ХОЗЯИН. музыкально-литературная композиция. Вячеслав Сергеечев.

ХОЗЯИН
– Тссс… Тихо! Не галдеть. Хозяин только что лёг спать. Штепсельная Розетка, посмотри, заснул ли Хозяин.

– Почему я всегда должна смотреть? Я стесняюсь.

– Потому что ты ближе всего к Хозяину. Ты же у его изголовья.

– Ну, хорошо, сейчас взгляну… Хозяин заснул.

– Ну, ты, старая утварь! Почему всегда распоряжаешься? Ты всего лишь полуразвалившаяся Табуретка. Вот я, хозяйское Кресло, которое всего лишь немного поистёрлось, и должно вести заседание. На мне хозяин почти весь день сидит. Я здесь самый главный! Мне и распоряжаться. На тебя, Табуретка, хозяин никогда и не садится.

– Помолчите, хозяйское Кресло, которое изрядно поистрепалось. Вспомните, сколько лет вы здесь ошиваетесь? Так, – раз, два и обчёлся. А меня сделали сразу же, как родился наш Хозяин. Более старшего по возрасту в этой квартире, из нашего брата, никого нет. Так что закроем этот вопрос. Наша задача: верой и правдой служить Хозяину, а кто здесь главный – это не столь уж важно. Вот, к примеру, телевизор Тошиба. Он работает, как надо, и не ропщет. Правда, коллега?

– Простите мадам Табуретка, но я вам не коллега. Ваши коллеги пройдоха дубовый Шкаф и прочие деревянные.

– Ну ты, набор радиодеталей! Как ты смеешь оскорблять меня, почтенного обитателя этой квартиры? Я – добротный, почти новый Шкаф из дуба в три обхвата, только чуть-чуть поцарапанный.

– Друзья, перестаньте браниться. У каждого из нас свои достоинства и недостатки. Будем ценить эти свойства. Вот вы, добротный, почти новый Шкаф из дуба в три обхвата, хотя и немного поцарапанный, разве можете показать фильм или спортивные состязания? А вы, великолепный Тошиба на 32-ва дюйма, 28 систем, включая PAL и NTSC, разве можете поместить у себя костюмы Хозяина?... То-то же. Кстати, господин Тошиба, покажите, пожалуйста, нам сейчас что-нибудь. Вы можете?

– Конечно, Я же Тошиба, а не какой-нибудь там Рубин. Может вам показать ночные новости?

– Я бы с удовольствием посмотрела, – пропела Скрипка. – Интересно, что сегодня показывали из Большого зала Московской консерватории?

– Лучше посмотреть бокс, – пробасил дубовый Шкаф. – По-анонсу сегодня встречается Костя Цзю. Титульный бой на звание чемпиона мира по версии НБА. Рассказывают, будто Костя на спор одним своим ударом проломил 6-ть кирпичей, поставленных в ряд.

– Молчи уж! – прозвенела шестиструнная Гитара с нейлоновыми струнами. – На самом деле он проломил 6-ть створок от таких же, как ты, дубовых шкафов.

– Перестаньте ссориться, – продолжала руководить Табуретка. – Рекомендую послушать в эту ночь новую песню нашего Хозяина, которую он сегодня записал. Называется она «Калинка». Ямаха, ведь ты записала эту песню. Ты спишь, что ли?

– Никак нет, госпожа Табуретка. Моя внимательно всех вас слушай. Только моя, в отличие от некоторых, воспитана и старших не перебивай. Только посмеет моя заметить, что я 16-ти канальный.

– Ну, ты, 16-ти канальная косоглазая япошка в кимоно, – прозвучало своими расстроенными клавишами мадам Пианино пренебрежительно, – включайся. Так и быть послушаем тебя. Только не важничай. Бери пример с Тошибы. Он 50-ти канальный, а не воображает, как ты. Да и я сама 7-ми октавная. Помножь на 12-ть, – сколько получится?

– Я сейчас помножу, – вмешался Компьютер.

– Успокойся, – прозвонил телефон Панасоник. – Пока ты загрузишь свой Виндоус, ночь кончится. Разогнал бы свой процессор. На 80-ти мегагерцах ты работаешь, как черепаха.

– Прекратили прения! Ямаха 16-ти канальная, включайся.

– Моя слушаюсь, госпожа Табуретка. Только я вам должен доложить, что я студия звукозапись Профешенел, что в переводе с английский – Профессиональная.

Калинка
Под обрывом калинка
Одиноко росла.
Вся тока, как тростинка,
И весной не цвела.

Что стоишь ты в низинке,
Ветви в пыль опустив?
Ведь тебе сиротинке
Не взойти на обрыв.

Не увидеть округу,
Даль холмов и полей.
Не побегать по лугу,
Где петляет ручей.

Ветер, баловень свежий,
Не остудит в жару.
Только коготь медвежий
Обдерёт всю кору.

Солнца луч золотистый
Не пригреет тебя.
Пылкий тополь ветвистый
Не обнимет любя.

Жизнь прекраснее сказки,
Божий дар, благодать.
Без любви же и ласки
Счастья нам не видать.

Я увидел тропинку,
И спустившись со скал,
Горемыку калинку,
Как сестрёнку обнял.

И тогда сиротинка
Чувств сдержать не смогла.
В одночасье калинка
Пышно вдруг расцвела.

– Спасибо, Ямаха 16-ти канальная Профешенел. Какие будут мнения о песне?

– Ерунда на постном масле, – пробасил дубовый Шкаф. – Лучше бы бокс посмотрели по телеку. Костя Цзю великолепный парниша. Жаль, что он стараканил в Австралию. Надо было его в России получше кормить. Повторяю, – песня ерунда.

– Совсем и не ерунда, – пропела неуверенно Скрипка. – Правда, мадам Пианино?

