"Исповедь алкоголика" (поэма)

(в стиле пьесы-диалога)


Действие происходит на вокзале г. Новосибирска

Действующие лица: Вадим - В), Илья - И).


ВСТУПЛЕНИЕ

Илья, приезжий в г. Новосибирске, обращается к проходящему мимо Вадиму


И) - «Парень, подскажи - который час?»
В) - «Шесть семнадцать. И) - «Местного? (тот кивает) Спасибо!»
В) - «Не за что. Запутаться у нас
так легко для гостя Новосиба».
И) - «Неудобно часто это так -
разницу сверяешь со столицей.
Пояс часовой, как говорится!
Я в широтах этих не мастак.
Мечешься в сомненьях до прибытия
рейса своего…ты сам-то местный?
Ждёшь кого?» В) - «Слонялся по перрону.
Пива мне здесь нравится распитие.
Мне встречать здесь, кроме тьмы небесной
да, пожалуй, мусорского шмона,
некого пока что, если честно».
И) - «Ты какой-то, прямо, меланхолик!» (усмехается)
В) Э-э, польщён!» И) - «С чего же, интересно?!»
Пред тобою бывший алкоголик».
И) Правда? В) - «Хм, а твой куда билет?
Был в гостях здесь или по работе?»
И) - «В Красноярск - домой; сюда я к тёте
в гости раз приехал за пять лет.
Кожею, как мумия бинтами
стянута; китайские лекарства,
корни экзотических растений
ей доставил я в угоду маме…
Зря, наверно: сущее мытарство
старость эта, полная лишений.
Им на тот бы свет скорее, к Богу!»
В) - «Веришь ты в него?» И) - «Ещё б, конечно!
В нём ищу опору и подмогу.
Жить не получается безгрешно,
и никто из нас не Херувим.
Нам же, недоноскам коммунизма,
сердце застит пагода цинизма…
многих обездушил тот режим.
Поп сейчас в политику полез
тоже не случайно всем собором,
а верхи мирские - к их перстням:
в церковь прихожан - совсем не лес.
Выдай индульгенцию мажорам,
и двуглавый гаркнет холуям!
Если назовёшься атеистом,
то меня не удивишь совсем,
раз в пороке ты погряз нечистом,
прежде, укрываясь от проблем!
Я - Илья». (протягивает руку) В) - «Вадим, знакомству рад!
А когда на рейс твоя посадка?»
И) - «Если поезд кочегарит гладко
и сюда прибудет в аккурат,
то на путь мне, где-то, к десяти…
Здесь довольно долгая стоянка».
В) - «Даже чересчур! Пока тогда
выпьем медовухи?» И) - «Нет, прости -
мне вредна в дорогу станет пьянка.
Я употреблял невесть когда
и неважный в этом компаньон -
не любитель гробиться напрасно».
В) - «Строго! Так, звонит мне телефон…
Разрешишь? И) «Ага». В) - «Алло?…прекрасно!
А твои? Ого! Суро-о-овый дед;
он в родном подъезде важный пан -
импульсивный, вредный старикан…
В лифте? Ха! Не бойся ты! Да, не-е-ет!
Не-е, болтает больше!…Я?…До парка
прогулялся, вышел на вокзал.
Здесь разговорился с человеком.
Да флакончик брал от жажды…Жарко.
Не, ну ты же знаешь - завязал!
Словно бы теперь в скафандре неком
от сорокаградусной отравы…
Точно! Не волнуйся!…На метро,
частника поймаю для забавы
или пешим, хлеще Фигаро.
Ну, ага. До вечера, цыганка!
Ну пока, целую!...Но…Пока! (прохожему)
Потеряла баба мужика:
трусит, не случилась ли гулянка».
И) - «Видно ты и впрямь бухнуть-то мастер?»
В) Э-э, давно я сбавил обороты.
Изъязвлял меня зеленый змий!
Был испит, исписан, как фломастер.
До интоксикации, до рвоты,
тряски, экспрессивных истерий,
прочего из оперы кабацкой
нет со мной как уж четвёртый год.
Но мыслишкой муторной дурацкой
мучаюсь, что в новый день, вот-вот,
встретится знакомый собутыльник -
пусть и не обрадуюсь ему,
соблазнит вином, и бац! - возьму,
дёрну вверх губительный рубильник…
И в болото прежнее - опять!
Нет, отстанем бреда наносного!
Хочешь всю историю сначала,
про мои превратности узнать?
И) (с улыбкой) - «Можно». В) - «Только пинту-две спиртного,
более правдиво чтоб звучало,
присовокупим в сопровожденье.
Ты купил бы тривиальный сок».
И) - «Верно - компромиссное решенье.
Но учти, насколько краток срок!
Так что уложись до паровоза.
И начистоту ответь, не скрыв:
ты не на теперь ли вздумал срыв?!
А? О том в груди моей заноза!
Дома в беспокойстве молодая,
так ведь? А тебе уже - зер гут,
а ещё не вечер, и тепло…»
В) - «Не-е-е! То встарь, ничуть не рассуждая,
глоткою немилой воли жгут
рвал когда-то сам себе назло…
Тот период чёрных дыр мрачнее.
Но скотины смрадной ипостась
в прошлом! Нынче легче, холоднее,
в маленьком объёме льются в пасть
пенистые кислые напитки -
опиум ленивых сосунков
и студентов праздных, и быков,
что глядят на то, как в створ калитки
силятся впихнуть спортсмены мяч…
Дома, в пабах и на стадионах
воют, машут флагами, свистят!
Из турнирных клуба неудач
в этих фанатичных легионах
потасовки яростный снаряд
месивом взрывается густым!
К дракам нет безумнее причины,
чем следя за зрелищем простым,
побратимам после чистить мины!
Разве также возле Колизея,
после гладиаторских боёв,
с разных метрополии краёв
съехавшись, патриции, бозрея,
рвать бы стали тоги друг на друге?!
Курам на смех подняли б их гунны!..»
И) - «Что-то влез ты в древность глубоко.
В) - «А, пардон!» И) - «Ну, где ларёк в округе?»
В) Близко, вон - пройдёмся до «Лагуны».
Там он, за углом, недалеко…





ЯВЛЕНИЕ II

Те же, разместившись на лавочке, поблизости от вокзала. У обоих по литровому бочонку медовухи и по пачке солёного арахиса.

