Из цикла "Волхвы любви"

Вот такой, своеобразный, взгляд на столь притягательный "предмет" как любовь преподнесён в этом цикле верлибров.



Из цикла "ВОЛХВЫ ЛЮБВИ"


1.

О, Волхвы!
О, бегущие,
спешащие, всматриваясь в небо...
О, ждущие
з в е з д у ...

Я совсем разучился писать в рифму.
Дань привычному стихотворству - вот что было ранее;
как инерция, тяжесть её.

Где-то я чувствовал красивую эту искусственность,
мешавшую своим великолепием
обычному, рабочему, пониманию дела.
Именно - рабочее понимание.
Текучие будни разума - вот что мне нужно.

Писать, как копать канаву!
Укладывать кабель мысли!
2.000.000 вольт
и три зубастых алюминиевых жилы...

Почему мы не видим - цветов?
Летом, на даче,
я подолгу смотрел на это удивительное содружество
маленьких
галактик.
Каждая висит в пространстве,
плывя и покачиваясь.
Законы Ньютона и Эйнштейна
пронизывают их сверху до низу
золотыми потоками света,
и знаменитые формулы вспыхивают
на лепестках и тычинках,
на зелёных листьях,
на крыльях шмелей...

Вот
воображаемые космические корабли
и парадоксы Времени и Пространства...
Именно здесь -
то,
что стряслось с близнецами,
космическим путешественником
и астрономом со сломанной ногой. (х)

Если бы я был мудрецом (если бы мне было такое дано),
пять тысяч лет назад
я лежал бы на животе
перед этой искристой ромашкой,
перед чудом сверхсложности и сверхсовершенства.

Со - сре - до - точение!
Со - сре - до - точение!
Двадцать лет такой работы -
и я бы познал загадку Нирваны!

Но здесь, в моём времени, все хотят говорить об удачной
любви.

О женщины,
неразумные жокеи железного века!

Ч ТО есть любовь,
если смотреть на это серьёзно?

Прогулки под луной,
сидение в баре
и принятие подарков -
это нечто совсем иное ( как "Слепцы" Брейгеля ).
Да и дети - тоже не любовь;
во всяком случае - не единая цель её!

Са - мо - у - со - вер - шен - ство - ваться,
раскрывая всё новые истины мира,
познавая Порядок и Хаос в обоюдном, начальном, единстве.
Вот ч т о нам нужно!

Но когда
вы холитесь и нежитесь у зеркала,
вся в махровом халате,
а муж бежит по магазинам, закупая вино и baiser,
чтобы ночью иметь благодарную гурию
( ведь это и есть мечта ваша! ) -
не называйте это любовью,
лакомки
проституции.

Мужскую любовь объяснил
Маяковский!

Но любовь к мужчине...
это - как любовь мужчины
к Галактике,
где сейчас есть, именно есть - его женщина!

О сверхмировое открытие!!
О счастье открыть того, кто сам открыть всё желает!

Вот он - стержень познания,
зовущий туннель антимира,
жажда аннигиляции
и звезда Нирваны,
волхвы.
-----------------------------------------------------------------------------
PS. (х) – популярные в занимательной физике виртуальные истории, иллюстрирующие парадоксы Специальной теории относительности А.Энштейна.



2.

Л.С.

Это была последняя Сирена,
которая сожрала меня,
когда я смело ступил на её ослепительный остров...

Валы сверкающей пены, громадные скалы и рёв прибоя -
всё, несомненно, было с т о л и ц е й !

Тонконогие деревья,
алмазные брызги на всём
и темнота грота, где возлежала эта труба Амстронга...
Её иерихонское соло
вибрировало, как ракетные дюзы!

Гром,
скрежет
и горькая тонкая нотка любви...
Вот на чём я - попался. Ведь это было так откровенно!

А рядом белели останки
собрата - Орфея:
безносый смеющийся череп,
кривым позвоночником - шея,
осколок
лопатки...

Я помню, как глянул украдкой,
со страхом!

Но нотка любви зазвенела
стрекозьей
утехой,
и гром завибрировал в гроте
и грубо,
и смело.

И тут я решился - потеха!
Потеха,
сожрали Орфея!
Туда и дорога! Потеха.
Поэты - смелеют.

Как веха,
мне будут лопатка и череп безглазый!
Какая дорога! Как сладко
всю жизнь здесь прочувствуешь сразу!

Громада, базальта громада -
в поющем кубическом звуке,
и тонкая песенка сада, и нежные - чувствую - руки...

Теперь мой,
как кегля, бесполый
стандартный череп поэта
с таким же стандартным ( Орфея )
гниёт,
уставившись в небо!