– Хорошая песня о любви. Жаль, что любовь неразделённая. Вот помню в молодости, влюбилась я в один чёрный, элегантный Рояль…

– Это лет 50-ят назад, что ли? – прозвенела Гитара. – Тогда у тебя ещё дека не треснула да многие клавиши не западали. Молчала бы.

– Не обижайте мою коллегу, друзья. Вот я хоть и старая Скрипка, но звучу с каждым днём всё лучше и лучше. Я Страдивари, а не какая-то там деревяшка!

– Я, конечно, хоть и старая Табуретка, но кое-что в звуке понимаю. Ты звучишь, как несмазанная телега. А всё потому, что ты копия Страдивари.

– А совсем и нет, просто смычок мой поистёрся.

Давно полысевший Смычок аж подпрыгнул от возмущения на своём гвоздике:

– Нечего валить с больной головы на здоровую! Я хоть и поистрепался, но тут не причём. Это виновата Канифоль. Она самая дешёвая. Из ГУМа за рубль пятьдесят.

– Плохому танцору всегда что-нибудь мешает – ядовито продымилась Канифоль за рубль пятьдесят из ГУМА.

– Хватит препираться, – примирительным тоном проскрипела Табуретка.– Вернёмся к песне. Голосуем. Кому понравилось? Кому не понравилось? Кто воздержался? … Большинство за. Лично мне больше нравится песня «Сизой дымкой». Ямаха, проиграй.

–А где 16-ти канальный, а где пожалуйста? Моя не буду играй! Пусть вам Сидюшник проиграй.

– Какое неуважение к импортной технике! – возмутился Си Ди Проигрыватель компакт-дисков. – Я Филипс! У меня 44 килогерца и 16 бит. Прошу любить и жаловать.

– Извиняй, дорогой. Я вас не хотел обижай. Пожалуйста, сэр Филипс, поставляйте нам «Сизый дымка».

– С большим удовольствием. Это тоже моя любимая песня. А обращение «дорогой» мне импонирует, ведь я стою 300-та долларов.

Я пропал, не существую,
Погружён в небытие.
Сизой дымкой в ночь глухую
Растворился в темноте.

Но, любимая, родная,
Ты не верь, что сгинул я.
Хоть судьбина роковая
Так закончилась моя.

Я вернусь, как только грозы
Отгремев сойдут весной.
Когда алой лентой розы
Опояшут мир земной.

И однажды сядет солнце.
Шалым ветром постучусь.
Отвори своё оконце,
Сизой дымкой я вернусь.

Я влечу к тебе незримо,
Стрункой скрипки пропою.
Боль объемлет нестерпимо
Душу хладную мою.

На заветном сядь местечке,
Свечку ставь и не спеши.
Возгореть поможет свечке
Пылкий жар моей души.

Извини, что в этот вечер
Не смогу тебя обнять.
Я всего лишь с дымкой ветер,
У меня иная стать.

И прошу, не плачь напрасно.
С моей скрипки сдуй лишь пыль.
Я любил вас двух всечасно,
Да поправь свечи фитиль.

– Вот пример того, как нужно любить, – проникновенно, со слезой в голосе пропела Скрипка. И она трогательно прозвучала струной ре во второй позиции, которую недолюбливал Хозяин. – Давайте отправим сообщение E-mail в Интерпол о том, чтобы нашли нашего пропавшего в сизой дымке возлюбленного.

– Глупенькая! – пробасил дубовый Шкаф. – Оттуда, куда он ушёл, не возвращаются.

И Шкаф прикрыл свои створки…Из угла тихо пропищала штепсельная Розетка:

– Товарищи, а моя любимая песенка «Домовёнок». Наш Хозяин написал её после того, как у нас поселился этот маленький проказник. Сначала он вёл себя тихо и не вылезал из своего бидона. Хозяин, бывало, придёт уставший с работы, поставит кофейник на плиту и задремлет. А этот несознательный элемент стонет, шебуршится в бидоне да звенит своим колокольчиком, мешая нашему Хозяину вздремнуть. Просто напасть какая-то. Хозяин ему говорит, мол, не бойся, выходи, что ты там звонишь? Возьми что хочешь, только не тревожь меня. А Домовёнок всё не унимается, звонит да звонит. Вот Хозяин и написал про него песню. Уважаемый сэр Филипс, поставьте, пожалуйста, эту песенку.

– Нет проблем, крошка. Специально для тебя ставлю, только не громко, чтобы не потревожить сон Хозяина.

Намаявшись от дел и суеты,
Домой я возвращаюсь с ног валясь.
Кофейник ставлю, греясь у плиты,
И прочь гоню тяжёлых мыслей вязь.

По стенам пляшут тени от свечи.
В чулане вдруг раздастся чей-то стон.
Тогда за печкой слышу я в ночи
Сквозь дрёму шорох, шёпот, тихий звон.

Мой милый домовёнок, не шуми.
Что хочешь у меня себе возьми.
Тревожит колокольчик твой мне сон,
Но ты звонишь динь-дон, динь-дон, динь-дон.

Я так устал, в заботах день-деньской.
Дай мне забыться, душу успокой.
Зачем залез, таясь в пустой бидон?
В ответ лишь звон динь-дон, динь-дон, динь-дон.

Когда-то многолюден был мой дом.
Мои воспоминанья так свежи.
Беспечно жизнь текла здесь чередом.
Балы, приёмы, встречи, кутежи.

И вот сейчас совсем мой дом пустой.
Ни говора, ни смеха не слыхать.
Осталась лишь мечта о жизни той,
Да боль в груди не хочет утихать.

Мой милый домовёнок, от беды
Ты дом хранишь, спасибо за труды.
Наводит колокольчик твой мне сон.
Ну что ж, звони динь-дон, динь-дон, динь-дон.

