Подросла на огороде у меня картошка,
поокучивать решила я её немножко.
Как заправский огородник, взяв небрежно тяпку,
стала вздыбливать, как скатерть, ровненькую грядку.
Я старалась, я потела, я её терзала,
к стебелькам картошки юной землю поднимала.
Вскоре кончила работу. Грядка — загляденье:
словно в море после штиля началось волненье.
Собралась уж уходить я, вдруг смотрю, — букашка
на вершину первой горки залезает тяжко.
Забралась, остановилась, — дух, знать, переводит
и в моей работе славной пользы не находит.
Раньше так легко бежалось по равнинной грядке,
словно по степи широкой молодой лошадке.
А теперь сплошные горы, перевалы, кручи;
и сидит моя букашка в настроеньи тучи.
Что мне те бугры? — Неровность. Только и всего-то.
Ну а ей: влезай, спускайся — трудная работа.
Сильно тут не разбежишься, резво не поскачешь.
Не грусти, моя малышка. Ну зачем ты плачешь?
Я возьму тебя в ладони, посажу на трАву
в стороне от этой грядки. Бегай там на славу!
Устранить могу любую для тебя помеху.
Что тебе не видно снизу, то мне видно сверху.
Может, так же вот за нами кто-то наблюдает;
всё он видит, всё предвидит, обо всём он знает.
Только жаль: как я — букашке, нам помочь не хочет
и, глядЯ на наши муки, весело хохочет.