О душе

Поэма о душе.

Миг. Заблестели уставшие очи,
Устроив на бледных щеках слякоть:
Впервые за долгие темные ночи
Я начала плакать.
Плакала, нет, не от горя – избавь!
Причиной не стали плохие вести.
В слезах я лелеяла щедрую явь:
Боже, мы снова вместе!
Ни телом. Ни духом. Открою секрет –
Душу мою уничтожили пламенем,
Выжгли на верные тысячи лет.
И догорать оставили.

Мне было больно, но выжидала
Злым предрассудкам наперекор,
Даже когда меня догоняла
Дура, летящая в упор;
Даже житейские песни-рулады
Мне выносить приходилось так,
Чтоб не заметил никто по взгляду,
Чтобы аккорд – в такт.

Ни пули завистников сгинуть заставили –
Шарф из рук друга удавкою стал,
Друг оказался обычный парень:
Выстрелил в сердце. И попал.
Выстрелил как-то спонтанно и глупо,
Видела я, что стрелял в первый раз.
Душу мою не заметишь под лупой –
Взвесишь только на глаз.

Я не кричала, не выла, не дрогла
Нищенкой падшей у монастырей,
Просто душа разлетелась в стекла.
Вышла. И стало холодней.
Сделалось как-то тоскливо и скупо,
Несогласованно с давностью лет…
Душу мою не увидишь под лупой –
Взвешивать нечего. Нет.
Стали бесстрастными грустные песни,
Цвет был один – черный.
Людям, напротив, смотреть интересно,
Как я мешаюсь с дерном.


Эти грядущие, зимние тяжбы
Приняли в преисподнюю низы!
Но ни одной от меня, хотя бы однажды
Не донеслось слезы.
Били жестоко ветры разлуки,
Рушили замки несбыточных грез!
Но даже эти несметные муки
Я провела без слез.
Люди страдали – мне скулы сводило,
На каждую смерть приходится вынос.
Все, что осталось, безжалостно гнило
В органах, как машинах.

Нет, не снаружи: внешне опрятна
Осталась моя шкура,
Только друзья замечали пятна
Трупные, по фигуре,
Бегали, резали, жгли, угрожали –
Но понимали: напрасно и это.
Вы все хороши, но вы не рожали
Опального поэта!
Ведь даже та, что любила и мучилась –
Даже она не смогла вознамериться
Что-то менять. И от случая к случаю
Поливала дохлое деревце.
Здесь был мой брат: он смотрел, он сочувствовал,
Также не мог совладать с этой силой,
Он, как мудрец, не гадал, а предчувствовал,
Что навсегда я останусь Сивиллой.

Вскоре я стала железной, как кружка,
Кем-то оставленная пустой,
Вдруг перестала нуждаться в подружках,
Нехотя шла домой.
Власы тускнели от частых косынок,
И от цветных платков.
Я дожидалась чужих посылок,
Золота дураков.
Черная мгла поселилась под кофтой:
В сердце, под сердцем и возле него,
Мне приходилось стихи комкать:
«Не было ничего.»

Далее день наступал, длилась полночь
И выставляла бронь.
Богу известно, какая же сволочь
Бегала на огонь.
Богу известно, сколько им надо
Было бы сил моих для куты,
Но безвозмездно из этого ада
Вывел меня ты!

Это был миг и то самое счастье:
Вновь ожила душа!
Яркая, с прочным щитом от ненастий,
Ладна и хороша!
Миг! Задохнулась от нового чувства
Выжила всем ублюдкам назло!
Самое высшее в мире искусство –
Чувствовать сердца тепло.
Выдох. Другой. Мой из ситца платочек
Мокрый лежал насквозь.
Сколько сейчас уместилось здесь строчек -
Столько радости слез!


Миг. Заблестели счастливые очи,
Устроив на бледных щеках слякоть:
Впервые за долгие темные ночи
Я начала плакать.