В) - «Сладостный продукт - приятней пива!»
И) - «Приторная несколько бурда».
В) - «Вот ведь экспонат какой, на диво!
Ты не пил такое никогда?»
И) - «Только забродившее варенье
помниться у бабушки давно;
Шутка! Нет, я раньше пил вино,
водку даже пробовал, куренье…
Молодость - ошибок, проб пора,
всех нас искушает поголовно,
некоторых так перекроив,
коль ничуть натура не мудра,
что потом идти по жизни ровно
и не могут, мир не справедлив
для таких, судьбина не мила
собственная, все им виноваты.
Ценностей сожмётся их шкала;
праздностью, невежеством объяты,
завистью кипят они к другим…»
В) - «Да, стереотип вполне живой,
точный! Собеседник правда твой
петь и не намерен пьянству гимн.
Нет её безжалостней болезни -
выборочной, медленной, коварной!
В сером ли комке она, внутри?
Ею разлагающихся бездне
помощи не ждать стационарной!
Мыльные науки пузыри
лопаются в пшик шипами быта
без толку - ничтожен результат!
Разве что мошна у тех набита,
кто заполонить прилавки рад!» (закуривает сигарету)
И) - «На кого же можно уповать,
если отказаться сам не в силах
и в рассудке трезвом, как на вилах?!
Здесь иная требуется стать.
В) Справедливо. В этом ветеран,
рюмок осушивший не на сотни,
я могу теперь тебе, Илья,
рассказать, как в тот попал капкан:
от невинных проб до подворотни
и до настоящего житья».
И) - «Да? Ну, замечательно! Давай.
В) - «Отроду восьми годов, примерно,
после школы, осенью, в трамвай
сел впервые, рад неимоверно.
Издаёт вагончик лязг и скрип;
поручень обняв, стою у двери.
Еду зайцем, контроллёр мне верит,
не подходит может и охрип.
Слышу презанятный разговор
грузного мужчины пожилого
в драповом заношенном пальто,
в кепке набекрень и двух сестёр.
Так они в теченье диалога
ухмылялись: «Глянь, сестра!» - «А то!»
В дочери они тому хрычу
возрастом годились…Их дословно
мне пересказать не по плечу.
Но мораль читали, безусловно,
за его пристрастие к вину,
за дебош недавний в коммуналке,
что в подъезде сорит, как на свалке,
что блевал в окошко…» И) - «Ну и ну!»
В) - «Он им отвечал на те нападки,
руки на груди сложив крестом:
«Леночка, Марина дорогая! -
С нашими сожителями в схватки,
например, Михалычем, скотом,
глупую их чушь опровергая,
мне вступать приходится всерьёз!
Или с шахматистом снизу, Толькой -
раз иной какой-нибудь курьёз
нас взъерошит - биться б да и только!
Нет же! - он в открытом поединке
трусит, хоть всего-то на словах
бойня-то была бы: «Ах, мол, ах!» -
тянет лапы к лампочке, как инки -
к солнцу: «Разобраться тут нельзя!
Бесполезно. Вы осла упрямей» -
мне он заявляет, шалопай,
старожилу запросто дерзя,
чуть не покрываясь пузырями!»
- «Дядя Миша, сам не выступай!
В пятницу их не было и духу,
вы ж с утра стояли на рогах!
Глыщете негодную сивуху!
Хоть уж в коридоре в сапогах
яблочко так бойко не пляшите,
как позавчера!.. Набрать ноль два
Собиралась Климовна сперва…
Зодиак стоял ваш на защите!
Видимо, суставы ей свело,
и не добрела до телефона…»
Так они бодались; я сошёл.
Через запылённое стекло
разглядел кривляние пижона.
А в себе какой-то чуял скол.
Внутрь меня закрался интерес:
кто они, такие персонажи?
Деда вспомнил: «Если не тверез,
не пускайся в дальние вояжи!» -
так он говорил. Припомнил двор:
в карты, домино там постоянно
мужики у нас играли рьяно.
А шпана, забравшись на забор,
дразнили, смеясь, их синяками…»
И) - «Ты не дразнил?» В) - «Неа - не шалил.
Сдержан был, спокоен, скромен, тих -
звали сорванцы таких мешками.
Я остерегался заводил,
не шутил, держался от шумих
и весёлых игрищ детворы
в стороне. Когда гоняли мячик,
бегали, резвились, жгли костры,
мне арифметических задачек
нравилось решение; журналы
изучал, разгадывал кроссворд.
И, перед родителями горд,
хвастал, в дневнике какие баллы!
Стебель тот, ботаники росток,
начал отсыхать, однако, рано.
В тот же самый год, под новый год,
мы с семьёй сходили на каток,
стол накрыли у телеэкрана;
набрело гостей невпроворот:
близкие, знакомые, коллеги
с фруктами, подарками, бухлом.
Скоро набухавшие побеги
празднества сгустились в бурелом.
Конфетти пестрило непрестанно,
с ёлки уронили два шара
(маминой подруги с Казахстана
очень уж резвилась детвора).
Жили мы в дряхлеющем Союзе;
восемьдесят пятый наступал;
занавес вовсю сквозил железный…»
И) - «В мире лживом ханжеских иллюзий,
в обществе рабов и прилипал
жили мы, Вадим, над серой бездной!
Нечего жалеть о нём!» В) (с недоверием) - «Ага!?
А не чудо ли в стране лентяев,
где полгода на земле снега,
результаты тех её хозяев?
Космос, освоение Тайги,
электрификация окраин;
трактор загудел в полях, комбайн;
лапти снял мужик, да в сапоги!
Фабрики, колхозы нищим сёлам,
городам заводы - труд и хлеб;
житницы трещали от излих;
труженики строем шли веселым,
и не раздавалось нудных треб.
И) - «Ба! Ты к реставрациям-то лих!
А захват не вспомнишь чернью власти?
Не учтёшь гражданскую войну?
В лоскуты империю, на части,
прежде, чем освоить целину,
разодрала партия державу,
соблазнив на лозунги крестьян,
здесь ружьё запело да наган,
начали над классами расправу.
Пиками штыков нетопыри
новое прокладывали знамя!
Контрой стало, классовым врагом,
пол страны! А кто монастыри,
храмы, возводимые веками,
грабил и равнял тогда с песком?!
Вождь плешивый вырос истуканом,
идолом, а Божьего царя
вывели отрекшимся тираном,
кровью с всем семейством обагря!
Экскурс небольшой. Ещё?» В) - «Помилуй,
та страница оттого мрачна,
что любая власть насаждена
может быть обманом лишь да силой.
Например, дурачить дал Романов
Родину пройдохе, блударю.
Тот от Бога начудил у нас?!
Допил? (Илья кивает) Так, залезем внутрь карманов…»
Ни! - мне все, хорош! Благодарю!»
В) - «Ладно, не волнуйся, купим квас».


