Это было...(yarocksvet)

yarocksvet

http://www.neizvestniy-geniy.ru/cat/literature/stihi/1367446.html?author

Это было.

В деревне утро. Тихая слободка,
Семь хат стоят вдоль речки Кудако.
Вчера мы с бабой Женей гнали водку,
Сегодня пьём парное молоко.
И так нам хорошо! С утра – прохлада,
Макаем в кружки ароматный хлеб.
Я- на рыбалку, с бабушкой нет сладу:
Несёт галоши, в тапках я нелеп…
Ведро и черви, удочки. Привычно
Иду я по Бригадной, как король.
Вдруг у моста я слышу окрик зычный:
- Постой-ка, Сашка! Ну-ка, Сашка, стой!
- Привет, дядь Федя! Как твое здоровье?
- Та ничего. А Верка вон, лежит.
Я выпил, Сашка. Вдарила корова,
Вот, бок болит. Ты принеси курить.
Прижала к стенке, биссова зараза,
Нельзя к ней подходить с её спины.
Тут хрустнуло, та два или три раза,
Ну а рука… Рука болит с войны.
Я выпил, Сашка. Что, нельзя мне выпить?
Я, знаешь, Сашка, плачу каждый раз.
За что я воевал? За что мы гибли?
Чтоб немцы-гады жили лучше нас?
Их возят, Сашка, на поля сражений,
У них есть всё: и деньги, и жильё.
А что у нас? Пойди спроси у Жени:
Одни воры, евреи да жульё…

Он закурил, мне как-то грустно стало.
Знать, передался мне его настрой.
И он добавил:
- Полегло немало.
А я зачем-то до сих пор живой…
Эх, Сашка, мы держали оборону,
Сказали, очень важный был рубеж;
И были мы на первом эшелоне,
Где нет на выживание надежд.
И всех определили по траншеям,
Разбили нас по флангам и центрам.
Я с пулемётной лентою на шее
Пополз к высотке. Двое - по бокам.
Нас трое было, Сашка, трое всего было,
Три пацана, 17-20 лет.
А немцев, Сашка, много мы побили,
Но шли они, конца и края нет…
Как будто их штампуют там, с запасом,
А мы прижались к брустверу лицом.
Какой там бруствер – это просто насыпь,
Пригорок, нашпигованный свинцом.
Их пулям, Сашка, не хватало лёту,
Дробились камни, свист вокруг стоял.
Я с перегретого докрасна пулемёта
Прицельно бил, и наугад стрелял,
Не разберёшь… Побитые стонали,
И нечем было кровь перевязать;
А немцы шли, стреляли и стреляли,
Стреляли все, кто мог еще стрелять!
И тут из бронированной машины
Крупнокалиберный пальнул! Не карабин.
Прошил наш бруствер, словно мешковину,
Упали все. Поднялся я один.
Поднялся я, рванулся к пулемету,
Что ранен был- потом лишь рассмотрел;
И бил я, Сашка, им по ихним мордам,
Высматривая их через прицел!
И думал: вот сейчас, по мою душу,
Летит свинец. Устал я, мне пора…
Я лягу рядом с теми, кого слушал,
С кем хлеб делил, и говорил про баб…
Но так случилось – выиграли мы битву,
Отбили немца. С горечью утрат
Я плакал не от боли, а от мысли,
Что плачу я, а пацаны молчат!..
Лежат они, простые рядовые,
На бруствере, идущем под уклон.
Красивые… Но больше не живые.
Не сдавшие смертельный эшелон.
А я вот выжил, Сашка, для чего-то.
Мне пацаны те снятся кажну ночь.
Горел я в танке, и тонул в болоте,
В сугробах мёрз, а выжил. Для чего-ж?
Чтоб под коровой сдохнуть, под бодатой?
Так лучше б мне сгореть тогда огнём…
Ты, Сашка, вот что. Мы с тобой – солдаты…
Давай-ка пацанов тех помянём!
Мы пили с дядей Федей самогонку,
Он говорил, и плакал невпопад.
И стало мне так стыдно и так горько,
Как будто сам я в чём-то виноват.

Уж нету тёти Веры, бабы Жени,
Давно и дяди Феди стихла боль.
Я на Бригадной – никаких сомнений –
Пусть кто угодно, только не король.
Но дадено , видать, мне было свыше
Чтоб всем вам этот случай рассказать,
И я пишу о том, о чем услышал.
Я не могу об этом не писать.