Я нынче, так уж вышло, одинок.
И я люблю тебя и твой звонок.
Откройся, друг, покинь ты свой бидон.
В ответ лишь звон динь-дон, динь-дон, динь-дон.

– Спасибо, уважаемый сэр Филипс. Как жалко нашего хозяина. Он, бедненький, такой несчастный. Раньше, действительно, здесь дым стоял коромыслом. Кутежи, приёмы, вино текло рекой. А вот сейчас дом пустой, если не считать всех нас, да Домовёнка…

После непродолжительного молчания старая Табуретка предложила:

– Товарищи, что же мы все забыли про нашего Домовёнка. Нехорошо как-то получается. Он полноправный член нашего содружества. Надо его позвать. Домовуша! Ты где? Отзовись!... Никогда не знаешь, где он притаился.

– Да тут я, тут, – раздался сонный голос Домовёнка из бидона. – Уж и вздремнуть нельзя.
И он появился из-за Шкафа заспанным и недовольным, протирая свои глазки кулачками. Домовёнок озорно подмигнул Двухъярусной Люстре, а та, вспомнив его проказы, взмолилась:

– Проказник, не вздумай залезть на меня, – я тебе не качели.

50-ти литровый Аквариум слегка колыхнул своей водной гладью и булькающим голосом поддержал Люстру:

– И в меня не залезай. Моим рыбкам твои проказы ни к чему.

Рыбки хоть и не могли говорить, но в знак согласия замотали головками. А одна из них, с самым пушистом хвостом, аж покрылась пятнами от возмущения.

А Домовёнку хоть бы что! Он подошёл к буфету, достал банку с малиновым вареньем и стал её опустошать большой столовой ложкой.

– Не лопни, – глухо проскрипел Буфет из Карельской берёзы, – а то не услышишь песенку про тебя, проказника. Сэр Филипс. Напомните нам песенку Хозяина про то, как Домовёнок вылез из своего бидона да стал проказничать. Давно не слышали. Может этот коротышка, услышав о своих проделках, и устыдится.

– С удовольствием, уважаемый Буфет. А ты, проказник, слушай да наматывай на ус.

– Усов у меня пока что нет, – отвечает Домовёнок, – но я могу намотать это назидание коту Ваське на хвост.

Кот Васька, дремлющий на коврике у кровати Хозяина, услышав своё имя, немного приподнял голову, неохотно открыл глаза и навострил уши. Но, увидев, что в ночном полумраке ничего особенного не происходит, снова положил голову на свои лапы и зажмурился. Только кончик его хвоста недовольно дёрнулся несколько раз.

Прихожу домой с работы,
Чиркнул спичкой в темноте.
Испугался до икоты,
Кто разлёгся на тахте?

Это, что здесь за зверёнок
Так сопит, хоть нос заклей?
Ба! Да это домовёнок,
Вижу в первый раз, ей-ей.

«Не беги ты до бидона,
А садись ко мне рядком.
Ишь поднял как много звона,
Будем говорить ладком.

Не обижу, обогрею.
Что дрожишь? Давай дружить.
Позабочусь, как сумею,
Будем жить да не тужить.

Весь ты кругленький, как пончик.
Глазки-кнопки с хитрецой.
В левой мочке колокольчик,
Голос низкий, с хрипотцой.

Ну, за стол садись-ка с ложкой.
В пору есть нам мужикам.
А смешной свой нос картошкой
Впредь не суй по чугункам.

Спят давно уже все пташки,
Да и нам ко сну пора.
Чуть посмотрим мы мультяшки,
И продрыхнем до утра».

Утром рано я проснулся.
«Что за шум, возня и гам?
Может дом перевернулся,
Развалился пополам?».

Нет, то ловко домовёнок,
Оседлав кота верхом,
Вскачь несётся, как бесёнок,
Сокрушая все кругом.

«Ах, проказник, шалунишка.
Стой же, маленький прохвост.
Ты уже порвал штанишки,
Не тяни кота за хвост.

Ты зачем кричишь так звучно,
И в аквариум залез?
Рыбкам без тебя не скучно,
Постыдись, головорез!

И почто стащил коврижки?
Сыплешь ты на Ваську мел.
Лучше почитал бы книжки.
Кто варенье враз всё съел?

И на люстре не качайся,
Кочергой не рви гардин.
Как ямщик не чертыхайся,
Сажей не измажь картин».

К вечеру угомонится
Этот маленький нахал.
Потому это случится,
Что он попросту устал.

Надо ж так вот укататься,
Что уже не до меню.
«Если будешь щекотаться,
Я с моих колен сгоню».

Пусть же маленький плутишка
Вдрызг разбил моё пенсне.
Он мне дорог, как сынишка,
Веселей с паршивцем мне.

В разговор вступили полосатые сёстры Гардины бежевого цвета. Они наперебой стали возмущаться:

– Как это можно быть таким невоспитанным ребёнком? Мало того, что этот мальчишка нас больно надорвал кочергой, так ещё и Хозяину разбил пенсне.

– Вам, Гардинам, ещё повезло, – обиженно промолвил пастельный Картинный Триптих руки Хозяина. – Нам троим досталось от этого хулигана ещё больше. Нас он так перемазал сажей, что мы теперь не похожи на самих себя. Просто «Бой в Крыму, всё в дыму, ничего не видно». Как его хозяин только терпит! Я бы его сдал в приют.

– Как это в приют? – возмутился Домовенок. – Меня здесь не плохо кормят. К тому же я дом храню. Вы-то его только захламляете.

– А вот и нет! – прозвучал компьютер. – Мы Хозяину помогаем.

