Рассказ "Охота на медведя. " Озвучил Даниэл Паладий.

Три старых товарища, сельский староста Лузгин, купец Полозов и инженер Соловьёв, вооружённые ружьями с изрядным запасом пороха и провианта, ждали прибытия поезда. Они с живым интересом обсуждали новости, стоя у самого края перрона. Рядом с ними лаяла и пританцовывала старая, белого окраса лайка с разными глазами, высунув язык и открыв от возбуждения пасть, из которой шел пар.
Старик Лузгин успокаивал, поглаживая своего пса рукой за ухом, выговаривал собеседнику:
— Вот вы, — указывая перстом на инженера, возбужденно говорил он Соловьеву, — всё мне про какие то "мифомизмы" рассказываете. Мол могут то, да сё… А вот мой Барс… ей-Богу… сколько раз жизнь мою спасал. Зверя чует — ой! Да и злой как чёрт!
Инженер, улыбаясь, искренне приложив руки к сердцу, отвечал.
— Да всё вы не так поняли голубчик. Я о том, что наука при помощи приборов научится сама находить медведя, и никаких собак уже и не надо.
— А я говорю: надоть! — твёрдо настаивал старик.
— Я вам, батюшка, истину говорю, что собака — она человек, а то и больче. Кто ж так любит, как собака? А? Да ведь она мне сына родного дороже! Прости меня, Господи! — Староста размашисто перекрестился.
Смотря на спорщиков, купец Полозов улыбался, приглаживая свою богатую чёрную бороду.
“Эх, знали бы эти самые механизмы, сколь существенно коварными они могут быть для души человека!”
Как только Лузгин слышал о "мифомизмах", всё его существо протестовало, и он тут же ввязывался в спор, хоть и был человеком чрезвычайно добрым и благопристойным, поэтому этот спор обладал скорее свойством обычного разговора двух уважающих друг друга людей.
Рядом с ними по привокзальной платформе бегали чьи-то дети, озорно смеясь и показывая рожицы. На них безо всякого интереса смотрели две худые и сморщенные старушки в платках, которые сидели на широченных баулах. Они мастерски быстро, как белки, щёлкали семечки и плевались шелухой в воздух, чуть выпячивая губы, да станционный работник чинно и не спеша проверял колею каким-то блестящим прибором. Солнце, находясь в зените, светило ярко, не особо согревая людей. Ранняя в этом году зима была довольно холодная, но богата на краски и цвета. Чуть подальше от перрона, внизу за домами, шумно гуляла ярмарка, и от этого пахло чаем и пирогами. Издали толпа праздношатающихся людей была похожа на ожившее лоскутное одеяло. Люди громко смеялись и разговаривали, наблюдая, как большой отощавший медведь, прикованный к столбу, танцевал под балалайку, при этом некоторые из них так и норовили потыкать веточкой в морду зверю.
Взгляд купца мечтательно скользил вокруг, иногда прислушиваясь к спору.
— У меня до энтого другой пёс был. Ммм… — сладко прикрыв глаза и покачав головой, вспоминал староста. — Алмаз звали. Так, бывало, пуля ещё не долетит, а энтот уже в зубах зверя тянет.
Инженер, хмыкнув, заулыбался.
— Да… да... вон такенные клыки... А сам в холке — во! — широко раскинув руки, продолжал Лузгин.
Инженер уже собирался что-то спросить, но его перебил свисток прибывающего состава.
Медленной зелёной змеёй, а точнее, драконом, испускающим пар, состав подтягивался к перрону. Из зала ожидания тотчас гурьбой, как горох, посыпались люди, с поклажей и детьми на руках, крича и подминая друг друга, они старались скорее занять место в вагоне. Будто это не поезд, а мираж, и стоит им закрыть глаза, он тотчас исчезнет, свиснув напоследок.
Товарищи вместе со всеми тоже заняли свои места. Поезд постоял еще минут десять, проглатывая людей. И насытившись, слегка дёрнув телом, тронулся в путь.
