Бабка, дед и таракан Усище.

Глава 1

В старом доме за селом
Жили тихо дед и бабка,
Лес тянулся за окном,
На опушке бегал зайка.

Утром дед ходил на пруд,
Приносил на завтрак рыбу,
Чаще фунтик, редко пуд
И, конечно, сказок уйму.

То налим уплыл на дно,
То с кита размером щука
Помешал поймать сосед:
Позавидовал жадюга.

«Я её почти достал,
Там глазища, что два блюда!
А дурак тот закричал,
Не забудь, мои!: Полпуда.

Нет бы сплюнуть через пень,
Не влезать ужом в ворота,
А он шапка набекрень,
Будто видит бегемота.

Вот вчерась карась ушёл,
Веришь, бабка? Хвост как веник,
Сам тяжёлый, что козёл
Подтвердит Макар священник.

После этого поймёшь:
Я не врал, бабуль, про щуку,
А усмешку уберёшь
И расскажешь Ване внуку.

Мне бы сетку и багор,
Да большую бабка лодку,
Я бы вышел на простор,
Порыбачил бы в охотку.

Знаешь, ночью как всё прёт?
А особенно налимы
Головам, терял бы счёт
Ты, бабуль, готовь корзины.

Отвезли бы на базар,
Заработали деньжищи,
Прикупили б самовар
И охотничий ножище».

«Ах ты, старый фантазёр,
Мореход лихой, два уха
Взялся, лучше б за забор,
Весь трещит, лишь сядет муха.

Сколько лет течёт фронтон,
Потому на кухне лужа,
Языком ты чемпион,
А у нас живёт квакуша.

„И окно, как не окно“
Приходи к нам в гости, вьюга,
Знаешь: дед мой, в казино
Ставка там: окна фрамуга.

Кот Василий, как орёл,
Залетает с гиком в двери,
Заржавел Ванёк, запор,
По веранде бродят звери.

А в амбаре лось гулял,
И медведь искал берлогу,
Хоть бы косточки размял,
Заглянул туда, ей-Богу».

«Что ж ты, бабонька, бухтишь?
Да сбиваешь деда с мысли,
Нам препятствия чини́шь
На пути до сытой жизни.

Угадай, почём налим
Продают на местном рынке?
Пуд сосед купил Ефим
И ушёл в одном ботинке.

Видишь, сколько стоит пуд?
Ой, дрожат твои колени,
Я тебе не баламут!
Дед не скажет дребедени».

«Век с тобою, Вань, живу,
Надоели сказки, басни,
Нет и края баловству,
За что Бог послал мне казни?

Шёл бы старый и не злил,
Заработаешь, вот скалки,
Глянь, бурьяном заросли,
Здесь уж точно не к гадалке».

«И чего она ворчит?»-
Рассуждал Иван, шагая:
«Сердце Мань и так болит,
Но судьба, видать, такая.

Умолял её зашить
Дырку латкой на рубашке,
Так в ответ она кричит:
Ты сходи с ней до портняжки.

Постирать прошу, носки
Неудобно, сильно пахнут,
Но не встанет мать с доски,
Если даже громы бахнут.

Двадцать лет назад купил
Для себя портки в обнову,
Сам вручную их подшил,
Говорю я это к слову.

Я про драники молчу,
Сколько дней глотаю слюни.
Как горох по кирпичу,
Не добьюсь от хлопотуньи.

Вот смотри и наш амбар,
Загляну-ка я взаправду,
Неужели там кошмар
И работы до упаду?

Хоть и будет это так,
Я крестьянин, а не барин,
Разберём любой бардак,
Молодой, Иван всё парень.

Да, не двадцать деду лет
И трещат по утру кости,
Но не съешь ещё омлет,
Труд к тебе стучится в гости.

Так и знал: всё, анекдот,
Ей приснились: лось, медведи,
Кто без ведома зайдёт?
Завралась моя миледи.

На двери́ большой засов:
„Брат“, Ефим ковал на кузне,
Помню, ставил на Покров,
Что ещё Марии нужно?

Любит бабонька бухтеть,
Чтоб во рту не заржавело,
А я должен всё терпеть
И поддерживать всецело.

А иначе вход идут
С кухни скалки и ухваты,
И бегом бежишь на кут,
Прекращая с ней дебаты.

Покосилась влево дверь,
Не беда, сейчас поправим,
Не такой уж умный зверь,
Хошь в амбар капкан поставим?»