– Чем ты, Пентиум 1,5-ра, ему помогаешь? Ты чаще зависаешь, чем работаешь. У Хозяина от тебя голова идёт кругом. Ты так сложно устроен, что сам в себе путаешься. Сколько Виндоусов поменялось и не припомнить. А твои программы? Они постоянно обновляются и с каждым днём становятся всё сложнее и сложнее. А твоё «железо»! Оно устаревает раньше, чем успеваешь сделать «апгрейд».

– Домовёнок, во-первых, я не Пентиум 1,5-ра, а Пениум 2-ва. Во-вторых, если бы Хозяин больше читал компьютерной литературы, то он не лез бы, куда ему не следует. Последний раз он залез в «Биос» и так там напортачил, что я не смог загрузиться. В-третьих, программное обеспечение не может топтаться на месте: прогресс. Про «железо» и говорить не приходится. Оно обязано обновляться.

А Буфет из Карельской берёзы скрипуче возразил:

– Где брать деньги Хозяину на твоё «железо»? – ведь он пенсионер.

– Действительно! – пискнула штепсельная Розетка. – Ваше «железо» столько через меня потребляет электричества, что я перегреваюсь.

Спор прервала госпожа Табуретка:

– Друзья, как говорится котом Леопольдом – давайте жить дружно.

Кот Васька, услышав имя своего знаменитого коллеги, лениво открыл один глаз.
– Сэр Филипс, – продолжала старая Табуретка. – Что вы можете нам предложить из последних работ Хозяина?
– Да много могу предложить, – устанете слушать.
– Например.
– Песню «Осень», навеянную Хозяину нынешней погодой.

Хлябкая осень
Хлябкая осень, нивы унылые.
Небо закрылось хмурыми тучами.
Клёны роняют листья простылые,
Ветер их носит горными кручами.

Верь, дорогая, осень дождливая
Нам не остудит чувств наших пламенных.
Шепчет река о том говорливая,
Прячась в утёсах мрачных и каменных.

В нашей любви о, милая, славная,
Ты не забудь, что самое главное,
Верить в любовь не томно-весеннюю,
А в прихотливо поздно-осеннюю.

Осень прикрыла каплями звонкими
Стёкла окошек струйками ломкими.
Стаи на Юг летят журавлиные,
Звенья их клиньев ломано-длинные.

– Спасибо, сэр Филипс. А что кроме этого?

– Ну, хотя бы его «Рассвет» из «Перстенька с аметистом». По-моему мнению, «Рассвет на Москва-реке» Мусоргского отдыхает. Прекрасное сочинение Хозяина. Это я вам говорю, как профессионал.

– Знаем, какой ты профессионал, – пропела Скрипка струной ля. Звук получился не такой уж и плохой, несмотря на то, что она копия Страдивари. – Ты чаще звучишь банальной попсой. Вспомни, когда ты в последний раз ставил на прослушивание любимый Хозяином ми минорный концерт Мендельсона опус 64 для скрипки с оркестром? То-то же.

– Между прочим, – обиженно прогудел Пентиум 2-ва. – Это я делал Хозяину аранжировку «Перстенька».

– Молодец, Пентюша! – пробасил дубовый Шкаф. – Продолжай в том же духе, только поменяй звуки. Твой «Перстенёк» состоит почти из 20-ти частей, а ты всё дуешь одними и теми же звуками. Имей совесть!

– А мне нравятся звуки, особенно смычковые, – и Скрипка музыкально пропела на струне ми в третьей позиции, очень любимой Хозяином, отрывок из «Перстенька». – Не томите, сэр Филипс. Ставьте «Рассвет». По-моему мнению, он почти не уступает вышеупомянутому «Рассвету», хотя последний и Мусоргского. Наш «Рассвет» премиленький. В ночной тиши пробуждается природа. Как вкрадчиво и умиротворённо вступают басовые флейты. Блеск и мерцание звёзд на светлеющем небе переданы оригинально высоким регистром фортепьяно. Даже падающие звёзды убеждают своими ниспадающими каскадами. Восхитительны пассажи в разработке. А пиццикато струнных из финала – просто прелесть. Я всего три раза слушала «живьём» перстеньковский «Рассвет», и готова его слушать ещё и ещё.

– А, по-моему, – проворчал добротный, почти новый Шкаф из дуба в три обхвата, только слегка поцарапанный , – лучше бы посмотреть Костю Цзю. К 12-му раунду в аккурат поспели бы. Это же захватывающее зрелище!

– Тебе бы всё мордобой да мордобой, – вступилась за Скрипку шестиструнная Гитара. – Я за «Рассвет».

– Голосуем! – и Табуретка первой проголосовала «за». – Сэр Филипс, включайте. У нас большинство, как в Думе у партии Грызлова.

– Госпожа Табуретка, не могу. Хозяин ещё не обработал «Рассвет» в Саунд Фордже. Компакт-диска нету.

– Я могу включить «Рассвет», я могу, – радостно доложил Компьютер. – Действительно, в Саунд Фордже этот файл ещё не обработан. «Рассвет» пока что в многоканальном секвенсоре Сонаре.

– Пентюша, включай твой многоканальный сентвейсдер, – озорно, но сонно проговорил Домовёнок, – а я полезу в бидон да вздремну немного. Мне не до такой тягомотины. Вот если бы «Расцветали яблони и груши», – это другое дело. К осени собрали бы урожай.

– Эх ты, темнота несусветная, – пропела Скрипка струной соль в первой позиции, очень удобной. Неплохо пропела. Почти, как настоящий Страдивари. – Спи, бедолага, а мы насладимся высоким искусством…

– Я, конечно, не профессионал, – проскрипела Табуретка после того, как закончился «Рассвет», – но кое-что всё-таки поняла. Действительно интересно. Особенно мне понравилось, как на дворе при первых лучах солнца стали появляться домашние животные: коровы, овцы. Как важно, с достоинством появились индюки. Затем засуетились куры. Любопытно забегали по двору цыплята. А здоровенный бык в самом конце всем показал кто на дворе самый сильный. Здорово!

