Седьмой виток
живительной надежды.
Акт выбора –
истерзанные лица
желаньем –
быть
не по краям, а между…
и междумежно
оплодотвориться.
За версией (продажной недотрогой)
беснуется
материя покрова.
Катился нимб
по каменной дороге
к босым ногам
немого Иеговы.
Пурпурно тужилось
рожающее блядство,
в пожар метая
проклятое племя.
Ласкал огонь
своих сестриц и братцев
глотая жадно
вылитое время.
Горело криком пламя:
Мама, мама!..
А небо улыбалось:
Аллилуйя! -
вдыхая гарь
земного фимиама…
и чьей-то мыслью тешась:
Существую!..
2.
И вот идет
по вспаханному полю,
выкидывая
тощие коленца,
хромой танцор,
завещанная доля -
навыпер грани
каменного сердца,
злой андрогин,
кастрированный бык,
король подгорний,
лающая птица.
Он плачет
и плюется на Восток,
визжа: Аминь! –
и жертвенно ягнится.
Рожденный в кубе,
строит лабиринт.
На высоте
обветренных желаний,
под крышами
потрескавшихся плит
стенает тлен
пустыми голосами.
Сжимают дни
в объятьях города,
закат пылает,
счет пошел на убыль.
Взирает сфинкс
от чуда до суда –
ухмылку пряча
в скованные губы.
3.
Вакхическая армия рабов.
Баптист и банщик -
прихожане Храма.
Вбивают сладострастно божество
друг в друга,
сыновья Лингама.
Сухие анемоны схороня,
любовник дряхлый
в первый понедельник,
истоптанные валенки не сняв,
прильнул к груди
зловонной богадельни.
В бездумный взгляд
звереющей толпы
макнул филер на древке
красной тряпкой…
Колотят плотники
фанерные гробы
и пьют зеленую
с тяжелого устатку.
Благоговеют
верные жрецы,
анатомируя
концепцию закона.
Бросая ложь и алчность
на весы,
рисуют кровью
звезды Соломона.
4.
Пульсирует в зените Апогей,
на геркулесовых столбах -
обрывки флага.
Безумный Аггел -
божество царей,
«сливает» алфавит
в антропофага.