ЯВЛЕНИЕ III

Те же, на том же месте. С полутора литровой бутылкой кваса и пластиковым литровым бочонком медовухи.

В) - «Угощайся. Что у нас на стрелках?»
И) - «Да, зачем ты?!..» В) - «Та-а-ак, без десяти
восемь…время мчится в посиделках».
И) - «Сколько должен?» В) - «Фу ты, не шути!
Ваше нам терпение - подарок,
ты как исповедник мне, аббат.
Про СССР позволишь, брат,
нам не продолжать - предметец жарок!
Наши убеждения, как стены:
как бы не старался оппонент
эти установки развенчать,
но скорей полопаются вены,
чем идей гранитный монумент
трещиной возьмётся хоть на пядь!»
И) - «Кажется, философ ты, Вадим.
Кто по специальности ты, кстати?»
В) - «Вот! Мы различаем и рядим
по диплому, званью в аттестате!
Гусев, говорим, дантист, а тот -
Сидоров, к примеру, декоратор.
В клинику один, другой в театр;
там спектакль, здесь разутый рот.
Винтики, пружинки, шестерёнки
в обществе по-разному важны
все мы: кто-то больше, кто-то меньше.
В раструб вихрем вьющейся воронки,
по ремёслам вооружены,
попадаем на глобальной сцене.
Лакмус - все профессии с чинами,
должностей - оттенков - и не счесть.
Даже забавляюсь временами:
что-то в этом кукольное есть!
Я вот, скажем, инженер-геолог.
В мантии процессы там, кору
должен знать, казалось бы…(Илья смеётся) Не вру!
Что смешного!?» И) - «Как ответ был долог!
Признаюсь, никак не ожидал.
Речью ты совсем гуманитарий.
Ан ведь - от естественных наук!»
- «А порой горюю, как Дедал,
кто полёт оплакивал икарий,
что не приложил к искусству рук,
(иронично) и внутри меня погиб художник.
Я и не искал в себе талант.
Обстоятельств мелочных заложник,
рано приступил к заливке гланд».
И) - «Ты ещё в профессии сейчас?»
В) - «Нет, она пропойцу не стерпела.
Добывал куски когда-то мела,
астму, катаракту в левый глаз
получил. Потом пошёл таксистом
после ВУЗа, только же постой! -
резко забежали мы вперёд!..»
И) - «Ну, а я в краю своём лучистом,
в службе ритуальной занятой».
В) - «Хм-м…конферансье надгробных од?!»
И) «Да, хороним с почестью, с речами!»
В) - «Ясно. Так воротимся назад -
в комнату с бенгальскими свечами,
с мишурой, нападавшей в салат.
За полночь. Веселие в разгаре.
Били уж куранты на кремле;
яства поредели на столе;
тренькает папаня на гитаре.
Голосит романс нестройный хор;
за окном взлетают фейерверки,
молодёжь резвится и шалит…
Вдруг, среди запутавшихся штор,
с краешку, на полке этажерки
доверху бокал, гляжу, налит.

