Он не низок, не высок, не высок.
Из земли он, только глины кусок.
У дороги брошен в пыль, в лебеду.
Так написано, видать на роду.
От рожденья бы варить ему щи,
но худому пищи нет – не ищи.
Что с того, что он мечтал быть с огнём,
что пылает в лампаде и днём.
От паденья стал лишь только он злей.
Не ему ж бояться аспидов-змей,
коли треснут он? Да разве ж один?
Сам зато своей судьбы господин.
Вон, норушка, чьё зерно толчёт?
А лягушка, для кого печёт?
А его осколки режут острей,
если их к тому ж обжечь на костре.
Он не низок, не высок, так, с вершок;
лишь замыслен был как ценный горшок,
а теперь в нём только с неба вода.
Курам на смех та горшкова беда.
Но вот раз поднял горшок тот монах
и с молитвой воскресил его прах,
и открыл горшку Господь новый дар –
как варить тягучей ночи нектар.
Закипел с отдачей полной он сил,
так что сам Архистратиг Михаил,
как-то раз созвав дружину на тост,
угостил друзей глинтвейном из звёзд.
Так узнал горшок, что, пусть невысок,
всё ж не утварь он, не глины кусок,
он – огонь запечатленный в сосуд,
что для жертвы в алтарях вознесут.