Еще в раннем детстве я восторгался неисправимым каторжником, вокруг которого навеки сомкнулись тюремные стены; я обходил постоялые дворы и меблирашки,, освященные его присутствием; его глазами смотрел я на голубизну небес и цветоносные радения полей; его роковую судьбу чуял в городах. Он был могущественней любого святого, проницательней любого первопроходца, и он, лишь он один был свидетелем собственной славы и правоты.
Когда я, бесприютный, изголодавшийся, оборванный, скитался зимними ночами по дорогам, чей-то голос заставлял сжиматься мое окоченевшее сердце: "Слабость или сила - выбирай! Ты выбрал силу. Ты не знаешь, куда и зачем идешь, - входи же в любой дом, отвечай на любой вопрос. Смерть грозит тебе не более, чем трупу". К утру во взгляде моем сквозила такая оторопь, а все обличье так мертвело, что прохожие, должно быть, и не видели меня.
Городская грязь внезапно казалась мне черно-красной, словно зеркало при свете керосиновой лампы, которую переносят с места на место в соседней комнате, словно спрятанный в лесу клад. "Вот здорово!" - кричал я, видя в небесах целое море огня и дыма, а слева и справа - груды сокровищ, полыхающие мириадами молний.
Но гульба и дамское общество были не для меня. Ни одного товарища. Вижу себя перед взбудораженной толпой, лицом к лицу со взводом, построенным для исполнения приговора: я плачу, оттого что они не могут меня понять, и прощаю их - как Жанна д Арк. - "Священники, хозяева жизни, учителя, вы ошибаетесь, предавая меня в руки правосудия! Нет у меня ничего общего с этим людом; я никогда не был христианином; я из племени тех, кто поет под пыткой; я не разумею законы; нет у меня понятия о морали; я дикарь - вы ошибаетесь... "
Недоступна мне ваша просвещенность. Я скотина, я негр. Но я могу спастись. А вот вы - поддельные негры, кровожадные и алчные маньяки. Торгаш, ты негр; судья, ты негр; вояка, ты негр; император, старый потаскун, ты негр, налакавшийся контрабандного ликера из погреба Сатаны. - Весь этот сброд дышит лихорадкой и зловонием раковой опухоли. Калеки и старикашки внушают мне такое почтение, что так и хочется сварить их живьем. - Надо бы исхитриться и покинуть этот материк, по которому слоняется безумие, набирая себе в заложники эту сволочь. Вернуться в истинное царство Хама.
Ведомо ли мне, что такое природа? И кто таков я сам? - Довольно слов. Я хороню мертвецов в собственном брюхе. Крики, гром барабана, пляс, пляс! Не хочу и думать о том часе, когда, прибытием белых, меня поглотит небытие.
Голод, жажда, крики, пляс, пляс, пляс, пляс!
________________________________________________
(Вторая бездна)
Белые высаживаются. Пушечный залп! Придется принять крещение, напялить на себя одежду, работать.
Прямо в сердце мне снизошла благодать - вот чего уж я не ожидал!
Я никому не причинял зла. Дни мои будут легки, я буду избавлен от покаяния. Душа моя не изведает мук - она почти мертва для добра, источающего жуткое, словно от похоронных свеч, сияние. Удел маменькиного сынка - безвременная могила, орошенная призрачными слезами. Разврат, конечно, вздор, порок - тоже, всю эту гниль надо отшвырнуть куда подальше. Но еще не настало время, когда бой часов будет возвещать лишь чистейшую скорбь. А быть может, меня похитят, словно ребенка, и я, забыв все несчастья, буду себе играть в раю!
Торопись! Кто знает, ждут ли нас иные жизни? - Сон и богатство несовместимы. Богатство всегда принадлежало обществу. лишь божественная любовь дарует нам ключи познания. Я удостоверился, что природа - это всего лишь видимость добра. Прощайте, химеры, идеалы, заблуждения!
Рассудочное пение ангелов доносится со спасительного корабля: то глас божественной любви. - Любовь земная и любовь небесная! Я могу умереть лишь от земной, умереть от преданности. Я покинул тех, чьи души истомятся в разлуке со мной. Ищите меня среди потерпевших кораблекрушение, но разве оставшиеся - не мои друзья?
Спасите же их!
Я поумнел. Мир добр. Я благословляю жизнь. Возлюблю братьев моих. все это - теперь уже отнюдь не детские обещания. Давая их, я надеюсь избежать старости и смерти. Бог укрепляет меня, и я славлю Бога.
философские мысли непросто бывает понять, на то они и философские. Впрочем, понимают. наверное, все, только все - по-своему, каждому открывается свой горизонт.