Пузырьки как будто в лад салюту
лопаются, пенясь и шипя.
Шоколад и фрукты в ту минуту
позабыл, терпение копя,
чтоб изведать незнакомый вкус.
Он манил, приятный, терпкий запах!
Крепко сопляка в когтистых лапах
сжал и не спускал уже искус!
Водку будто пили с неохотой,
морщась; резко от неё несло.
И зачем?! Никак не брал я в толк
и ассоциировал с блевотой
в стопочках бесцветное бухло…» (наступает продолжительная пауза)
И) «Почему же ты теперь замолк?»
- «Странно вспомнить. Впрочем, ерунда.
Вот…зато шампанского глотки
делались торжественно всегда.
Из моей же ровни сосунки
признавались: пробовать случалось.
Взрослые давали двадцать грамм
или тридцать, редким в лад пирам,
отпрысков балуя как бы малость.
Вроде бы вкуснее лимонад,
но запретный плод - банально сладок!
Жидкость в том-то случае, точней.
Потому, не чувствуя преград,
и с моралью детской неполадок,
улучив моментик поверней,
осушил я мигом тот бокал.
С Вакхом поздоровался впервые.
И не так уж праздник развлекал,
речи, смех и шуточки кривые.
Вспомнился тогда сосед по даче -
дядя Кеша - мать его звала.
От угла забора до угла
плавал тот порою, не иначе.
Вспомнил тунеядцев по кварталу,
что сдают бутылки поутру,
зачиная новую гулянку;
из таких, кто склонен к самопалу
и несут, как в сумке кенгуру
малыша, за пазухою склянку.
И того в трамвае чудака,
женщины которого стыдили.
И взгрустнулось эдак мне слегка
в кадрах искореженных идиллий.
Таково начало, а потом,
изредка, с дружком по дому пиво
потребляя, морщился плаксиво,
фыркая и губы сжав бантом.
Где-то же в четырнадцать впервые,
вовсе ничего не отмечав,
мы дрянной лакали портвешок.
Жили мы тогда уже в России
с триколором, с гербом, что двуглав,
где хватал, кто мог и сколько мог…»
И) - «Ты опять хвалить решил Советы?»
В) - «Ладно, ладно - к теме пристаю!»
И) - «Да, минуя спорщиков кюветы,
излагай историю свою».
В) - «Так, труба вибрирует - пардон! (говорит по телефону)
Что? Да, на вокзале. А? В порядке.
Телефон тут, ласточка, в разрядке.
Не ворчи - к чему подобный тон?!
Что?.. Совсем чуток - для диалога,
не переживай соображу.
Ясно. Ну, до скорого. Пока.
(к Илье) По любому поводу тревога!
Так супруга держит за горжу.
Как не задала бы трепака!»
И) - «Во как!» В) «Ну, да то мои проблемы.
Где бишь мы?.. И) - «Дрянной портвейн ты пил».
В) «Верно. В тошноте сидели немы
под жужжанье мошек у стропил
мы на даче нашей, на веранде,
налакавшись, зелено-бледны.
И гитара без второй струны,
лопнувшей, валялась на портланде.
И) - «Где же были взрослые?» В) - «Они
к дедушке уехали в посёлок,
нам за выходные поручив
поливать, полоть, иной возни
в огороде…Труд наш был недолог.
Пальцы заелозили о гриф…
Песенки дворовые гнусавя,
в некой мы наткнулись на вино
и предаться пагубной забаве
нами было дружно решено.
Денежку для нас, на всякий случай,
старшие оставили как раз;
да имели каждый, что припас.
В магазин потопал я дремучий.
Выбрал подешевле суррогат -
за семнадцать, кажется, рублей,
в семисот граммовой стеклотаре.
Он противен был, приторноват,
но зато нам стало веселей,
а в итоге - корчились в кумаре.
Завтрак свой исторгнул я потом,
долго и мучительно рыгая,
а приятель мой лежал пластом и,
ругательств бездну извергая,
гадкий тот нектар критиковал
в самых выраженьях непристойных;
те, кто в баках роется помойных,
удивил бы даже бранный шквал.
Хоть и неплохого воспитанья
в близких мы считались с ним кругу,
но прекрасно знали русский мат.
Ведь не только птичек щебетанье
на сибирском слышно берегу!
В люди затесавшийся примат
часто ведь встречается у нас,
что, бранясь, кладёт на все морали!
В разных он слоях народных масс.
Это не пастушьи пасторали!
Русаков натура такова:
много тараторим понапрасну,
рассуждаем в крайностях, контрастно,
полосуя мир на цвета два.
Для эмоций, светлых или тёмных,
нам одна и та ж годится брань,
в слове остаются те же корни.
В уголках души своей укромных
почитая речи филигрань,
руганью орудуем проворней.
И) «Ты не обобщаешь ли? Ведь есть
средь любых народностей и наций,
всюду, где туристу не присесть,
болтуны, умельцы матюгаться!
Здесь их разве больше на квадрат!?
Ты бывал где-либо за границей?»
В) (шутливым тоном) - «Ну, ещё б! В Луксоре рыл гробницы.
Нет, постой, славянский адвокат!
Индикатор есть довольно верный.
Знаешь, телевизор чем хорош?
Общество торчит в нём наизнанку.
Запад вот, к примеру, лицемерный -
тот не развращает молодёжь,
секс впитав, наркотики и пьянку,
в разной дозировке! А кино
в чётко предусмотренном формате.
И подросткам их запрещено
пялить порно, а созрели - нате!
Здесь же малолеткам на экран
всякое пихают без разбора -
задана значительная фора!
Перекрыт с лихвою пошлый план!
Общество серьёзно нездорово,
позволяя эту дребедень
предлагать и лопать - кто чем занят.
Муть, разврат в эфире без покрова;
криминал и страсти каждый день
молодым особо башни ранят.
Ладно, это грустно всё до слёз!.. (смотрит на часы)
Меньше часа, друг, тебе до рейса».
И) - «Захрапеть под мерный стук колёс».
В) - «Не в купе?» И) - «В плацкарте. Ты не смейся,
но тебя послушать благодать! (улыбается сам)
Очень занимательный ты, Вадя.
хочется беседы нашей ради
даже свой билет с убытком сдать».
В) - «Полноте. Мобильный лучше номер
дай мне свой, а мой себе черкни.
созвонимся, встретимся, быть может. (Илья, кивнув, пишет номер телефона на поданной бумажке)
И домашний с кодом здесь, а кроме - (Вадим пишет и подает свою бумажку с контактами)
ящик, вот, почтовый: vadeni,
псина, мэйл, ру…Тоска погложет -
напиши, а я тебе в ответ».
И) - «Ну, пока к путям ещё не время,
нужно б отлучиться в туалет -
мочеиспускательной системе
надо угождать немедля…» В) - «Да-а».
И) - «И затем, без долгих отступлений,
ты ещё расскажешь приключений:
за свои минувшие года». (уходя, видят группу бомжей)
В) - «Вот! Великой нации отбросы.
Тошно с них, коробит, хоть и жаль».
И) - «Данники прожорливого рока».
В) - «Мнится мне, заоблачные боссы
средь людей считают их за шваль».
И) «Шудр вина самих, что жизнь жестока!»


ЯВЛЕНИЕ IV

те же, на том же месте; прохожий - П)

