Однокласснице

                                                                Люсе
А время шло, и снилась ты всё реже,
но этот сон: по льду на лужах дрожь,
ты на руках моих. А где он, дом твой? Где же?!
Проснулся - и ответ приметой. Дождь...

Когда сказали мне, что ты погибла,
назвав примерно дату похорон,
Любовь и Смерть, как Сцилла и Харибда
ударили внезапно с двух сторон.
Холодный дождь из НАВСЕГДА! разлуки,
разбитый лед разрушенной мечты.
Глаза зеркал, иного мира люки,
закрыли веки цвета пустоты.

Я так хотел в стихах тебе признаться,
всё встречи ждал, не мог придать письму
озона гроз и запаха акаций.
Кому теперь поверю их, кому?!
Кому шепну, как чудились мне в школе,
и множестве других времен и мест,
твой силуэт в лучистом ореоле,
твой, неманерной женственности, жест.
Твой номер с гимнастическою лентой,
три встречи глаз (их, точно было три).
Как их не помнить, эти три момента -
как будто локтем стукнулся внутри!

Для нынешней морали все так просто,
постель - пересечение орбит.
А я к тебе притронуться без спроса-то,
тогда боялся, чтоб не оскорбить...

Вы с пацаном прощались — Юрка, что ли?
Ты отстранялась, в шуточной борьбе,
а ревность болью требовала боли
и я ударил! Первым. При тебе...
Зачем мы память неприятных сценок
от воли независимо храним?
Бойкот во время школьных переменок -
я был сильней, но ты осталась с ним.

А время заспешило вдруг вприпрыжку.
Романтика. То космос, то тайга.
Читал я фантастические книжки.
Писал (тебе, конечно) — мадригал.

Рассыпал Новый Год к утру порошу,
как-будто с неба вишни лепестки.
Шептал твой голос: "Жорка! Ты хороший..."
и я с тобой был именно таким.

Моих любимых не стареют лики 
и этой вечной юности я рад.
Когда Любовь и Смерть равновелики
не черный он,  прощания квадрат.
Горит заря, что в юности  алела,
над фоном из бездушной пустоты.
И в той заре, жемчужной строчкой Беллы* - 
друзей моих прекрасные черты.

Нам выход: двери школы — двери ВУЗа,
казался из родительских квартир,
как космонавтам — переходом шлюза
на Млечный путь, в громадный взрослый мир.
Но этот мир течет рекой событий
и разделяет нас рукой судьбы,
а юношеской преданности нити
для линий на ладонь её - слабЫ.
Бетонный сфинкс прямоугольных клеток
к безродным детям холоден и груб.
Разносит по сортам (без этикеток),
не разжимая, как британец, губ.

Сумел я заскочить в вагончик ВУЗа,
в науках точных - точно не дурак.
Ты - нет, и чтоб не стать родным обузой
попала в ЗАГС под этикетку "брак"...

Узнал я поздно. Что ж, могло быть хуже
когда мои упрямство и кураж
тебя нашли в Одессе с дочкой, мужем.
Нанес визит. Бессмысленная блажь!
У глаз — прямая речь. "Семья — святое!" -
мне в бреши холостяцкой глухоты.
Но на мой взгляд-укор: "Не снись, не стОит..."
потупилась беспомощно: "А ты?"
И я ушел, гася семейный кризис,
тебя желая, за тебя боясь.
Осталась нетелесной наша близость,
осталась нефизическою связь.
И что мне от того, что этот парень
издалека был на меня похож?
Не помогла анестезия в баре
слов "До свиданья" обезболить ложь.

Тебе другой стал ближе и роднее
и мне — другая ближе и родней,
но о тебе я не был честен с нею.
А ты? Была честна с ним обо мне?
Нам незачем рассказывать, не надо,
их, дорогих, от ревности щадя,
как сильно звал магнитный компас взгляда
войти туда, куда глаза глядят,
в запретную - отраву ли, отраду?
За гранью "Ты невеста, я жених"
мы для других не стали бы наградой,
(возможно даже - бременем для них).

А времечко текло равнинной речкой.
Карьера, дом, опять работа, быт.
Командировки — да и те без "гречки".
И я смирился, что тобой забыт.
Хотя порой, коль мир уж очень тошен,
в плену у безнадеги и тоски
я снова слышал  :"Жорка! Ты хороший!"
и продолжал пытаться быть таким.

Вдруг — телеграмма от тебя, с вокзала!
Мой город — остановка на пути.
Жена мне телеграмму показала.
Она болела. Я не мог прийти!
Кто делал выбор, знает боль расплаты.
Я дальше жил, вдвойне себя казня.
Но, знала б ты - жена моя когда-то
дороже отдала из-за меня.
Бессонница. И доза алкоголя
не помогла. Жена, сквозь дрёму: "Вить?"
Кто снится ей? Кто нравился ей в школе
и жив ли он? Да я не стал будить...
Эмоций и воспоминаний диво,
пока для грёз закрыты ширмы век -
наш микрокосм, наш шанс побыть счастливым.
На сны имеет право человек.
Кого она напомнила тогда мне?
Кем я казался ей издалека?
Бросала многим карты встреч их давних
слепой судьбы неверная рука...

А жизнь прошла непоправимо быстро,
бесстыжих возводя на пьедестал
и я ни президентом, ни министром,
да и поэтом признанным не стал.
Но если замечаю - стих мой ожил
и попадает в такт сердцам людским,
я слышу голос: "Жорка! Ты хороший" -
и рад. И снова быть хочу таким.

Скажу перед малевичем могилы,
ведущим в черноту ли, в белизну,
всем тем, кто меж Харибдою и Сциллой
не сможет безразлично проскользнуть,
что буду из потусторонней бездны
предупреждать вас о дождях во сне.
Глаза туманить влагою любезной
о школе, о любви и обо мне.


18 января 2012
Бердянск

* "По улице моей который год", Б. Ахмадулина, 1959