Наступило полное спокойствие,
труба - не поёт.
Один лишь беспредельный воздух!
И возле далёкого моря
порхает
голосок ребёнка.





3. Объяснение

Л.Б.

Ваша самоуверенность так вызывающа,
что не захочешь, да станет
о т в р а т н о .

В плохую погоду блестит самоцветами грязь.
Но нет желания трогать её рукой.
Поэтому Ваше великолепие
более сродни
колёсному экипажу.

Что касается меня,
то я - пешеход.
И ваши разливы буду обходить,
не прельщаясь.

Колёса, колёса, колёса!
Какая важность,
какое сверканье У с п е х а !
Вот она - с т о п р о ц е н т н а я современность,
сама
м и с с А в т о с т р а д а !


Желаю Вам встретить, наконец,
колонну влюблённых колёс.





4.



Этой жажде нет предела!
Как солнце Ливийской пустыни, она сжигает меня.
Мелкие-мелкие чёрные камни,
сама пылающая магма нефти вокруг...
Не местность,
а вороненая сталь. Её глаз автомата - со всех
сторон.


Я хочу жить!
Хочу, как жадный насос
всасывать Вас,
ледяную, летучую, лютую,
всегда
в 2,2 раза моложе меня
и красивую так, что я боюсь задохнуться.


Внезапная,
оглушающая любовь нужна мне;
такая,
как боль при инфаркте
или - как удар в пах!


Вы улыбаетесь, Вы не верите...
и маленькие волны бегут по Вашему лицу.
Я вижу озеро чистейшей воды... низкий берег и ольховый
осенний лес. Листья плавают... Мелко. На дне - песок
и листья тоже... А может быть Вы - море?


Вот ч т о бывает на Соловках,
где озеро никогда не отличишь от моря, так они схожи,
если не увидеть крошечных медуз...


У меня есть всё для Вас,
моя ж и з н ь !
Все семь чудес света,
моя и з я щ н а я к а т а п у л ь т а !


Мозг поэта,
вскипающий, как фейерверк.


Язык поэта -
этот фонтан окровавленных слов.


Губы поэта,
горячие, как наковальня.


Улыбка поэта,
рассекающая воздух и сталь.

Кожа поэта -
для мгновенных ответов на самые тонкие чувства.


Пальцы поэта -
для Ваших тайных, но смелых желаний...


Фаллос поэта -
извергатель чудесных стихов
и танцор обжигающих языческих танцев.


Но сердце
( о простите, моя р т у т н а я р ы с ь ,
моя лесная возлюбленная! ) -
это огромная чаша жалости
ко в с е м у - в мире.


И это - жажда
уже совершенно другая!






5. Женоневистничество


Аннексии, контрибуции - их вожделенная страсть!
Страшнее крестовой Германии,
хитрее легатного Рима,
они захватывают Польшу,
скупают - Иудею.
Всё повторяется в тысячный раз!


Шагнуть в мире - некуда,
эсесовцы, центурионы - везде.
Крашенные,
с губами, как кровь,
самоуверенные и упитанные,
с бюстом, как скала,
они гремят каблуками
даже в самом маленьком переулке.


Когда я обращаюсь к Богу,
то есть к утреннему цветку
в парке,
к мечтающему вечером
дереву, -
одна из них
обязательно окажется рядом.
Она неподвижно молчит...


Шпионаж -
любимое дело.
Помешать увидеть Красоту - вот их задача!


Навьючить,
надеть серебряное кольцо раба -
не всё ли равно?!


Сидеть всегда около,
дымить в лицо сигаретой!
В мысли твои залезть, как червяк,
чтобы прогрызть в них ходы.
Полностью взять вас изнутри,
выскоблить,
изнасиловать - в самое сердце.
Устроить
в вашей груди будуар!
Назвать всё это первой любовью,
чтобы затем
искать -
вторую.


А мы - ослы и бараны-
спешим принести Красоту,
нашего Бога,
им
в жертву;
мы блеем радостно:

"О, посмотри, дорогая,
как сложен, как совершенен цветок,
и как эта звезда
подчиняется
Кеплера знакам!"


Они же
поправляют колготки при этом,
юбки задрав,
и бесстыдно щебечут друг с другом
о помаде
губной.


Зачем им уже притворяться?
Ведь мы -
на бойне давно!





6.

Эту, оставленную кем-то,
богатую вещь
я случайно нашёл
в троллейбусе.


Она свысока взирала на всех,
как королева крови;
но в двух балдахинах её тронного носа
тлело ленивое желание мужской наглости.


Она тут же меня осмотрела,
как это делают господа её круга, покупая животное, -
т.е. цинично
и с вожделением.
И её луврское нюхало
зашлось,
как у гончей.