из глубины сцены к собеседникам обращается прохожий

П) - «Закурить не будет?» В) - «Щас, найду. (достаёт из кармана и подаёт сигарету)
П) - Но, благодарю. (прохожий удаляется) В) (тихо) - «Смоли, касатик».
И) - «Ну, и как же ты попал в среду…пьяниц? -
уж позволь мне так назвать их!»
В) - «Это ты ещё ярлык смягчил!
Но теперь приблизимся же к сути.
Сразу после школы, в институте
я студента место получил.
Там-то вот бы и погрызть гранита;
знанья взять, окончить и - банзай!
Строил бы научную карьеру.
Но совсем не даром знаменита
поговорка: «…в грязь не залезай»
и другая: «…всё полезно в меру».
Новых приобрёл друзей, подруг;
посещал стабильно дисциплины.
Рос наш молодой задорный круг;
бары, дискотеки, клубы, кина…
Водочку привыкли потреблять
по дворам, в подъездах, на квартирах.
А страна погрязла в рэкетирах;
стали безнаказанно стрелять;
Сущий воцарился беспредел.
Помнишь сам, наверное, отлично.
Ельцин амнистировал вдобавок
море уголовных, кто сидел,
а освободившись, мог вторично
снова применять нехитрый навык.
Класс возник особенный - «браток».
И тогда же хлынула зараза -
наркоты немереный поток:
кто-то стал обдолбан, кто-то вмазан.
Мы облюбовали анашу,
кайф ловя с душистого дурмана,
и, клеймя с иглою наркомана,
ох, чудили! - случай опишу.
Раскурив косяк на четверых
в длинный летний день за гаражами,
снизошли мы с гоготом в метро.
Лишь один от порций дымовых
оставался «в грузе» между нами;
остальных - как бес прошиб в ребро.
Пиво принесли с собой в пакете
и давай на станции галдеть:
на любом обыденном предмете
реплик едких отбивалась плеть.
Граждане туда-сюда сновали,
многим нас отменно веселя.
Вероятно, с юга конопля
на сырьё для той сгодилась шмали.
Оттого приплюснуло мозги,
и возникла громкая бравада
в нас (уже под градусом чуть-чуть).
Толстяку: «Беги, жиртрест, беги!» -
хохоча при этом до упада,
бодренько спешащему на путь,
выкрикнул мой кореш, Николай;
смехом заразились также трое;
я затеял перекрёстный лай
с пуделем, ведомым дамой в поезд.
А потом флегматик наш, Андрей,
(вроде бы не клоун по натуре)
завращав ладонь по шевелюре,
с каждым оборотом всё быстрей,
предложил (пародирует гнусавый голос)  : «Молодчики, есть фишка!
Рожи корчить им через окно.
Только в отходящие вагоны!
«Клёво! (изображает басом) - поддержал приятель Мишка -
ведь кривляться не запрещено.
Коля, что гласят о том законы?
Тот ему (изображает): «Я что, чувак, юрист!?
Ну, не напрягайся - тянет здраво.
Вон состав несётся серебрист…»
Началась развязная забава:
Как больных четыре дурачка,
пассажиров постным, скучным ликам,
в кураже бессовестном и диком
цирк мы там устроили слегка.
Кто тянул в ответ нам средний палец,
кто кулак, ругательством соря,
кто ревущих унимал детишек.
Некто же, на вид неандерталец,
своему лицу благодаря,
везший в рюкзаке кедровых шишек,
в нас метнул из форточки одну.
Та в плечо Андрюхе угодила.
Но мужик не сбил ему волну,
тот ведь был не чутче крокодила…
Улыбались просто большинство
и смеялись - было нам до фени…
И других весёлых расслаблений
доставляло травки волшебство.
Не прошли нам даром те накурки -
скука обуяла, похоть, лень;
сделалась учёба не важна.
Умственные увальни, придурки -
тратили досуг на дребедень,
ростили пороков семена.
Вязли в той грязи не все, конечно -
многие бросали, не подсев.
Кто-то ж, разлагаясь быстротечно,
падал, деградируя, в отсев.
Гробясь и транжиря перспективы,
ржали в иллюзорной пелене.
И занятья в тягость стали мне,
но не сочинив альтернативы,
еле доучившись до конца,
навыков не взяв, но специальность
в корочке дипломной обретя,
с багажом беспечного глупца,
вкось воспринимавшего реальность,
с разумом наивного дитя,
занялся своим трудоустройством.
Только безработица кругом,
в обществе, с гнетущим беспокойством,
депрессивным сплющив утюгом,
рявкнула как будто мне «Сиди ты!
Светлые-то головы, осёл,
с городов ли, деревень иль сёл -
за прилавком, а в князьях - бандиты!»
Началась унылая пора -
осень, и хандра захомутала.
Я примкнул к дворовым алкашам…
Спирт хальной с утра и до утра
их рябая братия глотала,
с вечера устраивая гам.

Мне такой режим казался лих -
чуть не подыхал от перепоя.
Но привык и стал…одним из них -
катанку глотал с похмелья стоя!
Горькую глушил без тормозов…»
И) - «А на что вы квасили так рьяно?»
В) - «Кто тащил у близких из кармана -
не из безнадёжных кто низов;
кто спускал ничтожную зарплату,
в омут погружаясь целиком;
старые на пенсию кутили.
Их в реанимации палату
увозили часто с ветерком.
Там они очухивались или
так вот и кочурились в бреду,
впрочем, не служа другим наукой.
Кто с водою огненной в ладу,
трезвость почитает адской мукой.
И по инвалидности пособий,
бравый собутыльник не берёг:
пьянкой убивали нудный срок
бытности в отчаянии, злобе.
Разные бродяги да жульё,
мелкие воришки пили с нами;
даже неудачник из ментов…
Потерять здоровье бы своё,
под забором с мокрыми штанами
задремать зимою и - готов!
Но меня та участь миновала,
хоть и зарекаться не умно.
К свету из глубокого подвала
мне судьба прорезала окно!
Расскажу об этом напоследок.
Как-то, по стараниям родни,
пресеклись бессмысленные дни.
Так, один влиятельный мой предок -
дедушка, возглавил вдруг НИИ
(Не у нас - в далёком Волгограде).
И меня сотрудником туда,
из дурной спасая колеи,
состоять геологом в отряде
встрепенулись мать с отцом тогда.
Перемене бытности сыновей,
беспросветной, рады до ушей.
В поиски достойнейших условий
гнали к старику меня взашей.
Изучать грунты мне предстояло.
Неплохое, в целом, ремесло!
Сразу приобщение пошло
к опыту их и материалу.
Взял в наём квартирку за гроши,
скромную, в окраинном районе.
Стался мне приятелем сосед:
у него жена и малыши;
сам он исполнял на саксофоне
джаз, входя в любительский квартет.
Выступал он в барах, ресторанах…
А, широкой будучи души,
с постоянной солью в свежих ранах,
многие в тех бэндах - алкаши!
Он и надирался постоянно
и, порой, в час пик на тротуар
шёл дудеть он свой репертуар,
вроде не маэстро, а смутьяна.
И тогда бы никакой критин
эту дисгармонию сплошную
музыкой наречь бы не посмел!
Так, позволь - дыхну я никотин -
памятью весьма себя волную…»
И) - «Много куришь. Бледный вон, как мел».


