В таёжных дебрях под Новосибирском
В избушке одиноко жил лесник,
От сёл на расстоянии не близком,
Зато к железной линии впритык.
Затворником, индивидуалистом
Прослыл на Енисее с Ангарой.
Лишь с мимо проезжавшим машинистом
Обменивался фразами порой.
Не терпел ни громких выкриков, ни шёпота
От себе подобных странный этот дед,
Знал по книгам и по собственному опыту,
Что поганей человека зверя нет.
Не загребущий и не меркантильный,
От благ цивилизации далёк,
Не признавал ни телефон мобильный,
Ни комп, ни электронный кошелёк.
Косился волком, избегать стремился
Опрятных граждан с выбритым лицом,
А на самих волков чуть не молился,
Считал их подражанья образцом.
От медведя рёва, филеньего хохота,
Расцветал, а от людских речей зверел,
Слишком фактов много почерпнул из опыта
Омерзительных подлюг двуногих дел.
А в ста верстах, такой же, типа буки,
Донельзя неуживчивый с людьми,
Жил леснику годящийся во внуки
Парнишка из раскольничьей семьи.
Сближением с природой наслаждался,
Считал, что полон социум вреда,
Вот он-то машинистом и являлся,
Что ездил этой трассой иногда.
Продвигаясь магистралями и тропами,
Наблюдая через ящик жизни дно,
Становились поневоле мизантропами
Поколенья староверов не одно.
Раз этот самый машинист Андрюха
( А может быть Денис или Егор)
Ведёт состав тайгой, вдруг краем уха
Щемящий, заунывный слышит хор.
Всмотрелся вдаль – подпрыгнуло давленье,
В бинокль глянул – чуть не поседел,
На полотне звериное скопленье
За пару километров разглядел.
Худосочные, сравнимы со скелетами,
Января средина - голодовки пик,
А меж хищниками, скованный браслетами,
Обречённо извивается лесник.
На тормоз надавил, не понимая,
Не сожран почему волками дед?
Потом дошло, ведь это же та стая,
Которой был он «крышей» много лет,
Скрывал берлоги, рвал с флажками нитки,
Ломал капканы, хлорку лил в стрихнин,
Неся тем местной мафии убытки,
Сводя на нет охотничий экстрим.
Доводил до состояния стердауна
И тузов, и браконьеров рядовых,
В убежденье твёрдом, что не может фауна
Процветать без санитаров без лесных.
Не раз начальство деду угрожало,
Точнее – сявки, а порой - братки:
- Ну что ты выставляешь вечно жало?
На кой рожон сдались тебе волки’?
Ведь будешь исходить кровавой рвотой,
Пытаться локти с гландами кусать,
Срываешь нам охоту за охотой
И думаешь расправы избежать!
Что окажутся они такими тварями,
Дед, возможно, не предполагал всерьёз,
Но подстерегли, схватили, отоварили,
Выбрав казни инструментом тепловоз.
Но к счастью рядом с местом преступленья
Облаву организовал вожак
На ящуром болевшего оленя,
Который окочурился б и так,
И вдруг глядят - их благодетель к рельсам
Прикован, изощрённа гадов месть,
А эшелон, тонн восемь тысяч весом,
С минуты на минуту будет здесь.
Бессловесные, не значит недалёкие,
Соразмерен благородству волчий ум,
И завыли, заблажили во все легкие,
Заглушить надеясь тепловоза шум.
На этот раз добра над злом победа
Одержана, легендой века став.
Остановился, не угробив деда,
Буквально в метре от него состав.
Спускаться страшновато вниз, не зная,
Друзья ему зверьё или враги?
Лизнул вожак спасённого и стая
Исчезла в чреве матери тайги.
Потеряв остатки ложной зоофобии,
Умилённый машинист подвёл итог:
- Нет сомнения, по своему подобию,
Столь порядочных животных создал Бог!
22. 03. 2023.