Снял засов с двери, зашёл,
Осмотрелся беглым взглядом,
Всё в порядке, дед нашёл,
Как положено раскладом:

«Вилы, грабли на местах
В полуметре от прохода,
А в ногах сверчки трещат,
Будет ясная погода.

Там овёс лежит, фасоль,
А в углу гора пшеницы,
Правда, что-то здесь не то,
Вроде б мало чечевицы.

Нет, конечно же, не то,
Точно помню, зёрен меру,
Всё ж повадился кой-кто,
Дай ему под хвост холеру.

Камень за арбой лежит,
Да уж больно здоровенный
И сверчок так не трещит,
Выходи-ка, трус презренный».

Дед на грабли наступил,
Закричал как оглашенный,
С перепугу всё сносил,
Позабыв годки почтенный.

За ружьём бежал домой,
Спотыкаясь и ругаясь:
За Марией за женой
С каждым шагом возбуждаясь:

«Бабка! Там в амбаре, тать!
Где моя лежит тульча́нка?
Прекрати в саду мечтать,
Словно пленная турчанка.

Поспешим, давай скорей
Защищать вдвоём, подворье,
Спит в амбаре гость, злодей
К нам пришёл из косогорья».

«Что ж нам делать то, родной?
Ведь не выстрелит тульчанка,
Ты сломал её весной:
Подпирая дверь под планку».

«Напугаем, не боись,
Мань! Никто про то не знает,
Главно ты „коньком держись“,
По глазам тать не читает.

Вилы вот возьми с собой,
Хороши они в защите,
Если парень не дурной,
Скажет: жизнь мне сохраните».

Два, три шага и амбар,
Старики открыли двери:
«Выходи до нас, хазар!
Не сиди как волк в пещере».

Из угла раздался треск,
Глыба чёрная проснулась,
На свету играет блеск,
Нечто с шумом отряхнулось.

На́ пол грохнулась жена
С криком: «батюшки! Спасите!
Посетил нас сатана,
Мне водички принесите».

Дед стоял открывши рот,
Громко акал, и гугукал
Вдруг схватился за живот,
А зубами дробь отстукал.

Таракан с угла глядит
Ростом метр, а может больше,
И усами шевелит,
Как панове в гадкой Польше.

Тьфу ты, чёрт! Хрипит дедок:
«Кто такой? Иван не знает,
Дед отличный, друг, стрелок
Пулю счас в тебя вкатает».

«Я великий таракан,
А зовут меня Усище,
И для подданных султан,
Изрыгать могу огнище.

Я имел все семь небес,
До поры их не узнаешь,
Повелитель я чудес,
Дед! Меня не напугаешь.

Отдохнуть решил я здесь,
По пути в свои владенья,
Да, без спроса к вам залез,
Выражаю сожаленье.

В путь дорогу я пошёл,
Не поставив двор в известность,
Видишь, стражу не привёл,
Надо мне была секретность.

И вот заговор раскрыл
Царь осиный, там замешан,
Я царя огнём спалил,
Был он глупый и невежа.

Но один его боец
Рану в бок нанёс, вдогонку,
Нужен хану уголок:
Увидал твою избёнку.

Тихо днём проник в амбар,
Здесь немножко подлечился,
Снял травою сильный жар,
Утром думал удалиться.

Дед, ружьё ты опусти,
Всё равно оно не стрельнет,
Ты сломал его весной
В дверь, подпорка лишь стемнеет.

Хан великий я и маг,
Мысли ваши все читаю
И желаю только благ,
Хоть не знавши, но спасали.

Вам должник теперь на век,
А я слово исполняю,
Я султан, не имярек,
Кто напрасно обещает.

Предоставлю тут же в миг,
Дед Иван, о чём попросишь,
Тень придёт моя: двойник,
Просьбу ей свою изложишь.

Главно, дед Иван скажи:
Дук Бурду́к, приди Усище!
Встанет тень ей накажи,
Всё исполнит та, дружище.

Но не требуй одного,
Чтобы лично появился,
Буду сильно оскорблён»,
Молвил он и растворился.

Глава 2

Поднялась с земли жена,
Осмотрелась, просипела:
«Вся дрожу я как струна
И от страха околела.

Где тот чёрный сатана?
Чуть не съевший бабу Маню,
Слава Богу! Крещена,
В темя, счас его пораню.

