно Скорпион она, по гороскопу –
оставила в душе неизгладимый след.
Дырявый летний зонт и отпечаток попы
на кухонном столе немытом тыщу лет.