цикл "не-юмор"

голоса

заповедал мне папаня
не охотиться на баб,
чтобы с детства понимал я
жизни разовый этап

пафос фразы этой грозный
растворился в гуле труб,
голос розовый и взрослый,
шёл на убыль, выпал с губ

что ж, и тишина такая ж,
на коленях, в поздний миг,
в одиночестве бросаешь
всех возлюбленных твоих










***
я хочу диктовать эти ритмы
брату-ангелу, сидя на стуле,
свет полудня под шёпот молитвы,
представляя в июле

вряд ли знаю хоть что-нибудь всуе,
всем лицом помогая,
неколеблемо сидя на стуле,
колебания источая

подлой скуки отчаянный дворик,
проклиная сурово,
я хочу быть, как стоик
всеми нужного слова

и не больше, чем зрительно,
и не лучше провидца,
я мечтаю мучительно
светом делиться.



***
провожаю глазом снег...(И.Риссенберг)

смотрения из глаза в лоб,
из пули в ствол,
из дула в глаз.
какая страсть должна быть чтоб
упасть на пол,
запачкать грязь...

все эти мрачные лжецы,
из боли в ад,
из рая в бой,
а в этом доме спят жильцы,
иди назад,
а там я твой...

но если по полу вдвоём,
красивый конь,
крикливый лай,
то самый тёмный окоём,
и кротость крон,
и где-то рай...

а ты мне кутаешь мечту,
дитя сует,
ребёнок вьюг,
и я как вздор тебя прочту,
писатель -- свет,
«читатель-друг».




















страх приближения


полезные насекомые,
исконное безобразие,
а в отдыхе невесомые,
а в комнате малоглазие

смыкаются междометия,
смежаются междурядия,
единственный на планете я,
и в собственном здесь отряде я

в коробочке из под мусора,
в считалочке между лязгами,
лишённый какого-то мускула,
я мрамор убитый масками!

и сонмы неизгладимые,
и мутные, и ничтожные,
как войны, неотвратимые,
как счастье, неосторожные.































***
Кант, которые имманентен
имени Иммануил,
что по-русски значит вечен
Б-г, который в нас почил

Кант, который трансцендентен
гениальностью, добром,
жил в тиши, едва заметен
и писал своим пером,

И писал. Так вот. Писал и
будто знал, что я прочту
целый том, тот Кант, тот самый,
что дарил векам мечту!..

Прочил он всё мне, философ,
тот Великий и Большой,
освещая тьму вопросов,
окрыляя их душой...
































***
как странно, одиночеств шум
разглаживает моря складки,
и остаётся целым ум,
во взрыве, рушащем порядки...

и остаётся целым днём,
в котором никого не помнят,
и даже если вы вдвоём,
то вы в плену у сонных комнат.

а поиск истины потом,
сначала поиск нужных истин,
и даже если вы втроём,
твой разум лишь себя возвысил

и слёз безликий водоём,
как око спящего циклопа,
и даже если... вчетвером,

для шума это лишь синкопа.
































***
остановился в точке А,
остановился в точке Б,
одну из них назвал «Москва»,
другой дал имя «Душанбэ».

с тех пор я не пересекал
ни точку Б ни точку А,
наверное, судьбу искал,
там, где Европа не видна.

что в критике, что во хвале,
для мозга вещь и вещество,
не то, что в рюмке на столе,
не эхо Бога твоего...

а надоевшая душа...
её забыли, как барэ.
ускорил шаг, и не спеша,
через Москву и к Душанбэ.

и вместо рельсов, берег в сон
бросает, но сквозь череп свой,
ты прорываешься и стон,
и хрип, и крылья за спиной.



























***
минимаксимум жизни в ноктюрне,
тёплый вакуум стыдного сна,
как копыта, отбросили ум мне,
а сознание в нём дотемна.

минимаксимум этих контактов,
что же дать ему, времени в снах...
снова ангелов и адвокатов
перепутали в сонных часах.

минимаксимум атома, вещи,
вещества, силы воли, петли,
с каждым днём минимаксимум резче,
стал не лучше ты, сны подвели...

с каждым днём, я считаю свой разум,
но загну я в извилинах прут,
и животные с белым окрасом
по ладони в закат пробегут.
































***
быстро же размножаются
телефонные голоса,
на житуху пожалуйся,
на её чудеса

на мокрые лапы собаки,
на бабушку, что сама
жалуется на знаки
в подъезде, в котором тьма

на тьму, что зовёшь ты тьмою
только в смысле своём,
тогда как всегда с любовью
поступают вдвоём...

Выжили из ума ли,
качнулись вперёд,
люди нас обрывали,
что теперь оборвёт

когда никого и мысли
с истиною в ладу,
в нас же найти корысти
даже в самом бреду...

сложно-простая сущность,
угол бежево-крыл,
новая наша участь
напрасна. Нет сил.






















***
разве мы выбираем? Но творческая тишина...
сгорбленные строения бывших сэров,
хоть говорят и эсэс, хрущёвских размеров,
после – Бэн Гурион и сегодняшняя война....

разве нас не считали? но если считают за них...
в этой душе двоится уже пол года,
если Овидий не опиум для народа,
если Вергилий не в груде сожжённых книг...

разве ты не заметил? что пОстриг мой коротОк,
фигура геометрическая сменилась
на белой доске и я был тебе не в синус,
но целой дидактики дружественный урок...

разве Я тебя пОнял? слэнги и китчи, шансон...
долго я ненавидел, любить же поздно...
и себя заклиная сквозь смех над тобой и слёзно,
я понимаю, как трудно жить в унисон.