С в е ч е н ь к а

- Ты почему не спишь? – мама произносит эти слова шёпотом, потому что весь наш деревенский дом, разделённый огромной русской печкой на четыре комнаты, давным-давно уснул. Два моих брата, совсем ещё маленький Шурик и старший Валька спят в мальчишечьей комнате. Отцу мама постелила сегодня на жёстком деревянном топчане в передней, а я облюбовала себе вот эту самую печь. Со всех сторон папа огородил её узенькими, гладко оструганными дощечками. Теперь у меня есть своя девичья комнатка с небольшим проёмом, как бы окошком, выходящим в «гостиную», она же столовая и она же родительская спальня. Я сама устроила себе это окошко, выбив три дощечки. Так можно было читать, пока в деревне не выключат свет. Каждый вечер ровно в десять часов лампочка моргала три раза и через минуту гасла. Тогда зажигалась очень красивая керосиновая лампа, из толстого зелёного стекла с причудливыми узорами. Но это, если ненадолго, чтобы улечься спать. Керосин дорогой, его, как и электричество, нужно экономить. Чаще всего по ночам мама сидит со свечой. Даже не свечой, а свеченькой. Так мы называем самодельные свечки, которые папа научился изготовлять из расплавленных свечных огарков. Свечи тоже нужно экономить.
Вот и сейчас на столе в большой алюминиевой кружке горит свеченька, и я уже давно смотрю из своего оконца, как быстро-быстро мелькают в маминых руках длинные спицы. Их кончики, соприкасаясь, издают негромкий, нежный звук. Мама вяжет очередной платок, настоящее чудо, предел мечтаний городских модниц.
- А ты? – так же шёпотом спрашиваю я, высовываясь в окошко и глядя на маму сверху вниз.
- Закончить нужно. Папа утром с отчётом едет. Осталось совсем немного, спи, опять с утра не добудиться будет!
С отчётом! Вот теперь-то уж точно не усну! Я не совсем ещё понимаю, что такое «отчёт», который раз в три месяца нужно возить в областной центр, но твёрдо знаю, что сдав его и переночевав у знакомых, завтра утром папа пойдёт на городской базар. Там он продаст всё, что мама успела связать за три месяца, продаст очень быстро, потому что его уже ждут – платки пользуются большим спросом. Война закончилась всего два года назад, но женщины хотят быть красивыми всегда, даже в самые тяжёлые времена.
А мне обязательно нужно не проспать папин отъезд, чтобы напомнить ему про букинистическую лавку, в которой он покупает для меня книжки. С пяти лет я читаю очень бегло, и всё, что он привёз три месяца назад, давно уже прочитано. Ещё он привезёт разные вкусные продукты, которых не бывает в нашем сельском магазине. У нас снова будут мука и сахар, а значит, очень вкусный мамин хлеб и пироги! И я смогу, засунув под пальтишко несколько ватрушек, побежать к подружкам Фроловым, Наде и Римме и угостить их. Пирогов в деревне нет даже у директора совхоза Соловьёва. Все покупают в магазине тяжёлые буханки, которые по вкусу совсем не похожи на хлеб. А чаще всего едят серые «трахмальники» из мороженой картошки, собранной ребятишками весной на совхозном поле. У Фроловых семеро детей и похоронка за божницей на отца. У нас будет пир! С этими сладкими мыслями я неожиданно засыпаю.
И просыпаюсь так же неожиданно. От печного борова идёт ровное, уютное тепло. Ужас! Проспала! Кидаюсь к оконцу. Нет, на столе всё ещё горит свеченька, правда уже другая. Значит, ещё нет шести часов. Именно в шесть утра зимой дают свет. Я слышу, как мама тихонько будит отца:
- Георгий, вставай! Я уже затопила, - это она про печку.
- Неужели успела?
- Да, довязала. Постирала уже, такой красивый получился, даже отдавать жалко.
- Ну и оставь! Вон их сколько, оставь для себя.
- Ну что ты, успею ещё себе связать. Давай, давай, поднимайся, натяни его. Пока за Орликом ходишь, он и высохнет у печки. Тёплая уже.
Орлик – совхозный жеребец, за ним нужно идти на конюшню. Это не очень далеко. Папа поведёт Орлика за уздечку, всю упряжь положит себе на плечо, а хомут повесит на шею, только не Орлику, а себе. Вторая рука у него всегда занята. В ней тросточка, без неё он ходить не может. Зато я просто не знаю, чего бы не смог мой отец сделать своими руками! Сейчас он будет натягивать огромный, отжатый в простыне, но всё ещё влажный платок на большую деревянную раму, всю утыканную по краям малюсенькими гвоздиками. На каждый зубчик платочной каймы - свой гвоздик. Рама эта – тоже его рук дело, как и восстановленная из старья очень красивая прялка. И щётки-карзы для расчёсывания купленной на том же базаре шерсти. Да, эту грязноватую, немного даже сальную, пахнущую козлятиной и овчиной шерсть, сначала нужно расчесать, чтобы получились пушистые тонкие колбаски, из которых мама будет прясть бесконечную, всё ещё сероватую нить, шпульку за шпулькой. Потом каждая шпулька будет перемотана в толстый моток. Очень удобную моталку тоже сделал папа. Их будет очень много, этих мотков. И каждый нужно будет чисто-начисто отстирать в большом цинковом баке. Хозяйственным мылом. И высушить, и перемотать уже, наконец, в большие клубки. Когда мне было года три, я спрашивала маму:
- Зачем ты жжёшь свеченьку по ночам, если можешь вязать с закрытыми глазами? – мама смеялась в ответ:
- Чтобы не уснуть, доню!
Маме не нужно считать петли, она вяжет «по рисунку». И всегда что-нибудь напевает, очень тихо, почти шёпотом. Тоже, наверное, чтобы не уснуть.
А вот и свет! Я зажмуриваюсь – он кажется мне нестерпимо ярким даже здесь, на печи. В доме уже пахнет чем-то вкусным, мама собирает папе «подорожник», чтобы он мог перекусить в пути. Из сундука извлекается огромный овчинный тулуп, крытый серой фланелью. Пора! Я ловко спрыгиваю с печки по гладким деревянным ступенькам, сую ноги в валенки, согретые в печурке, накидываю на плечи свою фуфаечку и подхожу к раме с уже высохшим платком. Какой же он красивый, тоненький, почти прозрачный, пушистый, с широкой узорной каймой, с белыми снежинками, вывязанными по всему платочному полю! Я вся могла бы укутаться в него, как в одеяло. Мама подходит ко мне сзади, тоже любуется:
- Нравится?
- Очень! – я говорю это шёпотом, как будто боюсь спугнуть это прекрасное, белоснежное чудо.
- Учись, донечка, может и пригодится когда.
- А ты так и не ложилась?
- Ничего, папу провожу, посплю немного. Ты ведь покормишь Шурика, приглядишь? Валя-то сам поднимется.
- Я всё сделаю, - моему младшему братишке ещё нет двух годиков, но он уже всё понимает, разговаривает и очень шустро передвигается на крепеньких, ровных ножках. У моих родителей ни один ребёнок не болел рахитом, потому что все эти тяжёлые годы нашей эвакуации, и военные, и послевоенные, горела на столе свеченька, постукивали друг о дружку кончики длинных спиц и очень тихо, для самой себя пела моя мама чистым, молодым голосом:

У крыльца высокого
Встретила я сокола…

Когда же ты спала, мамочка?

Музыкальное сопровождение - "Свеченька", автор С. Аверьянов.