– Молодец, наш Хозяин! – тихо прошептала штепсельная Розетка. – Такой талантливый.

– Какой там талантливый! – возмущённо съехидничал Компьютер. – Это я талантливый. Что бы он без меня сделал? Напиликал бы «Рассвет» на этой скрипучке? Ладно бы, хоть Страдивари! А то – паршивая копия. Ну, и что получилось бы? Одна срамота! Только я своим Сонаром обеспечил необходимое звучание.

– Нет, наш Хозяин действительно талантливый, – высококачественно прозвучали звуковые Колонки JBL, – жаль только, что очень одинокий. Вот нас пара, мы супруги, очень любим друг друга, никогда не расстаёмся и нам хорошо. Мы здесь не очень давно и не знаем ситуации. Кто-нибудь может нам помочь разобраться, почему Хозяин одинок.

– Наш Хозяин, – проскрипела старая Табуретка, – в молодости был очень сладострастным.

– Да бабник он был, бабником и остался! – проворчал дубовый Шкаф. – Вспомним его стихотворение:

Сколько рядом женщин было
Милых, стройных, молодых.
Лучших память не забыла,
Стерлись облики иных.

Многих помню, не забуду
До последних дней своих,
Но любил ли их ? Не буду
Обижать тех остальных.

Своё сердце без разбора
Отдавал одной, другой.
Изменял же очень скоро,
Даже самой дорогой.

Звал в объятия я властно,
Умолял в слезах других.
Обольщал всех пылко, страстно
Светлых, тёмных, добрых, злых.

Образованных и умных,
Глупых, пошлых и пустых.
Восхитительных, изящных,
Очень толстых и худых.

Приходили, уходили,
Был их целый хоровод.
Сладко чувства бередили,
Словно ветер глади вод.

Всё казалось, что не эта
Лучше всех да и нужней.
Жизнь, – безоблачное лето
Без грозы и без дождей.

Уходивших удержать бы
Мог я словом лишь одним.
Обещаньем скорой свадьбы
Да подарком дорогим.

Я всегда взирал беспечно
На рыдания одних.
Доводил я бессердечно
До истерики других.

Незаметно исчезали,
Тихо было после них.
Звонко стёкла дребезжали
После проводов иных.

Третьи лишь смотрели колко,
От стыда огнём горя.
Уходили не надолго,
Тут же возвращались зря.

О ребёночке намёки
Не могли меня смутить.
Мокрые, худые щёки
Никогда мне не забыть.

Уходивших не искал я,-
Всех прими дорога.
Словно сделан был из скал я,
По причуде бога.

Осень встала у порога
И зима стучит клюкой.
Запорошена дорога,
По которой шёл младой.

Стар я стал, немеют ноги.
Лучших мне не ждать годин.
Как медведь в своей берлоге
Коротаю жизнь один.

Слух пропал, не видят очи,
Вкус не чувствуют уста.
Всё вокруг темнее ночи,
Жизнь бесцельна и пуста.

Может смерть моя далёко,
И коптить мне долго свет.
Что за радость одиноко
Прозябать на склоне лет?

Кто же рядом? Кто со мною?...
Никого не слышу я.
Видно мне идти с сумою,
Подыскав поводыря.

А могло всё быть иначе,
Будь не блудом в те года.
И семья была б тем паче,
Что любим я был тогда.

Был согрет бы и накормлен,
И обласкан, и обшит.
А сейчас судьбою сломлен.
Болен, всеми позабыт.

Сколько рядом женщин было.
Милых, добрых, молодых.
Лучших память не забыла,
Стерлись облики иных.

Многих помню, не забуду
До последних дней своих.
Всех любил я! И не буду
Обижать тех остальных.

– Ну, это грубо сказано, – продолжала старая Табуретка. – Точнее сказать, ему не везло в любви. На его жизненном пути попадались такие особы, что не приведи Господи!

Мужчинам женщины загадки,
Издревле, веками.
Они всегда играют в прятки
Своими умами.

Поступки все их не логичны,
Но мы их не судим.
Иные, как тигрицы хищны,
А мы их всё ж любим.

Они нам посланы судьбою
На счастье в дорогу.
Но под руку идут с тобою
По жизни не в ногу.

Нас ловят, как мальков сетями
Играя, а сами
Идут совместными путями,
Как будто не с нами.

«Вот ты, к примеру, замуж хочешь,
Меня же не любишь.
Ты только голову морочишь,
Напрасно погубишь.

Хоть раз бы ласково взглянула –
С издёвкой смеёшься.
Хоть раз бы на плече заснула,
Навряд ли дождёшься.

Хотя бы чтила, уважала,
Какая ты злюка.
В тебе я вижу только жало,
Змея ты, гадюка.

Ты не жена ещё, а блудишь,
Ужели не стыдно?
Ну, станешь ей, тогда кем будешь,
Слепым даже видно.

На что же это всё похоже?
Ведь так же не гоже.
Тебя ударить бы по роже,
Да вряд ли поможет.

Ведь ты одна сплошная похоть,
Спаси меня, Боже.
Я буду век кусать свой локоть,
Женюсь если всё же.

Ты не боишься даже спида.
Все! Хватит, довольно!
За всё тебе моё спасибо,
Отныне ты вольна».

Мужчинам женщины загадки, –
Порою немые.
Хотелось, чтобы все отгадки
Не были дурные.

– Так надо разбираться в людях, – пропела Скрипка нехорошим звуком.

– Разберёшься тут, – пробасил дубовый Шкаф. – Все вы, женщины, так изменчивы. Сегодня любите одного, а завтра другого. Действительно, женщины – это загадки. Вот я, дубовый Шкаф, вполне благопристойный, порядочный мужчина, хоть и немного поцарапанный, но боюсь женщин до смерти. И вряд ли когда-нибудь рискну жениться. Вот если только на мадмуазель Этажерке.