Фу! Нечистая душа
Напугал меня до смерти,
Я упала не дыша,
А в глазах мелькали черти».

Рассказал ей дед Иван
Про Усище и обеты,
Мол, тот вовсе не шайтан,
А великий хан, волшебник.

Рассказать то рассказал,
Но словам своим не верил,
Серный запах он вдыхал,
Знал, Усище, лицемерил.

Да, устал за жизнь Иван
Захирела, жи́ла в старом,
Захлестнул его аркан,
Подружился с мерзким гадом.

Хоть была глупа жена,
Но в момент сообразила:
«Милый Ва́нюшка, дурак!
Я немного пошутила.

Раз он вовсе не шайтан,
А великий хан, волшебник,
Пусть приходит в гости к нам,
Сам ты тоже не священник.

Наскребём на чай блины,
Подадим заморский кофе,
Что бедны́, в нас нет вины,
Заодно, глядишь, поможет.

Мы об чём с тобой всю жизнь
Говорили и мечтали,
Испроси, дед, потрудись:
Мех, Ваню́ш, большой, с деньгами».

Вышел дед Иван на кут,
Осмотрелся, помолился:
«Ты прости меня, Господь,
Я к шайтану обратился».

И промолвил дед Иван:
«Дук Бурдук, приди Усище!»
Пошатнулась вдруг земля,
Пыль до неба от ветрища.

Завывают сто волков,
Птицы тучею поднялись,
Грянул гром среди холмов,
Звуки странные раздались.

Перед дедом встал титан,
Чёрный, мерзкий и вонючий,
Понял дед, пришёл шайтан
И схватил себя за уши.

«Что изволишь, дед Иван?
Тень Усищи, долг исполнит,
Господин так приказал,
Все мечты твои заполнит».

Чуть живой стоит Иван
Лихорадка, бьёт по коже:
«Мех подай сюда, титан,
И конечно, денег полный».

«Всё, что скажешь, дед Иван,
Нет желаниям заслона,
Сам ступай к себе домой,
Мех стоит там, где икона».

Жив не жив, пришёл Иван
Баба в доме пляшет танцы:
«Ты милёнок мой, султан,
Мы с тобой не оборванцы!

Посмотри на мех Иван,
Здесь же денег: миллионы!
Аж трещит родной по швам,
Слёзы льют в земле Бурбоны.

И на зависть, дед, врагам,
Купим туфли сразу Ваня
Вдарим шиком по глазам,
Видом панским всех дурманя.

И не ро́вня нам они,
Голопузые крестьяне,
Дрань одна, в кого не ткни,
Как заезжие цыгане.

Говорила я Иван:
Ты в судьбе семьи опора,
Мой великий, сердца царь,
Извини за фантазёра.

Хочешь? Драники родной
И конечно, с ними шкварки
Счас поджарю золотой,
Кашлем изойдут татарки.

Будешь: старостой в селе,
А глядишь и атаманом,
На столе одно филе,
Станешь, родненький, гурманом».

А рубашку марш долой,
При богатстве так не ходят,
„Да не бей ты в грудь пято́й!“
Деньги нас облагородят.

Деньги Вань решают всё,
В них заслуги и почёты,
А без денег ты никто
И судьба: водовороты.

Хоть ты бейся лбом об пол
Со своим трудом, мозгами,
Но „живёт“: „боярский двор“
Нас кормя дурных мечтами.

И глотает всяк холоп
Ваня сладкую наживку
К гаду, молча лезет в рот
Получая по загривку.

Но теперь мы заживём
Не похуже, чем бояре,
Нам невзгоды нипочём
Мы, Ванюша: не крестьяне!

Купим масло и духи,
И цветками дед запахнем,
Съездим в город до сестры,
Поболтаем о домашнем.

Ей родимой повезло,
Вышла замуж за еврея,
У него богатств полно:
Ростовщик из Годубе́я.

Раздаёт милок рубли
Сотней, после возвращает
Знак, какой, что ль на груди?
Или чёрт сам помогает.

В новый дом Вань перешли
Возле старого базара,
А живут как короли!
Там на входе два швейцара.

Месяц тот, как день прошёл,
Баба с дедом спят в хоромах,
Блеет их Борис: козёл,
Обзавёлся личным домом.

Баба Маня в раж вошла
И сорит вовсю деньга́ми,
Видно, Бог лишил ума,
Он итак в ней был клочками.

