ПРЕДНОВОГОДНЯЯ ПОЕЗДКА ЗА ТУЛУПОМ

ПРЕДНОВОГОДНЯЯ ПОЕЗДКА
ЗА ТУЛУПОМ

В замшелую во всём кутузку
вошли, как человеки,
удачу попытать в запрошлом веке –
тулуп овечий на краю зимы достать
быть может, на двоих один,
но тёплый, человечий.
Ни дать, ни взять.
Кутузка, бишь, вагон,
зелёный передок, двойные оси,
двенадцать штук и паровой возок,
другим тепло уже, у нас – в вопросе.
И вспомнить день меж Спартой и Элладой
не то что бог велел, но надо!
Из города возок любезный пастушок,
прямые стрелы
и рельсы, и чаи, и чёрный сапожок.
В восьмом часу, на переделе ночь,
не можем мы ничем уже помочь –
круги дебелы.
Путятин без платформ.
Тоническая степь и окиян голов,
тулупов море,
отряды стайеров, челночников, воров –
и мы в дозоре
вдвоём с друганом.
Ни продавцов вокруг, ни стрел.
Приехать захотел –
теперь иди за всеми в триколоре.
В конце пути – базар за восемь сорок миль.
Лопух в дороге.
И голод с тёткой дал
животную кадриль.
Уймись в тревоге.
ЧайнУю отыщи с друганом по пути,
где борщ и сало.
Подъели что внесли
в тарелках до земли:
внесли не мало.
Здесь утренним борщом
мордатый будет сыт
в своих продуктах.
Столь пахотным трудом
один как за втроём –
взошли на фруктах.
В отеческой пыли арба с молодняком,
то – гагаузы.
Я изнемог ваще от вида с топорком.
Вокруг – арбузы.
Мы – сами, и они
неровности земли
во всём и сами.
Какое там аи! Вокруг все бугаи
под небесами.
Какое-то архи- (и это не стихи!)
средневековье.
Девятый в пущем век,
хотя и человек –
в космонагорье!..
По сопли два мальца в пыли и без лица
бегут к базару.
За ними их родня, задня и передня,
вплетает жару.
Над ними снова – да,
два МИГа-22
на низкой жучке
дают таких чертей, что всем не до гостей,
как до получки...
О Дух, Никей, Собор!
Пространный воляпюк!
Прислать подмогу?
Почувствовал каюк, кызлык-башлык-бурнук.
Отдать тревогу!
Базар вокзальных лет, и запах, и полёт,
моча в застое,
кто пьёт, кто ржёт, кто ссот, кто исказимши рот
и всё былое.
Душевный поворот, отличная страда,
крепка картина,
кто дышит, кто гнетёт, кто выпал из гнезда
и спита мирна.
О перемена мест! Я выронил узду,
друган – уздечку.
Не выжует – так съест на поводу в бреду
лицом за печку.
Идём, иду, веду, нормально упаду
и в соль, и в сало.
Бредём, бреду, в езду, в пазу, в азу, в «а-у!»,
всего не мало.
Действитель на углях, и молодой баран –
какой здесь запах!
И стар, и средних лет, и полный вдрабадан
в больших папахах,
лошадки, тесаки и птицы, и шнуры,
ножи, лопаты,
телеги, фонари, цементы и столы,
иконы святы.
Там в шляпе и с пером перед другим костром –
игра на скрипке.
Солёны огурцы, кнуты и бубенцы –
в одной улыбке.
Но ищем мы доху, и только на слуху
доха из шерсти,
и нет нигде её, всего и ничего,
как вроде мести.
Ведь был обвальным путь, ни встрять, ни продохнуть,
держи перила.
Теперь ищи тулуп на весь большой отлуп –
такое диво:
у дуба – мужичок серебряный пучок,
тулуп в телеге,
большущий шаровар и голова как шар.
Белели снеги.
Батяня! Не простай, тулуп наш доставай,
мы здесь на мыле!
Прикидка хоть куда – большие жернова
и руки шире,
держи за обшлага, держи за рукава
на три-четыре.
Торговли больше нет, за три ствола – обед
и кашень с гречкой.
Надел друган в привет, надел доху в ответ –
чеши за речкой!
А я остался без, а я остался в лес –
пусть что попало.
Скорее бы уже
покинуть это «же»,
пусть и без сала.
Обратный путь широк, аллея без дорог –
пылим за пылью.
Зелёная верста, две встречи у моста –
с мостом и гнилью.
Глушь, погань, таракань,
убоище, мордань –
и тот так редок,
ни дома, ни села, пылюка замела
на сопоследок;
да грязь, да ковыля на фоне зимовья –
подпруга жизни,
ни срама, ни былья, глухие кумовья –
хвостом к отчизне.
В обратку путь далёк, не скажет кумовёк,
про путь-дорогу:
иди как знаешь сам, орьент – по небесам,
плутай помногу.
В извёстке – поворот, в глазах – переворот:
чудес движенье,
то – храм стоит в земле размером в полмильЕ,
судьбы крещенье.
Не может это быть! Здесь некому возить
кирпич на стройку!
Но вот стоит небес исчадие чудес!
Головомойка.
Огромен и широк он на пути дорог
Великолепен!
И двери, и приклад, серебряный оклад –
и боголепен!
Расписан потолок, святые смотрят вбок,
Христос – на блюде.
Пророки, и Давид на каждого глядит –
чудьё на чуде.
Чтоб эдакий привет случился да в обед
в такой глухарне –
то только бусурман придумать мог, шайтан,
такие ставни.
Ближайший под размах – в турецких земелях:
Айя-София.
А здесь сам чёрт послал случившийся накал.
Иеремия!
Внутри кадит народ впролёт и вперелёт
и лбом да об лоб,
прикладен до икон и образАм поклон
до пола обло.
Коническая страсть! Осоловели всласть!
Ещё где виды?
Их нет кругом теперь, вокруг людяк да зверь.
Судьбы планиды.
Крестом крест осиян. Прощай же, окиян!
Нам – путь дорога.
Дохою потрясли и ноги унесли,
шажкуем вногу.
Вперёд, через дорзал, Дерсу где сноп вязал.
За полем – речка.
Шагал и вброд банзал, пока в виду – вокзал.
В вокзале печка.
Билет, привет, ответ, в тени - мотоциклет
от киносеанса.
Какие там места, толпятище густа.
Сны декаданса.
Обратный перелёт – холодный огнемёт.
Друган и бричка.
Ни времени-часов, ни в норме голосов.
В двери – отмычка.
А память всё пуста. А память всё густа
о днях шелкОвых,
о чудище в веках, об испытавших страх
большеголовых.

То вам, через сто лет отослан сей привет
во славу жизни,
как жили на слуху в пыли и во греху
сыны Отчизны.