– Нет уж, увольте. Вы такой громоздкий и малокультурный. Вам бы только бокс да секс с Анфисой. Ни одной книжки, что стоят у меня на полках, вы и не прочитали. А Хозяин у нас такой застенчивый, чуть что весь в краске – просто ужас. Вспомним его стихотворение:

Жажду засыпать цветами
Вас до пленительных плеч,
Пылко прижаться устами,
Трепетной страстью обжечь.

Вы мой восторг, упоенье!
Верх доброты, красоты.
Дивного чуда творенье.
Свет сокровенной мечты.

Но красноречьем владею
Я в своих праздничных снах.
А повстречав Вас немею,
Робость во мне лишь да страх.

Весь, как дитя покраснею,
К горлу подкатится ком.
Взора поднять не посмею,
Землю, чертя башмаком.

После браня свою слабость,
Плачу в траве у реки.
Пусто в душе, всё не в радость.
Сердце щемит от тоски.

Издали только губами
Тихо могу прошептать:
«Я Вас люблю», но пред Вами
Мне суждено лишь страдать.

– Да, такому застенчивому трудно в жизни, – подтвердила Гитара с нейлоновыми струнами.

– Чего там трудно, – возразил дубовый Шкаф. – Любил наш Хозяин в молодости воспользоваться девичьей доверчивостью. Вспомним:

Цветы сбирая луговые
Со мною рядышком ты шла,
И незабудки голубые
Так мило в косы заплела.

Тогда я юноша был скромный,
От всех таясь тебя любил.
Тут ветер наглый, вероломный
Твои колени оголил.

Ты покраснела и смутилась,
Тебе всего семнадцать лет.
И солнце вдруг остановилось!
В моих глазах померкнул свет.

Нас сразу стало только двое.
Во всей вселенной я и ты.
Мы повалились в травостое
Подмяв колечки бересты.

Страсть молнией в меня вонзилась,
Стучала молотом в висках.
В моих объятьях ты забилась,
Как птица певчая в силках.

Тот дивный миг неописуем!
Вздымалась девственная грудь.
Ты первым долгим поцелуем
Позволила к себе прильнуть.

И побледневшими губами
Шепча беззвучно: « Пощади »,
Ты распростёртыми руками
Взывала: « О, не уходи ».

И тут увидел я сквозь слёзы,
Сквозь стыд и девичий твой страх,
Как закачались две берёзы
В твоих расширенных глазах.

– Покуролесил наш Хозяин. И молодец! Чего там мямлить?

Не мямль бабцам вопросы,
Ответы их пусты.
Мотай на руку косы,
Тащи скорей в кусты.

– Как пошло, как пошло! – возмущённо прокомментировала деликатная Этажерка. – Просто вы забыли, что был ветер. Это от ветра закачались берёзы. Наш Хозяин не такой. Он умел и умеет преданно любить.

В ажурных тучках в час рассвета
Алеет первый солнца блик.
В тончайших переливах цвета
Я вижу твой прекрасный лик.

О, как печально быть в разлуке.
Круг мыслей только о тебе.
Невыносимы эти муки.
Проклятье шлю я злой судьбе.

Как трудно минуть этой доли.
Жестоко бьёт, как плеть судьба.
Виски ты стиснула до боли.
Тебя не трогает мольба.

Но верю, что судьбе – злодейке
Жиреть не вечно на хлебах.
Уйдёт в облезлой кацавейке
С сумой не солоно хлебав.

В порыве страстного лобзанья
Сольются руки и уста.
И будет не до мирозданья!
И в буйстве чувств нам не устать!

О ты, прелестное созданье
Невинной, светлой красоты.
Тебе я шлю моё признанье
В любви. И в сердце только ты.

– Да ему действительно не везло в жизни, – добавила малютка штепсельная Розетка. – Мне его так жаль, так жаль. Он настоящий джентльмен, и вся его жизнь проходит в воспевании любви:

То чувство порой осквернялось,
Достойней его прославлять.
Иными оно опошлялось,
А надо бы обожествлять.

Без корысти, свято то чувство,
Его невозможно купить.
Продавший свершает кощунство.
Вину ему не искупить.

Является чувство то властным
Источником мук и отрад.
То дивным мгновеньем прекрасным,
То тяжестью горьких утрат.

Обязаны все мы с рожденья
Заботой и лаской ему.
Высокий полёт вдохновенья
Не дан без него никому.

Дарит оно нам наслажденье
Игрой неуёмных страстей.
Волнующе им упоенье,
Восторжен его апогей.

Зовётся оно безупречным,
Возвышенным, греющим кровь.
Желанным, единственным, вечным,
Прекраснейшим словом Любовь!

– Я поддерживаю мисс Этажерку, – с пафосом простучало своими молоточками по струнам мадам Пианино. – Хозяин очень альтруистичен и любит не только конкретных женщин, но и всех людей сразу. Послушайте его стихотворение:

Когда душа моя пред Богом
Дрожа явилась в небесах,
Она, смирясь под грозным оком,
В земле оставила свой прах.

Подумайте, ещё недавно
Мой прах, как Вы любил, мечтал,
Смеялся, пел, все было славно,
Искал во всём свой идеал.

Он знать хотел всю суть Вселенной,
В чём смысл и тайна бытия?
Зачем создал для жизни бренной
Всевышний нас, наш судия?

Кто правит нашею судьбою,
Возможно ль рок злой побороть?
И что нас ждёт за той чертою
Где душу не стесняет плоть?

Мой прах о Вас живых хлопочет,
Желает всем Вам долго жить,
В последний раз он очень хочет
Своею лирой послужить.

