Еврейская бабушка Великих боксеров

Ее фамилия, как знаем, Этинзон,
Работала учительницей в школе,
И встретила его, почти чудесный сон.
Как расцвела любовь на воле!

Его ж фамилия Кличко была:
Высокий, крепкий, темный волос,
Она чуть рыжевата и стройна.
Какой имела чудный голос!

Прекрасно пела и играла,
И очень музыкальна от природы,
На украинском и родном читала.
Пришли безжалостно-трагические годы.

И семилетний сын, отец и мать,
Родные близкие по крови, духу,
Заставили ее рыдать, страдать,
Тянула почерневшую к ним руку.

Их расстреляли, сбросив в ров,
Не пожалев ни стариков, грудных детей.
В жилах ее бурлила и кипела кровь.
Нацисты были хуже всех зверей.

Тамара Этинзон осталась жить,
Ее спасли муж, простые люди.
На чердаке, почти в « гробу», хотела пить,
Болели руки, плечи, груди.


Но выжила она, фашистам всем назло,
Да Родион Кличко живым вернулся.
И кто-то скажет: «Бабе повезло,
Удар нацистов явно промахнулся.

После войны родила снова сына,
А сердце ныло, не могло забыть.
Тех довоенных дней и голос миндалины.
Родных не возвратить, по-бабьи только выть.

В Киргизию пришлось почти бежать,
Несчастье по пятам за ними мчалось.
Там перестала так переживать
Но в душу тяжесть навсегда прокралась.

Сын подрастал, селен, могуч,
Давида брата ей напоминал,
Стал летчикам, носился выше туч,
Любовь свою он матери отдал.

Чудесных внуков вырастил он ей:
Известных всем - прекрасные боксеры,
И часто повторял: «Стань, мама веселей,
Читай на идиш им слова из Торы».

И запылал в братьях Кличко огонь,
Пусть Голиафы все дрожат и деревенеют.
Попробуй их ты только тронь,
Узнаешь, как они на ринге сатанеют.
Шенкман Моисей

Украденный подвиг или орден
не нашел героя.
(Одна неправда нам в убыток).
Александр Твардовский.

Я в детстве о Гастелло много знал:
Как совершил он подвиг, равный богу.
Как жизнь свою бесстрашную отдал,
Горящий самолет направил на колонну!

И взрыв взметнулся выше черных туч,
Заставил немцев в крови захлебнуться.
Наш летчик- капитан был смел, могуч,
Он в славе вечности смог окунуться.

Но огненный таран – корреспондентов ход.
Да в стороне шла танковая рота,
Пилот Гастелло покинул позже самолет,
И тот взорвался на краю болота.

Нашли потом останки самолета,
Гастелло явно и не совершил таран,
И кто-то видел миг последнего полета,
Как рухнул «птицей» от смертельных ран.

Живет легенда сверх семидесяти лет,
Желали русского прославить на века,
В душе моей возник тяжелый след,
Печатаю, дрожит моя рука.

Таран же был, без всякого сомнения,
Но совершил его Пресайзен Исаак,
Отложим спор, и не мое здесь мнение,
Развеять надо же в вопросе этом мрак.


Еврей-герой, да это же абсурд,
Из памяти народной пусть уходит,
И нет защитников, в те годы лживый суд.
Но время правду, как всегда, находит.

И полк весь знал о подвиге Исаака,
Но « наверху» - тяжелое молчанье,
Ведь государство – злобная собака,
Антисемитизм был его призвание.

Но огненный таран он совершил,
Направил самолет на технику врага,
Любовь народа вечна заслужил,
И будем помнить подвиг мы века.

Неправда - всей стране печаль,
Мне Пресайзена стало, очень жаль!