Тратит деньги день и ночь,
Перекрыв купцам дорогу,
Дед устал товар волочь,
Подвернул трудяга ногу.

Во дворе везде возы,
Да с заморской чудной снедью
Вонь идёт на три версты,
Словно годы лихолетья.

Зеркала́ кругом стоят
В доме, нет для них уж места,
Птицы стаей вспять летят,
Жуткий гвалт на два уезда.

Деду свет дневной не мил,
Головой седой качает,
Не такой мечтой он жил,
Мех с деньга́ми проклинает.

И зачем взвалил тот грех?
На свою судьбу бедняга
Ноет, сердце от прорех:
Исковеркал гад, чертяга.

«Надо было Мань вонзить
Вилы бесу прямо в брюхо
И не мямлить, а убить
Да отрезать оба уса.

Эх Иван, седой дурак,
Плешь на теме и два уха
В голове, мозгов бардак,
Не хватило б, старый духа».

Баба жадная лежит,
Тоже горько воздыхает
В голове опять мечты
Деда в час тот подзывает:

«Слушай, глупый мой Иван:
Наделил меня возами,
Распугал односельчан,
Вот живём одни с козлами.

Погляди на этот хлев:
Это домом называешь?
Не буди во мне ты гнев,
Не с Ефимом здесь болтаешь.

Забирай свои возы
И тяни туда до леса,
Вонь идёт от колбасы,
Аль не понял ни бельмеса?

Ты бери пример с родни
И не будь таким раззявой
Да мозгами тряхани,
А не спи как пень трухлявый.

Ну-ка, марш на кут, Иван!
Вызывай туда Усищу,
Пусть придёт усатый пан,
Раз он нам большой дружище.

Не хочу я жить в селе
С этой чернью бестолковой,
Пить хочу я божоле,
Став княгиней урождённой».

Вышел дед Иван на кут,
Осмотрелся, помолился:
«Ты прости меня, Господь,
Я к шайтану обратился».

И промолвил дед Иван:
«Дук Бурдук, приди Усище!»
Пошатнулась вдруг земля,
Пыль до неба от ветрища.

Завывают сто волков,
Птицы тучею поднялись,
Грянул гром среди холмов,
Звуки странные раздались.

Перед дедом встал титан,
Чёрный, мерзкий и вонючий,
Понял дед, пришёл шайтан
И схватил себя за уши.

«Что изволишь, дед Иван?
Тень Усищи, долг исполнит,
Господин так приказал,
Все мечты твои заполнит».

«Хочет быть жена княжной:
Знаменитою Карховской,
Да прибудет здесь покой
На родной земле отцовской».

Сам приврал немножко дед,
Даже в доме нет покоя:
Только не́ было бы бед
От княгинюшки Карховской.

«Ты иди домой Иван,
Там княгиню повстречаешь,
Знаю, мелкий твой обман,
Молодчина, одобряю.

Если дело так пойдёт,
Запишу тебя в когорту,
Таракану, дам отчёт,
Похвалю дедок милорду.

Любит он людей „кривых“:
Те его целуют, в морду,
Их от жадности хмельных
В услужении комфорту».

Глава 3

Вдарил гром, титан исчез,
По ложбине серный запах,
Дед подумал: мне конец!
Я у чёрта в мерзких лапах.

Эх, пред смертушкой Иван,
Заглянул ты в очи беса
И тропинку показал
К сердцу старого балбеса.

Не заметил частокол,
Ограждавший волчью яму
Душу Ваня распорол
И подвергся дурень сраму.

Не пошёл Иван домой:
Да и дома больше нету,
За́мок мрачный там большой,
Слышен крик: подать карету!

Пыль столбом и щёлкнул кнут:
То на выезде княгиня,
Ругань с мелочью летит,
Едет баба матерщи́ня:

«А ну прочь с дороги голь,
Опустите очи долу,
Или выстрелит пистоль,
Задушу в гнезде крамолу».

Дед Иван летит в кювет,
Таракана проклиная,
Вереницу из карет,
Хмурым взглядом провожая.

Приютил дедка́ Ефим
Тот бессовестный жадюга:
«Как же так, Иван? Молчи,
Знаем с детства мы друг друга.

Помнишь, в детстве хлеб и соль
Разделяли на две части,
Разломав краюху вдоль,
Мы не знали слово: страсти.

Вместе турка стали бить,
Закрывали грудью брата,
Клялись дружбе век служить,
И что будет это свято.