Но он не смерть, а жизнь возносит:
«Да будет славен божий дар!
Пусть день лишь радость Вам приносит,
А ночь сон сладкий, как нектар».

Вот прах объемлет Мать-Природа,
Он стал частицей гор и дол,
Страшна ему не непогода –
Забвенье, худшее из зол.

Прекрасно взмыть ввысь облаками,
Цвести душицей луговой,
Но всё же лучше с васильками
Взойти пшеницей яровой.

Прах жаждет тлеть без дифирамбов,
Всегда постыдны фальшь и лесть,
При жизни он не мог без ямбов,
Теперь всего превыше Честь.

Но, если хоть одной лишь строчкой
Останусь в Ваших я сердцах,
Как лист сухой весенней почкой
Воскреснет мой мятежный прах.

– Нужно признать, что Хозяину в самом деле не везёт в любви, – сочувственно сказало хозяйское Кресло. Возьмём, к примеру, Ирину Негину. Он ей посвятил трогательные стихи-обращение:

Дорогая Ирина,
Мой восторга напев!
Вы моя властелина,
Ваш покорный В.Ф.

Тускл мой тон настроенья,
Как у скрипки без эф.
Нет без Вас вдохновенья,
Ваш несчастный В.Ф.

Что мне почести, слава
И любовь сонма дев?
Только Вы мне услада,
Вы богиня В.Ф!

Пусть юдолью Петрарки
Чувств восходит посев,
Но он пламенем ярким
Греет сердце В.Ф.

В разговор вмешался Домовёнок:

– А она и в ус не дует. Вышла замуж за другого.

– Правильно, что вышла за другого, – прошуршали наушники Зенхайзер.

Они очень любили, чтобы их внимательно слушали. Хозяин их слушал очень много, особенно по ночам, когда долго не мог заснуть. Слушал он их прямо в кровати. Они к этому так привыкли, что часто скучали, если Хозяин ими долго не пользовался. Но они, наушники, как и малютка штепсельная Розетка, были очень застенчивыми, поэтому чаще всего молчали. Но тут наушники Зенхайзер не выдержали, видно это задело их за живое:

– Повторяем, – правильно! Насильно мил не будешь. Но, наш Хозяин не долго горевал, – взял да и завёл себе новую пассию.

Все загалдели:
– Кто такая? Как её зовут? Да это неслыханная сенсация!

Наушники Зенхайзер подняли вверх свои миниатюрные динамики, успокаивая присутствующих, и прошуршали:

– Её зовут Бякинька! Правда, это её ласковое прозвище. Настоящее её имя Нелли.

– О, да это ей Хозяин посвятил «Воспоминание у клёна»?

– Именно ей, – отвечали наушники Зенхайзер.

Ты мне явилась той весной
Прекрасной дивной сказкой,
Светясь красою неземной,
Царевной-Златовлаской.

Какой ты прелестью была
Сказать я не сумею.
Сравниться с солнышком могла
Улыбкою своею.

В разгаре лета сенокос,
Жужжанье пчёл, полёт стрекоз.
Пьянит, дурманит буйство трав.
Манит прохладой сень дубрав.

Ты мать ослушавшись тайком
Со мной сбежала босиком.
В уединеньи за скирдой
Поцеловались мы с тобой.

Над нами неба синева.
От счастья кругом голова.
Пел жаворонок в вышине.
Припала ты на грудь ко мне.

Прощался клён с своей листвой,
Красой неизъяснимой.
Багряно-жёлтой, огневой,
А я с моей любимой.

Тянулись к югу стайки птиц.
Осенние дождинки
Размыли тушь с твоих ресниц,
А может то слезинки.

От вьюги в небе кутерьма.
Лютует матушка-Зима.
Кружится снежный хоровод.
Совсем не виден небосвод.

Застыло наше озерцо.
Пушистый снег покрыл крыльцо.
Запорошил твои следы.
В окошке грезишься мне ты.

Нам с клёном зябко и темно.
Гляжу в погасшее окно.
Будь счастлива, любовь моя,
И счастлив буду этим я.

– Надоели мне ваши любовные разговоры, – опять не по делу вмешался Домовёнок. – Сколько можно? Нас всех Хозяин хорошо кормит, и этого достаточно. Давайте посмотрим ночные зарубежные новости. Говорят, что Маккартни развёлся со своей последней одноногой женой. Тоже мне, нашёл себе женщину. Совсем, как в старой песне: «Одна нога была у ней короче, другая деревянная была».

А добротный, почти новый Шкаф из дуба в три обхвата, только слегка поцарапанный, добавил:

– Этот твой Битляга Маккартни живёт по принципу:

Лучше баб могут быть только бабы,
На которых ещё не бывал.

– Хватит о бабах, – снова влез не в свои дела Домовёнок. – Что, больше не о чем поговорить? Давайте помечтаем о том, как наш Хозяин проснётся, почешет затылок да и скажет:

– А не купить ли моему Домовёнку дудку? – так хочется подудеть!

– От тебя и без дудки шуму не оберёшься, – прокомментировала это мадам Пианино. – Давайте лучше посочувствуем нашему Хозяину. Ему так трудно живётся.

– Действительно, – согласилась малютка штепсельная Розетка.

Она единственная из всех обитателей относилась к Хозяину по-доброму без всяких оговорок. Наверное, потому что пространственно была ближе всего к Хозяину, – у его изголовья. А может быть, и это скорее всего, – она имела очень сострадательное и отзывчивое сердце. И именно поэтому она продолжила:

– Его «Перстенёк с аметистом» такой талантливый, а его никто из оркестров играть не хочет. Горе, просто горе у хозяина. Он об этом в «Перстеньке» так и сказал своей музыкой…

– В самом деле горе, – пропела скрипка в 4-ой позиции, которая плохо поддавалась Хозяину. – А в конце было просто отчаяние, которое хорошо выразила валторна.