ЯВЛЕНИЕ V

те же, на том же месте

И) - «Вы с ним, полагаю, спелись быстро?»
В) - «С кем? А-а, да ты, вижу, прозорлив.
Посчитать удобнее в канистрах
наш совместный внутрь спиртного слив.
Приходя обычно с репетиций,
вскоре он в мою стучался дверь
с пойлом; если б не оно, поверь,
он давно бы смог обогатиться.
Я ж за труд копейки получал
месячным окладом в институте,
на гулянки не имея средств.
Но для собутыльника причал
в тесненькой каморке, как в каюте,
заведя, поставил жирный крест
на своём отделе изысканий,
на квалификации ростке.
Массу всяких слышал нареканий
от начальства, залипал в тоске…
И по делу: утром с перегаром
часто, неопрятен и помят,
явишься в отдел, и каждый взгляд
кажется пощёчиной, ударом.
Боль усугубляет в голове
каждый звук; тошнит, трясутся руки;
документ иной торчит бельмом
на глазах в набухшей в синь канве.
Нынче-то ПК да ноутбуки,
гаджеты со впаянным умом
в самой разношёрстной встретишь массе.
Всяк теперь компьютер заимел:
а) перед монитором зад расквасив,
тьму своих задач, вопросов, дел
пользователь стал решать в программах,
кликая без устали на мышь.
И ещё детсадовский малыш
игры предпочтёт в дисплея рамах,
чем велосипед или коньки,
прятки, догонялки, мяч, скакалки…
школьник под логином сядет в чат.
К немоте, безликости строки
сбёг он от реакции, смекалки.
Сколько там их сутками торчат?
Наше поколение в те сети
не попало; нам не довелось
лазать непрестанно в Интернете».
И) - «Так ведь он полезен очень!» В) - «Брось!
Часть его легко заменят книги,
а другая, в общем, ни к чему
детям и подросткам - в кутерьму
окунает, вешает вериги.
И) - «Поиск там удобен, без хлопот;
магазин, счёт в банке виртуальный…»
В) - «Но другим хворает молодёжь!
Всякой дряни там невпроворот -
мазахизм, насилье, секс анальный,
геи, педофилы, срам и ложь!
А кругом реклама и приманки -
индивидуум растворён в тираж.
Ох, умчат к чертям нас эти санки:
к вольности разнузданной кураж
и наживе алчной, без разбору
склонность, без идейных тормозов,
общая - с шестёрок до тузов,
что по черепкам взберётся в гору!
Снова отступился, виноват».
И) - «Ничего. Так ты слетел с работы?»
В) - «Постепенно труд и облик мой
сделался скандалами чреват.
И, дождавшись плановой субботы,
дед мне дал расчёт и пнул домой.
(передразнивает старческий голос) «Мне таких сотрудников не надо! -
говорил он - Что за баловство!
Здесь редут науки, а не стадо!» -
выл он, не взирая на родство.
И кусать мне локти оставалось…
Старшим неуклюже, как всегда,
сообщил: мол, так - стряслась беда,
вызвав гнев на линии, не жалость.
Возвратился, как подбитый пёс,
опыта везя на самый мизер
и ещё наличными гроши.
Мать совсем расстроилась до слёз,
выместила горечь на сервизе;
и отец ругался от души.

