Жил на свете скрипач. Он на скрипке играл. Потому что он был скрипачом. Только песня совсем не о нем, а о том, как в селе проживал сельский врач. Насморк он от поноса не мог отличить, но до женщин охотником был. И бесплодье гипнозом сумел излечить – так он мужу больной объяснил.
Только что-то о нем надоело мне петь, а еще больше мне надоело в этом старом изжеванном кресле сидеть, в зад пружина впилась – вот в чем дело. Боль в заду мне напомнила юности дни, когда был я влюблен безответно. И тогда так же ныло, но только в груди, и стояла зима, а не лето.
Возвратимся опять мы к тому скрипачу, о котором пропел я вначале. Впрочем, лучше не стоит о нем – не хочу, интересного тут очень мало. А споемте-ка мы про врача из села, про того, так сказать, коновала: ведь больная его пацана родила (а бесплодьем лет десять страдала!) Муж от счастья такого надолго запил – его морда синеть даже стала. И жену на руках он, синея, носил, а она ему дочь обещала.
А потом, когда в сыне врача он узнал, сколько слез было пролито – море. Пить, конечно, по-прежнему он продолжал, но теперь не от счастья - от горя.
И пришел скрипачу-виртуозу конец с его музыкой дикой и ярой: он вчера в кабаке доигрался, стервец – был зарезан поклонницей пьяной. Что еще вам такого, ребята, напеть? Ну вас, право – пора расходиться! Мне еще за картошкою надо успеть, а иначе жена рассердится.