Навигаторы Хилега. Побег

Вечером 31 декабря 1995 года и последовавшей ночью 1 января 1996 года до самого утра, по уточнённым сведениям, пришествие которого в русских деревнях отмечалось раньше по третьим петухам, в городе Бе-резники, что в Пермской области, где я имею неизбежность проживать, гу-лял, невинно и весело по-новогоднему балуясь и шаля, Сатана. Мне сооб-щил об этом человек полоумной наружности, пробежавший навстречу без шапки и перчаток в расхристанном пальто и пляжных шлёпках на босу но-гу. Казалось бы, не доверять его сообщению, более, чем странному, причин у меня было предостаточно, но, являясь теофрастом и анаголиком по типо-логической шкале мистико-астрологических характеров в изложении шко-лы Дзыньдяу, я сразу понял, что всё именно так, как он сказал, как только услышал его слова, прозвучавшие в предновогодней тишине нецентраль-ной, а потому — малолюдной, улицы, проходящей вдоль Парка Перво-строителей. В моём более позднем и старательней обдуманном изложении слова звучали именно так:
— Сегодня в нашем городе гуляет Сатана! — после чего этот, без-условно, молодой человек приятной внешности сотворил примечательное искренностию своей и истовостию крёстное знамение и умчался прочь, продолжая выкрикивать на бегу своё сообщение в темнеющем вслед ему вечернем пространстве.
Проводив взглядом безумца...
Проводив взглядом счастливого безумца...
Проводив взглядом безумца этого счастливца, знающего на дан-ный момент более остальных, я посмотрел на часы. Было всего лишь без четверти восемь. Тогда и пришло ко мне решение изменить маршрут своего следования, зная точно, что раньше девяти меня всё равно не ждут. К тому же я сделал новый вывод: о том, что не случайно вышел так рано из дому. Значит, так надо было. А молодой человек всего лишь прояснил ситуацию, почему.
Будучи по натуре одновременным интуитивистом и фаталистом, я вслух произнёс вслед исчезнувшему уже из вида вестнику, надеясь, что слова мои станут девизом ночи:
— Чему быть, того не миновать. — и, вместо того, чтобы продол-жать прежнее направление, свернул в ту сторону, откуда он появился предо мною.
Погода в этот праздничный вечер вопреки всем мрачным ожида-ниям и прогнозам была очень даже недурна собою: мороз, спавший ещё с утра, спал до вполне легкотерпимой границы, ветер, настоящий буран, от-бушевавший три дня назад, всё не возобновлялся, а снег почти и не шёл уже почти полдня. Наслаждаясь разноцветной искристой игрой фонарного света на сугробах, я двигался медленно — шагом праздного на сегодня зе-ваки, не связанного никакими временными обязательствами.
Год экстравагантной крысы, как вещали средства массовой ин-формации, можно было встречать в каком угодно наряде, только при этом хоть что-нибудь, пусть, самая малость, должно было быть экстравагант-ным, выходящим, наверное, за рамки привычек и, возможно даже, прили-чий. Праздновавший в другой компании мой друг, например, незадолго до того забежав ко мне с поздравлениями, продемонстрировал свой шёлковый оранжевый галстук, весьма красиво весь утыканный булавками. Я признал это очень оригинальным и предложил ему прикурить от хозяйственной га-зовой зажигалки, которую в эту ночь решил использовать для раскуривания сигарет. Моя выходка ему понравилась, разумеется, менее его собственной, но он тоже признал её вполне подходящей случаю.
Так вот, никогда не стоит начинать своё произведение, выбрав в качестве эпиграфа первые строчки чужого. У критики создаётся в таком разрезе впечатление, что автор поверхностен и вглубь избранного шедевра вовсе и не погружался. В этом, конечно, наблюдается некоторая резонность, но только некоторая: относительно далеко не всех авторов. Я, например, критики не боюсь: у нас с ней разныя весовые категории, если можно так выразиться, она работает для себя, а я помимо себя — ещё и для читателя. Обладающего, к моему счастью, не таким профессионализмом в вопросах вкуса, меры и эрудиции, как наша критика.
Не спеша и не волнуясь, что жизнь в её весёлом времяпрепровож-дении пройдёт мимо, я закурил, остановившись прямо там же по-прежнему, затянулся сигаретой, сорта которой не назову по соображениям политкор-ректности из-за возможного несоответствия вкусам публики, и встретился в упор с приятным человеком, составившим в дальнейшем мне приятную компанию на всю ночь. Описывать его внешность как-либо особенно вни-мательно не имеет никакого смысла, тем более, что в тот момент она пока-залась вполне уместной благодаря своей примечательности: он был в рим-ской тоге времён, приблизительно, упадка, утяжелённой поверху металли-ческими доспехами, и в калигах на ногах. Откуда в голове всплыло назва-ние римских сапог, я не знаю и знать, естественно, не желаю. Мотнув пу-шистым куньим, наверное, хвостом на гребне шлема, он спросил бархатно-доброжелательно, как если бы к ушам моим прикоснулись тем самым мяг-ким и пушистым хвостом:
— Вам тут не встретился кричащий очень громко плохо одетый молодой человек приятной наружности?
— Отчего же?! — ответил я. — Как раз встретился и, не останав-ливаясь, побежал вон туда.
— И вы не последовали за ним?! — несоизмеримо ни с чем уди-вился прохожий.
— Нет! Если хотите, я могу объяснить вам причину такого моего поведения.
— Да, хочу. Объясните мне это странное.
— А я вдруг вдохновенно подумал, что лучше будет пойти не вслед вестнику, а туда, примерно хотя бы, откуда несёт он свою страшную весть. Присоединяйтесь!
— Пожалуй, вы правы. Лучше мне будет пойти с вами. Меня зо-вут Марком. Марк Метьюрин. — доложив, он как-то больно уж по-нынешнему прищёлкнул пятками без каблуков или шпор, видимо, в каком-то из действий ожидая от меня взаимности.
Хорошо, хоть честь рукой к шлему не приложил, фигляр! — разо-злился я временно про себя, но вслух вполне пристойно чуть-чуть преду-преждающе представился:
— Доктор Зигмунд Фрейд, специалист по психиатрии.
Это всё-таки произвело на него впечатление. Немного странное, показалось мне, потому что охватившее его лицо недоумение было самым что ни на есть натуральным, совершенно искренним, но он справился с со-бой, и мы пошли, беззаботно болтая об упадке римской культуры и образо-вания. Он согласился со мной, что искусство претерпевает очередной и, это уж точно, самый страшный из кризисов, пережитых человечеством за по-следнее столетие. Через некоторое время я заметил, что мы шли как дети — взявшись за руки. Мне стало очень неловко, и только я подумал, как от та-кого обстоятельства б избавиться, пока кто-нибудь нам не встретился, вдруг из подворотни вынырнула не менее карнавальная парочка. Я их узнал: это были принц с принцессой, о чём красиво извещали красноречивые неболь-шие тонкой работы короны на их: чёрнокудрой у принца и огненно-рыжей у принцессы — головах.

http://www.proza.ru/2007/04/22-82