«Ату! Ату!» -
крикнул я диафрагмой,
нагло
подходя к ней.


Да,
эта холёная скользкая рука
на ощупь
оказалась горячей...


Дантов огонь,
ледяное пламя виселицы!


Ну что ж,
поболтаемся,
покачаемся вместе...


«Выходи!» -
приказал я сиплым волнением.
И королева, подобрав бесценные вельветоновые юбки,
вышла,
повиснув на мне, как Ж е н а .


«Котик...» -
серебряным колокольчиком секретаря
забулькало, прижавшись, сопрано,
пока я путался в кружевной
сбруе.


«Конюшня восторгов! -
бухало в моей голове копытом. - Ну чем это - не подвиги
Геракла?!»


И я вычистил всё, - что мог!


Потом
королевская лошадь
с достоинством поехала в Лувр,
послав мне
воздушный поцелуй
из маленькой государственной машины.





7. АЛЮМИНИЕВАЯ СТРАСТЬ,
или письмо к Е.К.


Как всякая неожиданность, и эта встреча (с тобой!)
таила угрозу. Розу - являло солнце. Вазу с фруктами –
изображала земля-дароносица.
Но дозу лихую снотворного я вдруг ощутил в лиловом ликёре
заката. Как видно, лукавый Лукулл запасся
люпином...

Однако, начнём наш рассказ по порядку, виновница
Трои ХХ-го века.


О, клянусь - Р А Д О С Т Ь , РАДОСТЬ и РАДОСТЬ !!
Она вспыхнула, как ночной карнавал, как серпантин летящих
ракет. Заплясала, запела Гавана во мне. Восторгам и
удивлениям - предела не было! Л е в перестал
облизываться. К о з е р о г помчался по кругу.
И О в е н заблеял,
смеясь...

Но густой земноводный страх уже заполнял воздух.
Казалось, что где-то ползёт заводной С к о р п и о н
и Р а к из мангровых кустов пугает зубастой клешнёю...

Страх выползал монстром из моря. Гибкий, блестящий,
ртутный - он сдавливал кишки, диафрагму. Трудно понять –
зачем ему я?
Но он накапливался, рос, являлся вдруг на разных предметах:
на столбах фонарей, на цоколе зданий и даже на мраморном
камне фонтана. Как капли металлического пота!
Страх сочился уже из чрева планеты, из её литейного цеха...

Куда бежать? Электромоторы ног не включались!
Ты приготовилась, как пульт управления. Знаменитая улыбка
твоя - похлеще рекламных проспектов Джоконды.
Вот изящная плеть её и прочная, с ошейником, цепь. Я - тоже
уже из болтов и железных деталей. "Гав - гав!" - я готов.
Сколько там градусов по Фаренгейту? О, я - твой
металлический пёс, наконец.
Лицо твоё доброе - в тумблерах всё. Оно растёт, расползается
до горизонта.
Сплошная панель из алюминия и плексигласа. Я включился в
телеуправление. Сигнальные лампочки, вспышки, звонки
предупреждений, контрольные стрелки, перфокарта, перфокарта,
перфокарта...
И ото всюду - множество глаз. Это и есть, бесконечная, Ты!

Вот бы сейчас самое время мне убежать, отдышаться...
Вот бы самое время спрятаться где-нибудь у реки,
под обрывом.
Не смотреть на тебя. Не смо-тре-ть!


У - о - о - а !! Запрыгали тумблеры! Ты взяла власть
в свои нежные руки. Электрический стул и морфий; дубины
удар и жгучая ласка губами кричащего члена!
Вот твоё управление. "У р а !" -
завопил я ртом не своим. Языком, и губами, и горлом,
подвластными силам приказа. И вот я скачу и смерти струёй
поливаю вокруг, как боевая машина пехоты.
Горят мои прежние рощи, бегут мои милые звери.
Запах палёного мяса и запах бензина, обнявшись, танцуют
фокстрот голубой.
Моё ВЧЕРАШНЕЕ, убей же меня!
Я - молю: "У б е й !" Заразился страшнее, чем сифилисом.
Я - роботом РОБОТА стал.


И вот, довольная, лёжа в постели с К у м и р о м
ковбойских штанов, ты видишь сама, к чему привела
наша встреча.
Дым сигаретный - ленив, он угождает тебе. Орёт Челентано
бессменно, тебя освежая. Японская аппаратура... О, это,
естественно, к л а с с !!
На крышке - Фудзи весенний цветок в вишнёвом дыхании
белом... Рядом с тобой с у п е р м е н , его голая грудь
из гранита... И косточки вишен ты бережно сплёвываешь в это
письмо. Ты - великий творец! И, как бог, создала,
ч т о х о т е л а .