Дубовый Шкаф из дуба в три обхвата, только слегка поцарапанный, съязвил:

– Вначале было терпимо, а в конце этого «Горя» ударные инструменты наделали столько шума, что у меня заложило уши. Что это за музыка? Так себе. Ерунда на постном масле, как и его песни. Я же об этом ранее говорил. Вот Битлз и Роллинг Стоун, – это да!

Компьютер Пентиум 2-ва, на 80-ти мегагерцах с оперативной памятью 128-мь мегабайт, скороговоркой доложил:

– Да я могу сочинять музыку получше этих пресловутых Битлов да Роллингов впридачу, только мне лень. У меня депрессия.

– Это отчего же, – спросило хозяйское Кресло, которое изрядно поистёрлось.
– А оттого, что меня последнее время совсем не «апгрейдят», то есть не обновляют моё «железо».
– Да если принести с Измайловской свалки кучу железа, то ты успокоишься? – спросил дубовый Шкаф.

– Дорогие товарищи, давайте включим телевизор, – примирительно попросила полуразвалившаяся Табуретка.
Дубовый Шкаф оживился:

– Да я сразу сказал, что надо посмотреть Костю Цзю. А сейчас уже поздно. Бой закончился. Интересно, кто кому набил морду?

– Что это за спорт? – возмутилась деликатная и начитанная мадмуазель Этажерка. – Люди бьют друг друга по физиономиям, а многочисленные зрители им аплодируют. Наш Хозяин до такого никогда не опускается. Для него дороже всего честь и достоинство личности:

О, Честь! С поникшею главою
Куда бредёшь, сбиваясь с ног?
Идя с протянутой рукою,
Тебе б подал, когда бы смог.

Я сам без крова, хлеба, ласки,
Как ты не в моде, не в чести.
Вокруг бездушье, люди-маски,
Ты не суди их и прости.

Прости, как бог велел прощать нам
Обиды, скупость и порок,
Он завещал нам посещать храм
И с ним искоренять злой рок.

Вокруг царит лишь бездуховность,
Не устрашась небесных кар.
Когда тебе вернут верховность,
Бездушье сгинет, как угар.

– Безусловно, – добавил эрудированный лазерный принтер Кеосера, который напечатал не одну книгу Хозяина. – Наш Хозяин горой стоит не только за честь и достоинство. Он ратует и за нравственность и духовность:

Лишь только нравственность, духовность,
Способны дать Любовь и Мир.
Подвигнем это в безусловность
И нас возвысят звуки лир.

– Да и его собственные интересы простираются от науки, которой он отдал всю свою трудовую жизнь, до истории, – в частности древней Руси:

Русь.
Церковь, ладан, бог малёванный.
Тусклый нимба ореол.
Крест до блеска зацелованный.
Паства бьёт челом об пол.

Съёжилась в купели крошечка.
Слёзы, плачь, святой обряд.
Солнца сноп бьёт из окошечка,
Ослепляя детский взгляд.

Дряхлый старец молит господа
Дать здоровья, долгих лет.
Да поесть, хоть раз бы досыта.
Не себе он просит, нет.

Сыну, вей семьи кормилецу.
Дочке, что лежит в бреду.
«Прогони смерть лихоимецу,
Отведи рукой беду».

К алтарю свою избранницу
Под венец жених ведёт.
Скоро дивную красавицу
Он женою назовёт.

Будь то князь, мужик оборванный,
Званья в церкви не нужны.
Хоть сановник титулованный,
Перед Богом все равны.

Русь святая! Вечно тёмная.
Много ты роняла слёз.
Вся страданьем испещрённая,
Твой народ всё перенёс.

Так живи в веках привольная!
Ширься, здравствуй, процветай!
Ты и гордость, ты и боль моя.
Дорогой, родимый край!

В разговор впервые вступил круглый Раздвижной Стол. Он редко вступал в перебранки. И совсем не оттого, что был круглым дураком, а потому, что он был настоящим гурманом, и его интересовала только пища. Он жил, то есть стоял, посередине комнаты под девизом:

– Лучше пусть лопнет плохой живот, чем испортится хороший продукт.

Поэтому он беспрестанно потчевал своего Хозяина всем, чем ни попадя, лишь бы не пропал исходный продукт. И оттого Хозяин был слегка, мягко говоря, полноват. Если сказать точнее, то у его Хозяина было изрядное брюхо, чем круглый раздвижной Стол очень гордился. И он самодовольно изрёк:

– А не перекусить ли нам чего-нибудь вкусненького?

Буфет из Карельской берёзы его активно поддержал, а Домовёнок из бидона высунулся по пояс и скороговоркой затараторил:

– Начнём с мармелада и зефира, затем перейдём к шоколадным конфетам, далее доедим вчерашний торт. Должны ещё остаться пирожные и возможно даже мороженое. Не забудем при сливки и сметану.
При последних словах Домовёнка кот Васька, который всё это слушал в пол уха, встрепенулся, приподнял голову, вытянул вверх шею, облизнулся и даже привстал на передних лапах. Задние его лапы пока что остались на коврике, но они были в полной боевой готовности.

Но госпожа старая Табуретка остановила Домовёнка:

– Ничего есть не будем. Уже рассвело. Хозяин вот-вот проснётся. А ты, проказник, и так круглый, как пончик. Тебе бы надо сесть на строгую диету.
В заключение нашего сегодняшнего заседания, мы послушаем «Счастье» Хозяина из его «Перстенька с аметистом», которое, как нельзя лучше отображает наше сегодняшнее состояние, ибо – это счастье, иметь такого хозяина.

Всем занять свои места и вести себя естественно, не вызывая недовольства нашего дорогого Хозяина...
Вячеслав Сергеечев: стихи, музыка, вокал, декламация.