Стихи

Друзьям.

Друзья! Меня не покидайте,
Коль я не прав, не проклинайте,
Простите, если в чем-то виноват,
Ведь бок о бок по жизни мы петляем,
Хотя и в разных лодках загребаем –
Теченье поутихнет после врат,

Где день и ночь равны по освещенью,
Мечтанье соответствует творенью,
Доволен каждый не набив нутра,
Где быт и тлен – сородичи величий,
Между царей и нищих нет различий,
И вечности неспешная игра….

Посвящается Данилину Олегу.

Моё сердце тоскует и рвётся,
Если вдруг покидают друзья,
Птицей запертой яростно бьётся –
Почему по-другому нельзя?

Дни летят, будто молния, быстро,
Близок срок – вот последний пришёл,
На дороге тоскливо и мглисто,
Что в пути потерял и нашёл?

С чем расстался и что бы запрятал,
Если знать, где вершина, где край,
В чём прибыток, откуда расплата,
С кем поесть и кому “наливай”?

Сердце щемит и тягостно ноет,
Ведь навек покидают друзья,
И с тоскою: “Да, что же такое?” –
Кто-то спросит потом про меня.

Костёр моей души.

Когда костёр моей души погас,
Израненное сердце очерствело,
Слепой попыткой и в последний раз,
Пытаюсь превозмочь, что наболело.

Переступить предательство измен,
Продажу и подвох от негодяев,
А после штиля – ветра перемен
Дождаться, чёрный парус переставив.

Но нет, в угольях не блестит искра,
А остов, рассыпаясь серым пеплом,
Мне предрекает: кончена игра,
Огарки свеч задуло резким ветром.

В пустыне многолюдной, но скупой:
На искренность, на честь, на состраданья,
Кричу до хрипа средь толпы глухой,
Но вряд ли, что расслышат изваянья.

За шумным балом.

За шумным и весёлым балом,
За пышностью нарядов и столов,
Скрывается душа, что так устала,
Которой сомневаться не пристало,
Бросаясь в пропасть не щадя голов.

Слащавый лоск улыбок спелых,
Бравада и восторженности вид,
Радушие – в попытках неумелых,
Сердечности на гроздьях недозрелых,
Долг дремлет, как и прежде, совесть – спит.

Зачем не ведать подоплёки,
К чему обманываться в сотый раз?
Судьбы, преподнесённые уроки –
На чисто переписанные строки,
Не слышит ухо и не видит глаз.

Комок несбывшихся страстей.

Я представляю снежный ком
Из мыслей, откровений, судеб,
Напичкан доверху, битком,
А переполненным не будет.

Комок несбывшихся страстей,
Великих, низменных, возможно,
Дверь для “непрошенных гостей”,
Приоткрывает осторожно.

Но каждой – место и почёт,
И очередь, дождаться б срока,
А время – ручейком течёт,
Не пререкаясь, как сорока.

Преодоление проблем,
Его объём уменьшить может,
Возникновение дилемм,
Напротив – пытки преумножит.

Решенье может запоздать,
А безгранично ли терпенье?
Но если хочешь побеждать –
Не жди от судей снисхожденья….

Последний рубеж.

Смерть – тот рубеж, к которому
Без устали бредём,
К сражению повторному
Дороги не найдём.

В беспамятстве иль трезвости –
Курантами стучит
Двуколка неизбежности,
Наверняка домчит.

Рубаха перекроена –
Гортанный слышен стон,
Позиция построена –
Сосна со всех сторон.

Путь к серебристой вечности –
Ворота нараспах,
Начало бесконечности
В белеющих губах.

Растраты души.

Как розы лепестки вдыхают свежесть ночи,
Как ласковый родник чарует пеньем слух –
Так сердце недвусмысленно клокочет,
Как ручеёк лежачий камень точит,
Снискав друзей поддержку и любовь подруг.

В застуженной избе не угли согревают,
Когда рукопожатья искренне горят,
И лишь тебя любимым называют,
Надёжные объятья созревают,
А мысли ярки, словно праздничный наряд.

Не потому ли мы ни золотом богаты,
Ни россыпью каменьев, грудами мехов? –
А временем, которому растраты
Души, горящим пламенем объяты
И не страшатся седины веков.

Поровну.

Многие привыкли обвинять другого,
Были, иль не были потасовки слова,
Перепалки крика, перебранки речи –
Расплескались искры Куликовой сечи.

Взваливать обиды быстро удаётся
На чужие плечи, как мундир пошьётся,
Грубая холстина – пепел неприязни,
В кандалах приводят отношенья к казни.

Бровью подытожат сумерки сцепленья,
Раздвоилась пара, а переплетенья
Разрубаем, смело, саблей по–живому:
По семье, по детям, по родному дому.

Старики упьются красными слезами,
Недруги смеются, топчут сапогами
Клумбы сотворенья разрушая, слёзы –
По стихотвореньям, заливают прозы.