Не в обиде я Иван,
И не душит сердце злоба,
Понял: брат попал в капкан,
Подвела тебя зазноба».

Марья с разума сошла
В замке бал без остановки,
Земли сразу продала
От Катичей до Карховки.

Розги да тяжёлый кнут
Разгулялись по округе,
А крестьяне в лес бегут
От Ивановой супруги.

Со зверьём им легче жить,
Чем под бабой дурковатой,
Марья хочет их клеймить
И продать царю в солдаты.

К атаману слово шлют,
Просят бедные защиты
Или шайку создадут
И подымут бар на вилы.

Атаман то сам не свой,
Днями мыслит и гадает,
А народ идёт толпой,
Замку люто угрожает.

Обложив со всех сторон,
Ставят лестницы для штурма,
И вот-вот Марии трон
Рухнет, как звезда у турка.

Прискакал в лес атаман,
Обещал всех взять в казаки,
Кое-как унял сельчан,
Избежав кровавой «драки».

Через год, а может два,
Взбеленилась вновь Мария,
Ночь не спит, княжна сова,
В чувствах снова эйфория.

Вза́шей гонят муженька
В замок страшный три солдата,
Баба смотрит свысока
И лицом вся бесновата:

«Лысый дед, пустой балбес,
Игнорируешь? Княгиню.
Может хочешь, старый бед?
Позабыв свою богиню.

По три раза надо звать
И искать по буеракам,
Бессердечный, как наш зять,
Убегаешь, дрянь к казакам.

Посмотри в мои глаза,
Видишь, как они поблекли?
А лицо ведь борозда,
Хоть сажай туда жерде́ли.

Быть хочу я молодой,
Без морщин и бородавок,
Женихи собьются в рой,
Проучу купчих „чернавок“».

«Баба! Стой! Перекрестись,
Не мели греха, при муже
Ты с ума сошла, кажись,
„Головой ныряя в стужу“».

Не отталкивай рукой
Как-никак, но я не вдовый,
Видишь, Ваня! Не чужой
И по-прежнему бедовый.

Не мешай, прошу, с травой,
Жизни вспомни нашей годы
Не бежал Иван к другой,
А встречал с тобой невзгоды.

Знай, ведь жизнь не колосок,
А большое Марья поле,
Где даётся всем урок
До кровавой, мать мозоли.

А ты хочешь всё спалить,
Не дождавшись урожая,
И позором заклеймить
В вечность, душу дорогая.

Кнут свистит над головой,
Тумаки летят, как груши,
Дед с разбитою губой
Плачет горько, сидя в луже.

Вышел дед Иван на кут,
Осмотрелся, помолился:
«Ты прости меня, Господь,
Я к шайтану обратился».

И промолвил дед Иван:
«Дук Бурдук, приди Усище!»
Пошатнулась вдруг земля,
Пыль до неба от ветрища.

Завывают сто волков,
Птицы тучею поднялись,
Грянул гром среди холмов,
Звуки странные раздались.

Перед дедом встал титан,
Чёрный, мерзкий и вонючий,
Понял дед, пришёл шайтан
И схватил себя за уши.

«Что изволишь, дед Иван?
Тень Усищи, долг исполнит,
Господин так приказал,
Все мечты твои заполнит».

«Поверни-ка, тень, часы,
Для княгинюшки Карховской,
Годы жизни погаси
Ты „молитвою“ бесовской.

Девой хочет снова стать
Без морщин и бородавок,
А народ красой пленять,
Проезжая мимо лавок».

Вдарил гром, титан исчез
По ложбине серный запах,
На княгиню глянул бес:
Нет морщин и бородавок.

Всех пленяет красотой
Жалкая вчера старуха,
Днём приехал князь Донской
И шептал ей лестно в ухо:

«Ты, великая княжна,
Затмеваешь взглядом небо
С горя треснула луна,
Стала вмиг щербатой, дева.

Больше нету сил у звёзд,
Друг они за другом гаснут,
Отправляясь на погост,
Где от зависти зачахнут.

Проложила млечный путь,
С бубенцами скачут тройки,
Хочет мир на Вас взглянуть:
Диво дивное Карховки.

Нам не надо Афродит:
Полюбили мы Марию,
Те гречаночки без рук
Вызывают аритмию.

Мы в Карховку все спешим,
День и ночь, сменяя дрожки,
Там мечту осуществим:
Целовать „Юноне“ ножки.

