Упала замертво рябины веточка...

Наконец на её резюме ответили. Может, в письме было не совсем то, что она ожидала, но от этого предложения она никогда не откажется, ни по какой причине. Работа по интернету, написание сайтов – кто-то будет платить хорошо, кто-то постарается убедить её в том, что наймут любого…Всё это решаемо и не однажды пройдено…
Дом…Самое главное – дом…Недостроенный, брошенный, со стеклянной крышей. Она знала историю этого дома. Его начали возводить очень быстро, но потом всё приостановилось. Хозяева привозили то ли священника, то ли шамана, который и посоветовал им уйти с этого места и ни единого гвоздя не взять с собой. Необходимое жилище было где-то выстроено, а здесь надолго поселился ветер.

Этот дом она увидела несколько лет назад, проезжая мимо по каким-то, уже и не помнилось, делам. Он стоял на берегу реки. Желтый и высокий. С западной стороны скат крыши был наполовину стеклянный. Облака отражались и переливались в нём, а вечернее солнце словно сидело на гладкой поверхности большой огненной птицей. Вокруг дома остались несрубленными сосны и черёмуха, а со стороны улицы ограду подпирал взрослый кедр. Вдруг проснулось чувство единения с этим домом, рекой, облаками, плывущими прямо по горам. Остро защемило внутри и долгое время не отпускало не совсем уловимое чувство: смесь надежды и утраты.
В течение нескольких лет, а она бывала в этих краях два-три раза в год, ничего особо не менялось: деревья зацветали и желтели, дожди оставляли подтёки на ярких стенах дома, снег ложился вокруг нетронутой периной. На крыше, правда, ничего не задерживалось – ни снежных шапок, ни опавших листьев.

Она старалась не брать с собой ничего лишнего, однако образовалось столько мест, что двери подругиной машины, казалось, не выдержат напряжения, откроются и выбросят на дорогу, упакованный к новой жизни, старый хлам. Наконец все…Ключи от квартиры отданы родственникам, брошен последний взгляд на окна…Дождь, согласно примете, замыл за нею следы… Сердобольная подруга, во что бы то ни стало хотевшая убедиться в пригодности найденного жилья, плакала чуть ли не обильнее дождя… Но начинался новый этап…Без подруг… Без него…

Денег хватило только на печь: большую-большую, красной трубой пронзающую чердак со стеклянной крышей. Все же, постепенно, дом был утеплен вторыми рамами, стены внутри были обшиты кедровой доской местным полутрезвым умельцем. Украшенные фотографиями формата А4 со сценами из прошлой жизни, они и придавали дому статус жилого помещения. Под треск поленьев и завывание, привыкшего к одиночеству, ветра, постепенно забывались тягостные ощущения. А летящая в руки яркая листва, осеннее синее небо, туман, ползущий по округе и оседающий на стеклах чистыми слезами, ускорял процесс душевного выздоровления. Когда ранние снега взялись укрывать продрогшую землю, она и вовсе успокоилась.

Спальное место было оборудовано на чердаке, возле яркой и массивной печной трубы, прямо под стеклянной дырой в небо. Ночью, лёжа без сна, она не мучилась ни угрызениями совести, ни старыми обидами, а просто смотрела на яркие брызги звёзд.

Однажды, поздней осенью, возвращаясь из командировки, на одной из станций Прибайкалья купила щенка: серого, пушистого, похожего на волчонка. Как-то руки сразу потянулись к нему, и он откликнулся. Лизнул в губы и уткнулся в плечо. Оставить его было бы предательством, поэтому пришлось с проводницей ночью пить какую-то бурду, чтобы та не высадила её вместе со щенком.

Утром, когда поезд огибал Байкал, и она стояла у окна не в силах оторваться от открывшейся красоты, вдруг отметила, что говорит с собой, причём каким-то зарифмованным образом. Все слова словно выстраивались по определённому внутреннему закону и, какая бы ни приходила мысль, она тотчас превращалась во что-то логическое, структурированное и законченное. Сначала это забавляло, потом, ночью, под неуёмный стук колёс, это стало раздражать, так как слова просто цеплялись друг за друга и этот поток, никоим образом не собирался иссякнуть. Пришлось искать записную книжку и строчить, строчить, строчить, а потом выслушивать, что о ней думает полупьяный попутчик, которому мешал свет. Так случилось, что за эти дни она стала богаче на собаку и на несусветную писанину.