Укорять друг друга, право, не годится,
Злоба под подушкой флюгером вертится,
А непримиримость сказанного, снова
Заключит в объятья ржавого засова.

И замок амбарный с лёгкостью навесит
На любовь, а дружбу шторой занавесит,
Ставнями задушит – темнота навеки,
Чтобы не видались, закрывают веки.
Их не вразумляет самое святое,
И не понимают: виноваты двое,
Как в любовной схватке, так и в пьяной стычке,
Если первый порох, то вторая спички.

Поровну поделят чёрные напасти,
Как переносили половины счастья,
А купцов богатых с щедрыми дарами –
За ворота, в шею гнали батогами.

Поперёк лихолетий.

Распускает февраль белый шёлк облаков,
По высоким волнам мягко вьётся,
До излучин, порогов, крутых берегов,
Словно песня зазывная льётся.

Путь-дорога проложена к устью реки,
Сквозь, разлуки, ненастья, страданья,
Словно бедам назло и страстям вопреки,
Через время, нужду, расстоянья.

Поперёк лихолетий, прерывистых фраз,
Не стеснялась смешной показаться,
Представляла то профиль, то сразу анфас,
Словно в вечности может купаться.

А прожорливой бездне хватало труда,
Погребая, забвенья стелила,
Но Любовь горемычная, даже тогда,
Хохотала и ярко светила.

Карабкался выше и выше.

Карабкался выше и выше,
Зачем и куда притязанье,
А там ли увидят, услышат,
Забудут другим в назиданье?

Над бездной ни шатко, ни валко,
Не чувствуя ног онеменье,
И знаний багаж, и смекалка,
Не перевернут положенье,

Не перекроят по иному,
Не выбелят сажи полоски,
Досужему мозгу хмельному –
Обтёсывать заживо доски.

И в радости сальной купаясь,
Значенье, до звёзд простирая,
Молился бы лучше, да каясь,
Грехи проклинал, умирая.

Уныло и убого.

Всё так уныло и убого:
Кренится крыша, подбоченился настил,
Смертельно опьяневшая дорога –
Гуляка ливень, как ножом избороздил.

Журавль от тоски согнулся,
Картечью словно палисадник испещрён,
Цепной залаяв, поперхнулся,
Влачить в промозглости с удавкой обречён.

Заброшенность и безысходность,
Раздавленность, удушье и свинцовый смрад,
Вопит немая беспородность,
А мегаполисы над бренною парят.

Речей витиеватость, сладкий нрав.

Речей витиеватость, сладкий нрав,
По статусу избранье уваженья,
Родных и близких сапогом поправ,
Стремится к достиженью положенья.

Вы спросите: зачем и кто таков? –
Так оглядитесь, неужель не видно? –
Бежит с опережением часов
В контору, или же завидно,

Что сослуживец в кресле впереди,
Или на гак повыше табуретка,
И понимая, что не дорасти –
Со света сжил, как пьяная соседка

Цепляя многих, ластится котом,
За что на утро горько сожалеет,
Подлец не сокрушается о том,
Что ни души, ни сердца не имеет.

Я устал.

Я устал –
Измождение сыпет по–кругу,
Перестал
Для приветствия вздёргивать руку,
Вот стою –
Не могу ни понять, ни решиться,
На краю,
Может это воочию снится?

Чёт, нечёт:
Вправо – тишь, влево – гомоны скопа,
Звездочёт –
Ограничен в тисках телескопа,
Грудь в крестах –
Кто-то вышел в венце из ристалищ,
На щитах –
Светлый путь до последних пристанищ.

Перейти
Узкий мост в грозовую путину,
Обойти
Черногрудую долю-судьбину,
На излом –
Выворачиваются суставы,
За бортом –
Остаются дела и награды.

Рассеклись
Пополам направленья и мысли,
Увлеклись –
Нерешённое к “сделал” причислил,
Но врата –
До тех пор остаются открыты,
Как с куста
Без сомнений наелся досыта.

Не идти наискосок.

Я в переходе недопониманья
Растрачивал серебряную пыль:
Надежды, милосердия, страданья –
Как вдоль дорог “заснеженный” ковыль.

Под взмахами крыла рассеялись в тумане,
Открыв завесу мириадам звёзд,
Но яда порошок, схороненный в стакане,
Чтоб жажду утолить, Иуда преподнёс.

Познали, извлекли уроки скопидомства,
Раскроется глава с обратной стороны,
Перерубив узды коварного знакомства –
Воскреснет в третий день, как зубья бороны

Сражаются вовеки с камнями раздора,
Сбивая злополучный глянец на песок,
Под чарами струны – не видим перебора,
И не всегда хотим идти наискосок.

Не пытаюсь перечить себе.