И не жалко умереть,
Ослеплённый красотою,
Заглянув в глаза небес,
Что сияют над луною.

Понимая, что ты червь,
Недостойный Марьи взгляда,
Здесь притих бы грек Гомер,
Хоть во лбу ума палата».

Царь Персидский заболел:
Видно жизнь прошла напрасно
Над могилой евнух пел,
Клял гарем в сём «безобразный».

«Уверяли там царя,
Нет прекрасней дев Востока,
Глянь! Лицом мы, царь: заря,
Не найдёшь ты в нём порока.

А я тоже был возгре́т
И подвергнул царство горю,
Где мой дамский пистолет,
Я судьбу сейчас ускорю».

Разбежался весь гарем,
Проклиная дни рожденья,
Двери им закрыл «эдем»
На все девять поколений.

Князь великий Дубецко́й
Пожелал увидеть Марью,
Написать портрет чужой,
Обманув супругу Дарью.

Он красавиц, жизнь искал,
Всё кружил по белу свету,
А супруге Дарье лгал:
«Поскачу писать комету».

Дивной кистью он писал,
Завязав глаза тесьмою,
Образ в сердце оживал,
И лишался князь покоя.

В голове одни мазки
Да портреты чередою,
Хоть ты бей вокруг горшки,
Не шеве́лит князь губою.

Будто мумия застыл
Не добиться князя взора,
Разум вход всем запретил,
Очищая ум от вздора.

В сердце образ запирал
И с тесьмою спать ложился
До поры, и князь не знал,
Во что облик превратился.

Под секретом то ему,
Правит кистью Проведенье,
А мазки по одному
Пополняют вдохновенье.

Кисть не ведала прикрас
«На картинах только сущность:
Что не видел зоркий глаз,
Ведь обманчива наружность.

Две недели князь писал
Дверь, поставив на запоры,
Даже Марью не пускал
И не слушал уговоры.

Марья хочет подглядеть
В щель двери́, закрытой князем,
Облик свой скорей узреть,
Ну одним хотя бы глазом.

Как художник написал,
Не забыл ли, что в моменте
Может, где черты украл,
И не видит брак под лентой.

Ведь портрет на сто веков
Украшать ей будет залу
Сбоку царственных гербов,
Утирая нос нахалу.

Тёмной ночью съехал князь,
Будто не был здесь и вовсе,
На портрете тень и грязь
От княгинюшки Карховской.

Глава 4

Вереница из карет
С женихами отовсюду
На дорогах, места нет
Не пройти простому люду.

Восемь лун не родилось,
А Мария вновь бушует,
Третью ночь ей не спалось,
Бродит в замке и мозгует.

Днём опять кричит на слуг:
«Приведите мне Ивана,
А иначе вас убью,
Не разлив и полстакана.

Ах ты, Ваня, остолоп
Почему мне зла желаешь,
Сразу видно: ты холоп,
Головой, дружок, не варишь.

И зачем мне красота,
Женихи из-за границы?
До погоста Вань верста
Час придёт и нет девицы.

Я желаю вечно жить
Иль хотя бы лет под триста
Марьи душу веселить,
Верь, я стану шелковистой.

Не поймёшь, Иван, меня,
Ты привык дышать навозом
Через день, судьбу кляня,
Отправляясь к „грязным“ козам.

Да и то, смотри, балбес
Ворон триста лет гуляет
Без каких нибудь чудес
И Усищ не умоляет.

А Кощей дундук живёт
Ровно шесть тысячелетий,
И деньга́ к нему течёт,
Он богаче всех на свете».

Вышел дед Иван на кут,
Осмотрелся, помолился:
«Ты прости меня, Господь,
Я к шайтану обратился».

И промолвил дед Иван:
«Дук Бурдук, приди Усище!»
Пошатнулась вдруг земля,
Пыль до неба от ветрища.

Завывают сто волков,
Птицы тучею поднялись,
Грянул гром среди холмов,
Звуки странные раздались.

Перед дедом встал титан,
Чёрный, мерзкий и вонючий,
Понял дед, пришёл шайтан
И схватил себя за уши.

«Что изволишь, дед Иван?
Тень Усищи, долг исполнит,
Господин так приказал,
Все мечты твои заполнит».

«Хочет Марья, как Кощей,
Созерцать свои богатства
В мире вечных звёзд огней,
Дай от смерти ей лекарство».