Зима не тянулась, как в городе. Она летела…летела снегом. Сначала занесло тропинку к реке, потом выросли сугробы у маленькой бани, потом весь мир стал белым, и пришел Новый год. Она подготовилась к празднику. Сходила в лес за маленькой пихтой, водрузила ее возле спального места, на полу под елкой рассыпала мандарины и почувствовала, что праздник ее наступил. Телевизор принимал всего две программы, но “Ирония судьбы” не обманула ожиданий. Отключив телефон и заперев ворота и двери от непрошеных деревенских гостей, под бой курантов написала записку с пожеланием личного счастья, сожгла наполовину, боясь, что волшебное время не будет ждать, залила шампанским и выпила. Оставшуюся на дне бокала бумагу решила съесть, а потом, все же, выплюнула липкую массу… Невкусно…


Любовь на всю жизнь обычно проходит быстрее, чем другие виды любви. Она сконцентрирована в настоящем времени, но ты чувствуешь такой ее потенциал, что кажется, что время над ней не властно. И ты перестаешь ее ценить, хранить… Ты начинаешь относиться к ней, как к чему-то обыденному. Все…Процесс пошел… Ты, правда, пока ничего не замечаешь. Но агонии любви уже не избежишь...

Какие только мысли не приходят весной… Вместе с просыпающейся природой у тебя вдруг начинается прилив чувств, эмоций… Ты любишь не кого-то, ты любишь всех… И на фоне этой всеохватывающей любви можно себе позволить вспомнить то, что в ином душевном состоянии вынести невозможно. И вопрос “почему так все случилось” не кажется смертельной инъекцией. Ответов всегда бывает несколько. Выбирай, какой нравится - от полного самоуничижения, до прощения себя. И если ты выбираешь второй вариант, приходится начать смотреть на себя совершенно по-иному. В какой-то момент, после многочисленных бессонных ночей, приходит осознание, что ты и не был виноват, а та ноша, которую ты из солидарности подхватил на себя, тебя и придавила.
Зла на другого участника действия, обычно, не остается - возникает пустота. Чем ты ее заполнишь – пониманием, равнодушием… новыми иллюзиями… Нет!


Она отбросила дневник. И сразу стало легче. Если не смотреть в прошлое – становится комфортно жить в настоящем. Иммунитет начинает накапливаться, если не выносить свой же мозг. Правда, было открыто еще одно противоядие. Стишки… Она их писала, не задумываясь, бросала в Интернет и начисто забывала печальное содержание. От самых тяжелых воспоминаний - бежала… Бежала по мокрой и скользкой земле, по первому и последнему снегу, по колючему майскому ежику травы, по июльскому разнотравию… Бежала, пока хватало дыхания, пока не подкашивались колени….Соседи вначале были ошарашены поведением приезжей странной дамочки, а потом привыкли. Но в магазине, все же, расступались и предлагали отовариться без очереди.


Где-то в мае, она настолько поверила в перемены, что расхрабрилась и натыкала в грядки принесённую соседкой рассаду капусты и цветов, а потом каждое утро ходила смотреть, как тянутся вверх яркие побеги. Летом от обилия свободного времени занялась благоустройством небольшой заводи, упирающейся в огород. В земле сделала несколько ступенек от бани до воды, насадила жарков и ирисов, принесенных из облюбованного места на берегу реки, гибкую рябину с несколькими завязавшимися гроздьями, и почувствовала себя почти счастливой.

Одиночество – странная вещь. Иногда оно превращается в скуку, и становится невыносимо тягостным. Иногда оно приносит покой и тогда обладатель этого состояния
начинает им дорожить и всячески оберегать свою территорию от вторжения, даже очень близких когда-то, людей. Подруге разрешилось приехать лишь однажды. Принесшая с собой сочувствие и, ни о чем уже, - слезы, свидетельница полного городского фиаско вскоре была вежливо выпровожена. Собачья цепь подтянулась к самым воротам, и любопытствующие элементы мужеского пола больше не подходили к дому и решались только на прямолинейно-заискивающие комплименты на улице и не более…

