Узнаешь ли ты, дороженька кривая,
Топтуна самого верного своёго?
Помнишь, сколько ты ботинок мне изгрызла,
Как бросала меня с ямки да в канавку?
Я-то думал, каблучком твой хвост прищЕмил,
Мол, теперь пущуся в пляс тебя топтати,
Да больно остры оказались твои зубки,
Что ни шаг, то пуще стопы разрываю;
Да больно остры оказались твои зубки,
Что ни шаг, то пуще ноженьки сбиваю.
И не дашь ты мне ни продыху, ни песни,
Всё только вдохи да тяжелое сопенье,
И лишь когда лежу глазами ровно в небо,
Журавлиное перо сквозь слезы вижу.
Оно кружит еле слышно надо мною,
И уже не дразнит, словно знает меру,
Просто ждет, когда захолодеют веки,
Чтоб погреть их напоследок хоть недолго;
Просто ждет, когда похолодеют веки,
Чтоб согреть их напоследок хоть немного.
Да чтоб сказать мне, что не зря я все ж мотался, –
И не нашел, да уж зато искал-то честно, –
И чтоб последнее, что я во сне увижу,
Было б ласковое небо с журавлями.