Уже можно было забыть о суете. Барс забрался под полку и, прикрыв глаза, дремал. Купец Полозов пошёл истребовать чая, а староста и инженер продолжали свой разговор.
— Я вот у вас ещё на перроне хотел спросить, Александр Данилович. А вы на медведя много-то ходили? — не унимался господин Соловьёв.
Старик Лузгин, прищурив глаза ответил:
— А как нет?! Хаживал, и не раз. Я сызмальства на охоте.
— Ну так порадуйте нас, пожалуйста, голубчик... расскажите какую-нибудь историю… дорога-то у нас длинная, — попросил инженер.
— Ну и то правда, — улыбаясь, отвечал ему Лузгин, смиренно положив руки на колени. — Был у меня один энтакий случай… страстней других. О нём я вам и расскажу…
Тяжело вздохнув, он продолжил.
— Так вот. Годов двадцать назад завёлся в наших местах шатун.
— Шатун? — переспросил инженер.
— Да, — старик откашлялся. — Это, значит, мишке зимой спать не дали, тот и стал разбойничать: в деревне двух коров загрыз, у кого амбары вычистил, а коих испужал просто страсть. Так приходят ко мне мужики, знай, говорят, Ляксандр Данилович, делай что хочешь, но зверя отвадь. Ты у нас лучший охотник и сельский голова. Тебе, как говорится, и решать. Во.
Инженер качал головой и внимательно слушал.
— Так, значит, собрался я, — вспоминал староста, чуть щуря глаза. — специально три дня пса не кормил, ружьё за спину и в обход. Иду и думаю: “Мишка коль сейчас крови испил, тапереча совсем злой”. И так мне боязно стало, сдюжу али нет? Да ещё Алмаз, все трётся об меня, далеко не отходит, тоже страх чует. Вот тебе и "мифомизмы".
Вернулся купец Полозов, неся три стакана горячего чая в серебряных подстаканниках.
— Милости прошу, — с широкой улыбкой Дмитрий Владимирович поставил чай на стол. — Угощайтесь, пока не остыл.
— Благодарствую, — взяв один из стаканов, сказал Лузгин, рассматривая дымящийся напиток.
Кружок лимона плавая на поверхности, кружился, отталкиваясь от краёв. Староста одобрительно крякал, отпивая маленькими глотками горячий чай:
— Хорош... Истинно... У нас в селе всё больше квас или брусничник. А энтот хорош.
Глаза Лузгина светились чему-то своему внутри.
— Так все-таки, Александр Данилович, взяли зверя ? — возвращая внимание собеседника к рассказу, спросил инженер Соловьёв.
— А как не взял, — Лузгин чуть улыбнулся, крепко обняв двумя руками стакан, продолжил. — Я-то, значит на Алмаза смотрю и самому боязно. Он против трёх волков стоит, а тут, значит, хвост поджал и не отходит. Я ему: чу, чу... Ни в какую. Ужо думал возвернуться. А тут след. Свежий, ещё горячий… и тропа. У меня, значит, кураж. Добыть энтого разбойника и всё! Ружьишк- то своё приладил, курки взвёл и иду. А энтот бестия петляет. Всё кругами меня закруживает. Понятно ведь, ему спать положено, а он гуляет.
Старик, рассказывая, раскраснелся. В вагонах дали отопление. Стало теплее.
Купец Полозов раскрыл "Вечерние ведомости", не прекращая вполуха слушать рассказ старосты. Инженер Соловьёв увлечённо-задумчиво, чуть приоткрыв рот , всматривался в окно. Стало темнеть, и капли, стекающие по стеклу, оставляли длинные дорожки сверху вниз, инженер представлял , что это цепочки следов медведя, который беспокойно бродит среди леса, сдирая своими огромными когтями кору в невозможности покоя и рыча на весь мир.
Гомон разговоров в вагоне затихал. Кто-то устраивался на ночлег. Некоторые, положив голову на соседей, спали. Поезд, раскачиваясь из стороны в сторону, торопился в ночь, ускоряя ход на длинных прямых . Стук колёс успокаивал,будто старался попасть в ритм спящих, чтобы не разбудить их.