Вставала она рано. Отвязывала пса и шла к заводи, запинаясь о суетящиеся собачьи лапы. Спускаясь по ступенькам, сначала входила в туман, который висеть над рекой мог до самого обеда, потом сливалась с туманом и позволяла принять себя прохладной, почему-то пахнущей арбузом, воде. Если лечь на спину и, немного поддерживая тело руками, остаться в состоянии ”между”, можно разглядывать рисунок тумана. Тонкий, таинственный… Когда туман таял - она видела сквозь парящую взвесь голубое небо, и это походило на бабушкин платок. Когда туман сгущался, он начинал напоминать причудливых существ, которые, приходя за ней в туман, начинали союзничество с нею. Обычно эту магию разрушал пес. Наверняка он никого не видел и начинал скучать. Поскулив на берегу, бросался в воду, поднимал со дна ил и холод и возвращал ее к обыденным мыслям и немудреным делам.

А в сентябре все изменилось…

Лиловые астры - яркие…загадочные…невозмутимые, очень трудно подходящие по цвету к ее огороду, напоминающие несбывшееся, несбывающееся, качались на своих стройных стеблях, успокаивали и вновь тревожили... Скоро ранние заморозки превратят в коричневое и скользкое ее, уже любимое, пространство.

Она рисовала срезанные астры, которые торчали из трехлитровой банки. Еще в городе много раз просила подругу-художницу, чтобы та разрешила ей добавить цвета в сирень, в гладиолусы, маки. Подруга работы готовила на продажу и позволяла играться с оттенками только на палитре. Поэтому, задыхаясь от наплывающих по утрам восторженных чувств, когда из тумана не виделось ничего, кроме ее лиловых астр, из недавней поездки привезла пакет с самыми яркими масляными красками. Несколько дней читала в интернете про известных художников, а потом, забыв обо всем, погрузилась в процесс перенесения настроения на заготовленные поверхности. Дня через три на насыщенном пятне, по цвету совпадающему с астрами, начали проступать объемные линии, напоминающие лепестки, и она осталась очень довольна своими успехами. Осталось нарисовать банку и можно будет поместить свою работу где-нибудь на кухне, а потом, зимой, пить чай и вспоминать, вспоминать, и снова ждать лето…



Собака бросилась на забор и зашлась в истерике. Значит не случайные прохожие…
Подбирая цепь, оттянула животное к огороду и отворила калитку.

Кто сказал, что вечная любовь проходит… Как может исчезнуть вечное…Что там кропалось в дневничок…Она смутно понимала, как открывала ворота, как он вносил вещи в дом, как она уронила банку с тремя жалкими цветами…Она показывала ему стеклянную крышу и маленький балкон над цветочными грядками, заводь; кормила выловленной вечером рыбой и приготовленной так, как он любил…Что-то рассказывала о работе, о собаке…а потом горько заплакала… Теперь уже можно было это себе позволить…

С ним было легко и светло. Не касаясь прошлого, говорили об астрах, его неподходящей для этих мест обуви, о новой будке для пса, ездили за грибами, солили их в пластмассовой ванне, предложенной соседями. На закате перегораживали часть реки сетью, а утром он выбирал улов, а она чистила рыбу и жарила ее на железной печке, стоящей у самой воды. Осенний лес, яркий и пышный, заваливал золотом реку, заводь, его плечи и ее улыбку.

Он еще не знал, что происходит… А она, привыкшая угадывать его желания на стадии их начального формирования, уже все поняла… Он вдруг сказал, что надо бы заменить тарелки…Потом луна, смотрящая на них сквозь стеклянную крышу, показалась ему очень любопытной…Потом ее стишки стали слишком смешны для него… Потом теплая обувь, приобретенная с первым снегопадом, стала раздражать из-за фасона и цвета…

Не войти в одну реку дважды… Да…не войти… В нее можно броситься сломя голову. Даже если река начнет петлять и уводить тебя от злополучного места, ты все равно окажешься там, где не можешь не быть… И в этот момент ты, обессиленная так, что лишь с трудом станешь находить в себе силы не показать, что ты снова у ворот ада, обязана будешь принять решение за двоих.