И опять ждала меня трясина.
Если волгоградский музыкант
пил со мною изредка, от сплина,
свой губя непризнанный талант;
то калек безнравственных ватага,
брызжущих прогорклою слюной,
вдатых и в мороз и в летний зной,
рвущихся на взятие рейхстага,
разойдясь отвагой во хмелю,
если захлестнула эйфория -
те уже валандались на дне!
Это я сейчас их так хулю,
а тогда возьми бы да сгори я
в том чаду!.. Но не случилось мне.
Уж и засыпал на грязных лавках,
насосавшись катанки дрянной,
и ловил в чирикающих славках
утра луч я тёплою весной.
У прохожих клянчил на четушки,
отираясь около ларьков.
Или в подворотенный альков
севши, пел с ханыгами частушки,
неопрятен, смраден и лохмат -
бриться-то как будто разучился!
Часто глаз подсвечивал фонарь.
И в подвал, в котором кошки ссат,
в дождь, чтоб там нахрюкаться, тащился
с троицей заплывших, срамных харь.
Иногда, оставленный там ими,
долго мог один, прильнув к трубе,
мыслями жонглировать своими,
думать об изгаженной судьбе.
Грусть нахлынет, маешься: «Зачем
ты родился? В чём предназначенье?
Чем ты захворал, что излеченья
даже не предвидится совсем?!
Почему не встретился с любовью,
с дюжину переменив девиц
с вузовского времени лихого?
Доставались просто, малой кровью.
Симпатичных ветреных тупиц,
нрава даже самого сухого,
мог очаровать всегда легко.
Те теряли голову от страсти.
И презервативы из трико
под напором ласк, по большей части,
доставать не успевал тогда,
оплодотворить её рискуя…
А с очередного поцелуя,
после стонов типа «…да, о да!
Да, ещё, ещё! Давай быстрее!..»
и тому подобных падежей,
ближе к пику бурного оргазма,
матерно бранились девки, прея;
пятернёй вцепившись в грудь ножей;
содрогались после в сладких спазмах…
Так, распалена уже, мокра,
на моей груди одна, к примеру,
лечь могла и цепь из серебра
разорвать зубами! Как в пантеру
обратясь, дышала тяжело;
с языка слетала непристойность…
В столь вот экзотическую знойность
что же их, казалось бы, вело?
Голос разве? Вроде, не красив,
не изобретателен в постели,
но притворства не было ничуть!
Губку сладострастно прикусив,
и потом они меня хотели,
ночью не давая мне уснуть,
а на утро взять пойти наливки
или пива…» И) (с улыбкой) - «Думал - ей цветы».
В) «Девушкам букеты даришь ты? (тот кивает)
Я про то и не чесал в загривке.
Вот. Ждала нагая, полулёжа,
предвкушая игрища повтор,
пристально держа блудливый взор,
орган вялый пальцами тревожа
тщетно - хоть станцуй она стриптиз!
Ведь не верховодил член усталый -
чрево передёрнуло узду!
Без экспериментов, экспертиз
ясно, что цветочек женский алый
и другое, в этом же роду,
пьяницу, пахавшего в кровати
или пролежавшего бревном
(не принципиально даже, кстати)
мысли не лишит о потайном.
А уже прилично был зависим
и лакать завёл наедине
просто сам с собою, в тишине
пиво. Если градус же повысим,
то уже компания к лицу,
столик, в лучшем случае - скамейка.
Правда, не кафе, не ресторан,
где поставят беленькой к мясцу,
а потом: «Графин ещё налей-ка!
Дичь какая есть?» Глядишь, фазан
едет на серебряном подносе,
музыка играет, интерьер
в современном выполнен закосе.
А в меню - мартини да мадер,
скотчей напихают вам, ликёров,
коньяков и вин любых сортов! -
чтобы не нашлось в клиентах ртов,
чей бы не польстился вкус и норов.
В общем-то студентам этот шик
некоторым был и по карману,
но для нас эстетский антураж
дороговизной казался дик
и, лукавить попусту не стану -
жался на комфорт приятель наш.
Брали мы не качеством - объёмом,
из нижайшей группы ценовой.
Так что не текил, не колы с ромом,
никакой экзотики другой
нам, Илья, ценить не доводилось…
Странный сон я вижу иногда.
Коридор; а пол в нём изо льда;
стены в серых досках; сырость, гнилость;
плинтусы в дыму или в пару
и пустой проём дверной в тумане.
Медленно шагаю, замерев,
внутрь, ощущаю вдруг жару,
прямо как в добротной русской бане.
Пережив минутный перегрев,
попадаю в тусклую корчму.
Тихо; посетителей немного
отчего-то, даже не пойму,
сердце жалит странная тревога.
Женщину с ребёнком, лет пяти,
разглядел сначала в лёгкой дымке
и смутился вдруг в тупой ужимке,
от неё услышав: «Прекрати,
Вадя! - с негодующим укором
смотрит мне в глаза; её лицо
ничего при том не выражало -
Ну-ка ешь, не балуйся прибором!»
Как у танцовщицы Пикассо,
взор её пронзал острей кинжала.
Понял - это к сыну. Так пацан,
видно, тёзка…Хороша же мама!
Жаль, что я не Ги де Мопассан -
тот бы описал достойно, знамо!
Дивная, короче говоря -
точно не встречал таких вживую;
молнию мне слопать шаровую,
если приукрашиваю зря!
Их седой старик сидел поодаль,
и мужик нетрезвый у окна,
темень за которым расстилалась,
и австрийский пел как - будто йодль,
и висела томная луна,
выражая немощность и вялость…
Опершись на стойки барной край,
тощий, лысый, с длинными усами,
что-то говоря мне, самурай
всё вращал песочными часами,
словно в чём-то предостерегал.
В ножнах меч его, стоявший рядом,
падал вдруг и обращался гадом!
Тут меня тошнило, я рыгал.
Но не тем, что мог бы съесть на ужин -
с кровью полилась такая мразь:
тараканы, гусеницы, слепни…
шлёпались на слизь багряной лужи,
кучею киша и копошась.
Ничего поганей на Земле б, ни
в глуби океанской, ни в лесу
не представил бы тех тварей гаже!
Наяву с трудом перенесу,
комара сглотнув случайно даже.
Потому страдание представь,
непередаваемую муку -
пережить во сне такую штуку,
да ещё отчётливо, как въявь!
Это не финал отнюдь кошмара.
Наступал вдруг жуткий шумный вой;
самурай хватал змеюку жадно,
рвал беднягу в клочья зло и яро,
становясь огромною совой…
Тут бы пробудиться мне и - ладно.
Где уж там! Пока, как полутруп,
я стоял в прострации тяжёлой,
из часов разбитых горку круп,
не пугаясь птицы хищной, с полу
стал мальчишка загребать в стакан!
Ухнув по-японски, гулко что-то,
падало чудовище с полёта
замертво! И скоро бездыхан
самурай лежал. Тогда мгновенно
из кишащей кучи червяки
выползли вдруг, двигаясь на тело,
и его сглодали совершенно!
Даже кимоно на лоскутки
разнесли они остервенело.
Подскочил с проклятьями старик
и в стекло оконного проёма
бросился; слетел с него парик;
Зарядил раскат снаружи грома…
У окна сидевший не бежал -
он уже надрался напрочь, в стельку;
и рукою жирную сардельку,
устранившись в собственный астрал,
подносил ко рту, но мазал мимо.
Вилка, нож валялись под столом -
там недосягаемы ему.
Тут меня вдруг жгло неизъяснимо -
очень он казался мне знаком!
Но внезапно скверную корчму