Я опять налетел на углы,
На кривые углы недоверья,
Не заслуживаю ни хулы,
Ни железа кусок в межреберье.

Кровоточит душа серебром,
Отделяя вопрос от ответа,
Возвышается что за мостом? –
Но гадать ведь плохая примета.

Проверяют поступки, слова,
Чей-то голос покажется ниже,
От натуги болит голова,
Остаются – которые ближе.

Не пытаюсь перечить себе:
Опровергнуть чужие злословья,
Тёплым утром, босым, по росе,
В чистых помыслах, с ясной любовью.

Творчество….

Творчество в печёнку ввёрнуто шурупом,
Растворилось в почках, рашпилем загнутым
Зацепилось гранью за манжет рубахи,
В сердце, как в кармане – в келейках монахи.
Но не благочинной жизнью проживает,
А кричит, дерётся, скверну поражает,
Бередит порезы – не даёт стянуться,
И не продаётся, и не смеет гнуться.

Обнажает скулы – лицемерья скрежет,
Словно в пьяной драке бритвою порежет,
Рассыпает козни, умножая силы –
Чтоб не били святость, честь не поносили.

И назло чернящим истины убранство,
До смерти воюет с жёстким постоянством,
Чтобы не повадно было дверью хлопать –
Это не побелка, а скорее копоть.

Старые одежды – в ноги, к изголовью –
Бисер одеяний, вышитых любовью,
Сломанные копья – сонная путина,
Вместо драной шали – роскошь палантина.

По златой тарелке – яблоко катилось,
Вправо или влево, что-то изменилось?
Правда – выше сосен, искренность молчанья,
Всё перекрывает: почести и званья.

Лунная дорога и улыбки милой,
Затаись, мгновенье, Господи, помилуй,
По делам воздастся – верность в назиданьях,
Чтоб в чести воскреснуть – умереть в страданьях.

Нивелиром размечен назначенный путь.

Нивелиром размечен назначенный путь,
Чрез болота, овраги до новой реки,
Как бы с места в карьер не хотелось нырнуть,
Но банальна причина – малы башмаки.

Разбежаться хотелось, но не было сил
Превозмочь окровавленные волдыри,
Как калека гусляр – голубей отпустил
Перед смертью – курлыча, кружат сизари.

Горизонт отделяет подошвы и вдох,
Неминуемо следуем к этой черте,
Разделив пополам жизнь на после и до,
Выбираем: подольше побыть в маяте.

Заскорузлой экземой прибита к лицу
Маска вечности – кожей обтянута кость,
На потребу зашарпанному подлецу –
Как в трухлявую доску заржавленный гвоздь.

Предвкушая победу над правой рукой,
Панибратством товарищество засорил –
Не даётся прохвосту добытый покой
Для другого – пол неба ему заслонил.

И зазнайства, и зависти сверлят мозги,
Расширяется обручем мятый зрачок,
Как с похмелья задумываться не с руки,
Как для бабочки сонной коварный сачок.

Разъяряется, тучится чёрная злость,
Раздавая упрёки – полны короба,
Но донельзя загнута фасонная трость –
Спотыкается скомканная голытьба.

И осела проруха на весь негатив,
Графоманство разбито – счастливый поэт,
В глотку критики подленькой кол вколотив –
Очищеньем омытый явился на свет.

Безысходность.

Холодно с каждого бока,
Вилами ватник дырявит,
Здесь далеко до Бога,
Даже, коль душу предъявит.

Лязгает сталью жестоко
Ветер иль братия волчья,
Хлещет снегом, как током,
Нерв заостряется молча.

Холод сжимает запястья,
Чувствуется в каждой кости,
Мне до чужого участья –
Тьфу – побольше бы злости.

Злобы к морозам, метели,
Ненависти к частоколам,
Чтобы не спали, не ели,
Если невольно приколот

К стуже, забору, бараку,
Пайке – хотелось бы меньше…
Тянутся мысли к фраку,
Расположению женщин….

Но от режима не деться,
Точно, на первой десятке,
Пробуют отвертеться –
Только при бешеной взятке.

Губы порезаны сечью,
Кровью ладони рыдают,
Ноги свисают плетью,
Здесь и покой обретают

Многие, срока не выждав –
Нервный полёт оборвался,
Словно болотная жижа –
В судорогах рассмеялся.

По переходам тоннелей –
К Свету, тропой неизвестной,
Вытканной лапами елей –
К Вечности поднебесной.

Жара.

Разафриканился июль жарой,
Под обливания водою,
И в час вечерний, и дневной порой,
Кипит мой разум, окаймлённый головою.

Нейронов испарения столбом
Стоят, на плечи наседают,
Найти бы айсберг – прислониться лбом,
Но от жары, мечты вспорхнут и погибают.

Промокнуть, словно в озере карась,
Как под тотальную зевоту –
Клинок из лени, дрёма перевязь
Хотелось, и подальше нудную работу.