В середине октября позвонили о срочной работе по спасению базы данных одного предприятия. Выезжать надо было через пару дней. Увидев его окаменевшее лицо, она подумала, что совершает дикую и непоправимую ошибку. А к ночи сомнений о правильности своего решения уже не осталось. Он кому-то звонил, назначал встречи…

Он должен был уехать первым… В машину загрузились соленья, рыба, еще какие-то банки…Открывая ворота, она вдруг обернулась к нему:
- Останься…
- Что ты! Я ненадолго. Пара недель - и я у твоих ног.
Он потрепал рукой подбежавшего к нему пса; обернулся в последний раз:
- Жди…

Заперла ворота. Пошла в дом. Не раздеваясь, легла, прижавшись спиной к теплой трубе. Ни одной мысли… ни одной мысли… ни одной мысли…

Почему-то выла собака… Холодно… Вытащила из-под себя одеяло… Завернулась с головой….

Снова собачий вой… Зажала уши руками…

Почему-то в комнате стало светло... Повернув голову к окну, увидела снег. Отбросила одеяло, потом снова завернулась в него и стала спускаться в кухню… Cобака…
Открыла дверь, впустила псину. Со стола, из холодильника сгребла какие-то продукты и кинула к порогу. Желания тащиться наверх не было, как и сил…
Сдернула с вешалки дубленку, напялила с трудом на себя и повалилась на диванчик у кухонного стола.

Бросала собаке колбасу… куски жареной рыбы, потом сухой хлеб, потом вылила на пол варенье…

Ее хлестали по щекам…Больно как… Открыла глаза…Мутно…
- Ты что делаешь, девка? Извести себя решила? Пес с голодухи чуть не сдох. Загадил весь порог.

А…сосед… суровый, лохматый дед…

Руки почти не держали кружку с чаем. Дед взял ложку и начал вливать ей в рот обжигающую сладкую жидкость… Помогла ему стянуть с себя верхнюю одежду…
Стало теплее в доме… Жарко… Очень жарко…
- Не замерзла, значит, другой смертью помрешь, а пока живи, девка…

Силы возвращались… Дед по утрам топил печь, приносил горячую еду, кормил ее и собаку…Дней через пять вышла на улицу…Еще через три - затопила баню, отмыла себя… и дом.

Телевизор не смотрела, боялась не услышать сотовый. Проверяла – не выключилась ли на телефоне громкость, не разрядился ли…Пошла в магазин… Обратно бежала – он мог приехать без нее …Через две недели ждать перестала…Еще через две недели позвонила его жена и сказала, что он умер…

Черного платья не было. Поехала в его любимом. Знакомые расступились, когда она подошла взять горсть яркого желтого песка и бросить его в яму…в яму, в которую вместе с песком валились большие хлопья снега. Ни одной слезинки… Никакой жалости к нему… Ненависть… Ненависть…Как он смел так сделать… Что теперь…Зачем…

- Подожди! Выслушай меня! Его жена…к черту…
- Я не виновата перед тобой!
Она шлялась по кладбищу, потому что в мир живых что-то совсем не хотелось возвращаться.
- Поедем отсюда! Его жена…к черту…
Дорогу преградили.
- Поедем отсюда! Выслушай меня! Я не держала его! Он боялся, что сломает тебе жизнь.
Она остановилась… Как можно сломать то, что без него не имело смысла…

В машине начали оттаивать ноги – их ломило так, что она завыла. Его жена стащила с нее сапоги, достала бутылку водки и плеснула прямо на колготки. Тонкими, острыми руками стала безжалостно растирать пальцы. Когда друг жены довез их до дома, они обе, обессиленные от взаимного присутствия, но нуждающиеся друг в друге пошли к подъезду.

О чем можно говорить, когда говорить не о чем…О чем можно молчать, когда нутро выгорело дотла…Она забрала из его дома его зажигалку, телефон с, набранным последним, ее номером и фотографию своего дома, которую он увез от нее.


Не осталось ничего… Ни одной иллюзии…Поражение по всем фронтам… Мечтать не о чем… Ждать некого… Вакуум… Чернота…

А потом пришло спокойствие… Она бежала по скользкой мартовской дороге и вдруг поняла, что спешить некуда и не от кого… И было очень легко, и не подкашивались ноги, и хватало дыхания…Она остановилась, шагнула в тяжелый серый снег и осела…Зачерпнула руками скользкие и колючие кристаллы, прижала к ним лицо и держала так, пока не занемели щеки. Спустя некоторое время, стала замерзать… И это было приятно… Сейчас она встанет и пойдет к дому… Ее дому…Только ее дому…