бешеный, шальной заполнил хохот:
как сойдя с ума, красотка-мать,
словно извергая в смехе похоть,
разошлась! Пытался унимать -
без толку. «Лекарство всыпь ей в глотку!» -
так в стакан с песком склонив графин,
наливая воду, крикнул сын
и погладил мать по подбородку.
«Сам вливай!» - попятился от них,
убежать решившись прочь оттуда.
Но, спеша в распахнутую дверь,
ужаснулся - только смех затих,
прозвучало: «Там зима, простуда…
не беги от нас, как дикий зверь…» -
собственный послышался мне голос!
Обернулся в трепете назад,
на дыбы поднялся каждый волос -
перешёл границу маскарад:
мне предстал тот парень, пьяный в доску,
с виду - идеальный мой двойник! -
трезвый, словно бы за воротник
и не лил! Заставь пройти полоску,
как инспектора ещё ГАИ
принуждали некогда шофёров,
тот не сбился бы наверняка!
Если уши да глаза мои
полностью не сбрендили, коль скоро
не лишён я разума пока,
разве этот бред на самом деле?!
Сон? Или отбросил я коньки?
Вроде коматозники в тоннеле
световые видят маяки,
телом оставаясь на кушетке.
Но тогда - не выдумка душа?!
Нет, за смертью нету не шиша! -
просто, погибая, мозга клетки
дурят и себя же заодно!» -
мысли, как болиды проносились…
Тут ворвался ветра вихрь в трактир;
стало там практически темно -
сникли керосинки напрочь. Силясь
звуки слышать, как ориентир,
разобрал, едва, возню и шорох,
и другой, неведомый мне звук.
Так сгорать фитиль мог или порох,
но играл, как сплавлен с ним, дудук!
Это уж совсем нагнало жути.
Канделябр вдруг вспыхнул на столе,
и в размытой синеватой мгле,
как в столпе винтом ползущей мути
снизу вверх, я разглядел её:
с головою, свисшей над грудями,
с прядями распущенных волос,
но уже одетую в тряпьё.
Руки тоже висли вниз жердями;
вся она дрожала, как в мороз,
на скрипучей ветхой табуретке…
Остальных не видел никого.
Этим сон кончался…Хоть и редки
очень повторения его -
раз в полгода, в год - никак не чаще,
но сюжет всегда один и тот,
вот уж восемь лет, из года в год.
И привык, но оттого не слаще.
В чём же смысл его? Какая суть?»
И) - «У тебя здоровы сердце, почки?
Регулярность эта неспроста.
Порчу исключать нельзя ничуть:
в ауре - энергооболочке -
может быть, чудит нечистота
сообразно с некой лунной фазой.
Толковать я сам-то их не спец.
В соннике внимательно полазай.
Посети гадалку, наконец…»
В) - «Ладно, помозгую на досуге.
Так, положим, к двадцати пяти
я зачах в безволия сети
и гулял с ханыгами в округе,
жизнь ведя, достойную плевка,
мать свою с отцом сводя в могилу,
всю родню позоря и семью.
Но случайно бурная река
мой челнок подбросила из ила.
Как-то, меж семью и восемью,
утром зимним, тихим и морозным,
шёл с похмелья в хлебный магазин…
С видом независимым, серьёзным,
с этакой из неприступных мин,
девушка шагала молодая.
Так - не хороша и не дурна.
Только, торопясь, прошла она
мне навстречу, как рыча и лая,
привязался к ней лохматый пёс,
выскочивший из-за павильона.
Та - кричать: «Пошёл, а ну пошёл!»
Он, смотрю, настроился всерьёз
укусить без веского резона
и вцепился в шубы ей подол -
бешеная гадина, ротвейлер;
в пене вся скрежещущая пасть.
(иронично) Даже маг известный, Ури Геллер,
попадись такому, мог пропасть!
Здесь уже пришёл я на подмогу:
с криком «фу-у!», пропнул борзую тварь.
Скользко было: гололёд, январь -
повело опорную мне ногу,
растянулся к сраму своему
и отшиб нормально поясницу.
Пёс, ожесточившийся вдвойне,
чухнув, что себя не подниму,
перешёл приличия границу
и лодыжку рвать вцепился мне.
Заорав от нестерпимой боли,
обхватил взбесившегося пса
и душил…Прививку мне кололи
в медсанчасти через полчаса.
Та рыдала тихо рядом, в шоке…»
И) - «Будучи геройски спасена.
И она, поди, твоя жена?»
В) - «Да. Мы оба были одиноки.
Сблизились мы с ней после того,
и меня, увязшего в трясине,
от печальной участи спасла
милая подруга, для чего
вторглась в мой бедлам запойный синий,
в царство неопрятного стола.
Так они, с родителями, трое
исправлять взялись меня, лечить
и в моё забвение сырое,
провели спасительную нить.
Близкою моим супруга стала -
общая сплотила маета.
Вежлива, внимательна, проста -
билась переделать маргинала.
Если опустившийся алкаш
к нам стучал - гнала она с порога,
в отпуск даже для того уйдя.
Мне целебный делала массаж,
коньяком поила понемногу,
заговор какой-то наведя.
Постепенно мне сидеть без дела
стало тошно, аж невмоготу.
И тогда Марина приглядела
заработок мне в речном порту -
грузчиком парома, за копейки…
Зажили чредой спокойных дней,
ладно и размеренно мы с ней,
скромненько, в её малосемейке.
А потом она мне родила
дочку изумительную, Веру -
так Вадим однажды стал отцом.
И в лучах семейного тепла,
отошёл от пьянства. Только в меру
баловался изредка винцом.
Мел колол, бомбил потом…Однажды
бизнес как-то вздумал завести.
(иронично) Не из алчной до наживы жажды -
для житья в достатке и чести.
Тир открыли мы в пейзажном парке,
взяв под это банковский кредит,
что спустя полгода был покрыт.
Метким учредили мы подарки:
сувениры, мелкие призы,
плюшевые мягкие игрушки,
прочее…Стабильный шёл доход -
меленький, но в ритме егозы
я крутился у ружейной мушки
наших посетителей…Да, вот
и сейчас три четверти сезонов
(кроме, разумеется, зимы)
под удары пулек и патронов,
метких и мазил, чуть не до тьмы,
смотрим с их азартною стрельбою -
я и мой помощник, близкий друг.
Изредка, расслабившись в досуг,
прихлебну чего, как вот с тобою,
и доволен! Правда, в дней цепи
нудны и часты минуты скуки,
даже, не солгу, хандры часы
настают. Тогда себе: «Терпи,
Вадя - говорю - не вешай руки!
Ты же в русле светлой полосы!
Всё в порядке - не о чем жалеть.
У тебя семья, уют, достаток.
По тебе судьбы коварной плеть
лишь скользнула!..» Что ж, я не был краток,
извини». И) - «Да брось! (смотрит на часы) Ох, мне пора.
Встретимся ещё, поди?!» В) - «Конечно!»
И) - «Будь здоров. Свой тир держи успешно.
Созвонимся - знаем номера».
В) - «В добрый путь! Скатёркою дорога!» (жмут руки друг другу)
«Ну, бывай! Счастливо!» (Илья уходит) В) (отвечая на тел. звонок) «Да? Алло?
А? Сообразим!…Найдётся сотка.
На скамейке жди у «Козерога».
Не скули - кому не тяжело?!..» (уходит)

КОНЕЦ