Вдарил гром, титан исчез,
По ложбине серный запах,
Убегает смерть долой
На шести мохнатых лапах.

В замке мрачном звёздный бал,
День рожденья постоянства,
Век души там умирал,
Убиенный окаянством.

Георгиной расцвела
Днесь Карховская княгиня
Марья вечность обрела,
Воспылала в ней гордыня.

Проезжал из Крыма Гот,
Завернул на землю Зыбку
И за чудо средь болот
Ме́сто звал: град Новозыбков.

Заодно решил сравнить
Марью нашу и готчанку
Сто́ит так Красу любить
Больше даже, чем гречанку.

«Слух по миру пролетел,
Затмевает Марья звёзды,
Красоты она предел,
И богини мрут от злости.

Крымский хан Красе чертог
Передал сто пять поклонов,
Сделать больше он не смог
Шлёт, зато все шесть пардонов.

Я ж как Готский славный князь,
Представляю все народы,
Собираюсь разузнать,
Отчего сере́й восходы.

Есть ли Марьи в том вина,
Как нам странники вещают,
В ней причина лишь одна?
Что деревья усыхают.

Потому приехал к вам!
Я без злобы, но с печалью,
Что увижу, то отдам,
Не покрою холст эмалью».

Три недели просидел,
Подружился с людом знатным
Земли, те в стихах воспел,
Покорённый делом ратным.

Отдохнул среди лесов,
Подлечил своё здоровье,
Чай, испил средь казако́в
Пряник, кушая медовый.

Обижался готский князь:
Не открыла Марья двери
В Крым, уехал, помолясь,
Пожелав „родной“: холеры.

Ей и князь теперь, как чернь,
Не имеет рядом место
«Пусть дурак свой пьёт женьшень
До священника приезда.

Ишь, что вздумал дурачок
Присмотреть себе покои,
Будет бездарям урок
Для чернавок, то герои.

Я столетия одна
Очаровывать мир буду,
Изопью до дна венец,
Подвергая душу блуду.

Пирамиды и дворцы
Все найдут свою кончину,
Только я, Мария Свет,
Не познаю паутину.

Тлен не тронет ясных глаз,
Ослеплённый распадётся
Колдуна, коварный сглаз
На лету ко мне споткнётся.

Буду пить я кофе, чай
Рядом с дивною жар-птицей,
Вместе яблоки вкушать
С оживающей девицей.

Я Кархо́вку превращу
В золотую Атлантиду,
Недостойных не пущу,
Где висят сады Марии.

Знают место пусть они,
Что под солнцем занимают,
Станут там гостить цари,
Те, кто Деву почитают.

Я приму поклон царей,
Чтобы ноги целовали,
Не целуешь то взаше́й:
Так все дурни понимали.

И с Кощеем подружусь,
Усыплю его молитву,
Выкрав злато ухмыльнусь,
Подведу маня к обрыву.

Правит здесь один магнат,
И конечно, это Марья,
Божий мир так маловат,
Будет в нём одна пиранья».

Вот гордыни грязный червь
Свил гнездо в душе «богини»,
Мерзкий, подлый изувер
Стал любимчиком княгини.

Не проходит и двух зим,
А Мария вновь больная,
«Повернулась», голова
От мечты огнём пылая.

«Где тот дряхлый, жалкий хрыч,
Нервы все мои на взводе,
Не разбил там паралич?
От козлов его в заботе».

Три солдата тут как тут
Держат старого подмышки
По хребту нагайкой бьют
Без оглядки передышки.

«Преклонись, Иван, дурак,
Перед светлою княгиней,
Иль отведаешь кулак
И как небо станешь синий».

«Как ты мог, трухлявый пень,
Раздражать меня, Марию?
Хоть бы совесть поимел,
Вызываешь аллергию.

Днями я для вас тружусь,
Вся иссохла от заботы,
Хоть бы кто сказал: молюсь!
С ликом Марьи на икону.

Буду всем давать я рубль,
Кто почтёт меня святою,
Если нет, получит пуль,
Растопчу тот дом ногою».

«Баба глупая, оксти́сь,
Не бери греха, на душу,
Не пойду, хоть провались,
Разруби меня как грушу».

«Не пойдёшь, дурак Иван?
Подпалю сейчас Карховку,
А скажу: ты! Басурман
И народ собью враз с толку».

