Во мраке буйства плыли на плоту...

Во мраке буйства плыли на плоту,
и с жадностью уже глядели,
едва теперь давили тошноту,
четвёртый день они не ели.
Напрасно дрались, прочих утопив.
Казалось, было мало места.
Голодные, на крайнее решив,
пошли с охотой - без протеста.
Сперва добили слабых, истязав,
терзая жилы их зубами,
а после падали на плот, рыдав,
прося прощения мольбами.
Взывали к небу - клятый капитан
жирует на брегу прекрасно,
срубил канаты, совершив обман.
Икает клятый ежечасно!
И ели мясо люди на плоту,
глаза с поры той не смыкая.
Теперь не знали вовсе тошноту,
лишь капитана осуждая.
Облитый кровью с головы до пят,
всяк пребывал ещё в надежде,
их оставалось семь и шестьдесят,
сто сорок семь их было прежде.
Усталые, боролись не с собой,
поклоны били истукану,
тогда не раз накрытые волной,
молились в страхе Океану.
Одни кричали - месть нам за Луи,
другие - за Наполеона,
в живых пятнадцать - их кончались дни,
и вот не слышно даже стона.
Без чувств лежали, воля высших сил,
познали жизнь, её невзгоды,
никто не плакал боле, не просил,
пускай тела поглотят воды.
... Тот плот нашли, спасли и тех людей,
спросить пытались про страданье,
и каждый честью славился своей,
о прочем - дружное молчанье.