Лишь взволнованный голос Лузгина нарушал размеренность жизни, продолжая рассказ:
— Я энтот лес с малолетства знаю… каждую тропинку… каждую ямочку... Сколько разов в загон ходил, когда с трещотками да криком, когда дубиной по деревам и свистом зверя гнали. Каждый пригорочек, да и приметы разные. Всему в охоту ещё тятя учивал. А тут… Хрсть…Капкан! Представьте!! Будь он неладен… Ногу как в тиски... От неожиданности я залп дал, сразу нажав на два курка… А кричал ну прям как при рождении. Ей-Богу… — старик перекрестился. Пот, собираясь в крупные капли, катился по вспотевшему лбу старосты.
Купец, сложив газету, внимательно вглядывался в глаза Лузгина, которые давали такие разнообразные оттенки синего цвета, что хотелось прищурится. Рассказчик не мог остановиться и свет вспыхнувших воспоминаний увлекал обоих.
— Кость хоть цела осталась ? — поинтересовался Полозов.
— Да Бог уберег, — продолжал староста.
Воспоминания о тех далёких событиях давались ему тяжело: по серому лицу рассказчика и стиснутым кулакам Полозов видел высочайшее напряжение сил человека в выпавшем на его долю испытании.
Лузгин смотрел как бы в сторону, в какую-то видимую только ему даль: запах леса, лай его любимого Алмаза, и невидимый, и от этого такой страшный враг. Отчаяние. Слепое всепоглощающее отчаяние. Вот что видел Полозов в лице Лузгина.
— Пришёл я в себя не сразу, — вытирая ладонью пот со лба, продолжал староста. — Очнулся. Ужо звёзды в полнеба. Да Алмаз мне в лицо дышит. Нога опухла. Попробовал встать, так память до утра и отшибло.
Старик, стараясь в мелочах вспомнить давнишнее событие, часто дышал. Создавалось впечатление, как будто он задыхается от недостатка воздуха.
— Засветло меня пробудил медвежий рык и густой лай. Смотрю, а мой Алмаз спину выгнул и оскалился в сторону медленно подступающего медведя. До меня было метров десять… Он не охоче спешил… Сразу брать не стал… Всё принюхивался… Потом лапой махнет… Алмаза отгонит и на шаг ближе… Тут и Богу в пору молиться, — старик замер, вспоминая и вглядываясь в пустоту. — У меня был топор и всего шанец один. Медведь сделал резкий рывок и я вскочил ему навстречу…
Лузгин замолчал.
— Дальше, — в нетерпении заговорил Полозов. — Что дальше??
Старик уже улыбаясь.
— Дальше ясно что. Поломал меня мишка крепко. Очнулся я ужо дома. Ещё долго с печи не слазил. Мужики мне в благодарствии медведеву шкуру на полах положили. Всё детки любили разбойника энтого за зубы трогать. Вот такая история.
Александр Данилович улыбался, а купец Полозов и инженер Соловьёв задумчиво смотрели в окно.
Прошло три дня. Охота удалась. Огромный медведь лежал на перроне и смотрел стеклянными глазами, связанный крепкой верёвкой. Народ ждал поезда. Купец Полозов спорил возле будки со станционным смотрителем, чтоб доставить приз до дома. Инженер Соловьёв сидел на скамейке и разговаривал со старостой.
— А вы нам не всё рассказали, Александр Данилович? Ну про это... Про охоту вашу... Про медведя, — с улыбкой говорил Соловьёв.
— Рази уж и не всё? — с уважением отвечал старик.
— Я ведь три дня думал, — не унимался инженер. — Как же вы смогли спастись, ежели в капкане были? Как?
— Да просто всё, — отвечал, улыбаясь, староста. — Вот она, моя спасительница, — и, приподняв штаны, постучал ружьём по протезу.
— Ааа... — инженер покраснел.
Старик встал и, прихрамывая, пошёл вдоль перрона, о чём-то говоря с собой.
— Всё ж таки отрубил, — инженер смотрел вслед человеку. Теперь он всё понял….