Ностальгия

Иосифу Бродскому



Мир одного… В нём цветастые тени
уткнулись в сердцевину витиеватых линий.
Запинка – заминка, и - гладко, плавно.
Исчезают дали немых городов и
застеночных странствий. Уплывает
пространство со множеством
предметов и их отражений.
Не уловить их движений вкруг себя,
и друг от друга. Одиночество свисает
гирляндой зажженной. Красиво. Приятно.
Но томительно. Памятники-статуи
оживают под покровом белой ночи.
Их движенья не очевидны, но уловимы.
Ночь знает их контуры и их положение.
Плечи статуй расправляются и
гордо держат ночь на своих плечах.
Отражение себя в прозрачном воздухе
им нравится. Воздух им друг. Ночь – подруга.
Загадкой становится их жизнь до установки
на пьедестал, и ещё загадочней после.
Но за ними присматривают облака – ангелы,
так и норовят окропить священными каплями.
Присутствия ради, влюблённые у подножья.
Кому памятник? Вряд ли ответят.
У них свой мир. И миры не пересеклись.
Мир одного… Город, пристань, лодка без вёсел.
Прохожие с чужими, хмурыми лицами,
странно одеты (иностранцы) – НЕ РОДИНА.
Она-то всегда приветлива, даже в лихолетье,
потому что мила и улыбчива.
Ностальгия всегда скручивается в жгут
толщиной с верёвку, и тянет нутро
вне зависимости от обстоятельств.
Потеря любимой лежит на душе
могильной плитой без надписи,
потому что так немного легче.
Ничего не имеешь, кроме одиночества.
Оно родней, чем близкие люди.
Оно – тайна, её разгадывать приходиться
в каждый миг своего существованья;
оно рисует лица , предметы совсем иначе –
как бы выворачивает их наизнанку,
и доказываешь себе опять «Я не верблюд.»,
и опять теряешь представленье «что это такое».
Но цель и идея - ясны. Они предстают на экране
Вселенной, как нечто вполне конкретное. И, ТЫ ведал их!