Имена

Владимир Пучков
Сент - Экзюпери

Тонконогие верблюды на краю пустой равнины,
И барханы цвета хаки, и железный самолет,
В знойном воздухе клубится бледный образ бедуина
У него внутри, как птица, сердце черное живет.
И поет оно, и бьется, в самом деле, словно птица,
Соловей или синица – как угодно говори,
Бедуин слагает песню. Ну, а в двух шагах томится
Весь иссохнувший от жажды летчик Сент-Экзюпери.
Он глядит на бедуина, но кричать уже не может,
И томит его, и гложет солнце, круглое, как ртуть,
Бедуин балдеет в трансе, и покуда песнь не сложит,
Не оглянется. А песня бесконечна, словно путь.
В ней стеклянными слоями душный воздух разделился
И сверкнул на дне кувшина драгоценный изумруд…
Бедуин и сам не понял, почему остановился
Боевой корабль пустыни, уважаемый верблюд?
Но верблюд остановился, обалдев от песнопений,
Он рванулся к человеку закусивши удила!
Так спасен был славный летчик для грядущих поколений,
Ну, а песня бедуина так до нас и не дошла.


Византия

Византия спит, завернувшись в лето,
Море синее выцвело, словно ситец.
Окуная перо в ледяную Лету
Сочиняет Историю летописец.

Холодна История и протяжна,
А рукой поднимешь – не больше свитка,
Но сквозит оттуда темно и страшно
Пустота, не знающая убытка!

Тесновато в келье, растущей прямо
Из сухой земли четырьмя углами,
И София спит в сердцевине храма,
Где продольный свет полирует камень.

Летописец пишет, а ветер носит
Ледяные листки по убогой келье,
Византия мощно вступает в осень,
Оттого так много вокруг веселья!

Бесконечных пиров и роскошных казней,
Вот о чем он пишет, при свете свечки,
Что последним вором быть безопасней,
Чем сидеть на троне смирней овечки!

Что страшнее солнечного затменья
То, что дух гнетет, помрачая разум;
И двуглавый орел равнодушной тенью
Половину земли накрывает разом!