Глава 5

Вышел дед Иван на кут,
Осмотрелся, помолился:
«Ты прости меня, Господь,
Я к шайтану обратился».

И промолвил дед Иван:
«Дук, Бурдук, приди, Усище!»
Пошатнулась вдруг земля,
Пыль до неба от ветрища.

Завывают сто волков,
Птицы тучею поднялись,
Грянул гром среди холмов,
Звуки странные раздались.

Перед дедом встал титан,
Чёрный, мерзкий и вонючий,
Понял дед, пришёл шайтан
И схватил себя за уши.

«Что изволишь, дед Иван?
Тень Усищи, долг исполнит,
Господин так приказал,
Все мечты твои заполнит».

«Помолчи-ка лучше, тень,
Отойди сей раз в сторонку,
Пусть приходит сюзерен
Дело к бесу, не к бесёнку».

Закружили хоровод
Масса ведьм в большой ложбине,
Призывая: «где ты, чёрт?
Шабаш наш найдёшь в лощине.

Приходи, давай скорей,
Наведи в логу́ порядок
И охоту всем отбей,
Чтоб бежали без оглядок.

Раскричался тут Иван,
Будто царь он преисподней,
Очумевший старикан,
Нам грозит, ещё негодный.

Говорит, возьмёт ружьё,
Постреляет нас, как белок,
Мётлы бросит на хламьё,
Не потерпит тёмных сделок.

Иль придёт отец Макар,
Крест святой на нас наложит,
Превратит всю ночь в кошмар,
А затем в костёр забросит.

Дед, наверное, забыл,
Что и сам женат на ведьме,
И грехами весь заплыл
Под коварной чёрта сетью.

Строит праведника здесь,
Позабыв, дурак про деньги,
Нам показывает спесь,
Широко раскрывши зенки.

Учит святости простак,
Совесть ищет у волшебниц,
Погляди, какой дурак
Сам у чёрта, лжец, нахлебник.

Раз за разом прёт на кут,
Забывает стыд и совесть,
Там же в рот ему кладут,
Прячет дед на время гордость.

Скинул дед вину с себя,
Чистый, словно бела скатерть:
Марья, всё из-за тебя,
Ты очаг сразила насмерть.

Первый душу сам продал,
А Марию всё ругает,
Ты ж позицию дед сдал,
Наглость, в общем умиляет.

Бабу Марью обвинял,
А твои где ж были очи
Или в них „металл“, сверкал?
И наврал, что было мо́чи.

Сам ночами дед мечтал
Про мешок и про гаремы,
Лицо утром умывал,
Не мои то мол дилеммы.

Образумь его, ты бес,
Не нужны нам счас скандалы,
Всё испортит дед балбес
И порушит пьедесталы.

Глянь за Марьей, сколько баб
Заразились жлобства страстью,
Зло: могучий бездны краб
Разорвёт покой домашний.

Нет покоя: нет любви
И согласия и счастья
Чуть немножко надави
Будут день за днём ненастья».

Слышен гул из-под холма,
Сто медведей заревели,
Окружила деда тьма,
Очи чьи-то заблестели.

Вороньё с берёз летит,
Па́ли замертво три ведьмы
В страхе, дед Иван дрожит,
Зеленеют руки медью.

Таракан пред ним стоит,
Молнии с усов до неба
На Ивана, бес рычит:
«Я просил не звать без дела!

Тень к тебе я посылал,
Всё она на свете может,
Ты зачем меня позвал?
Душу, кто твою так гложет?»

В царстве дед сейчас аврал
Очередь ко мне до моря,
Две недели разгребал,
Избежать хотел затора.

Выдать паспорт обещал,
Если даже не по списку,
И немножечко унял,
Сделав льготы на прописку.

А народ идёт вразнос,
Покрывая долы, горы,
День ко дню растёт, дед, спрос
На услуги, договоры.

Справил ты рекламу мне,
Потому сей раз прощаю,
А не то б спалил в огне,
В ярость часто я впадаю.

Говори Иван быстрей,
Про что тень мою обидел
И спровадил до дверей,
А слезы её не видел.

Рассказал ему Иван
Про Марию и икону,
Поперхнулся таракан,
Словно съел живьём ворону.

Всё, что есть, Иван, давал
Даже больше и сверх меры,
Царство наше: капитал,
А ты просишь мзду от Неба.

Здесь бессилен вовсе я
Сам лишился благ и сана,
И боюсь его ружья,
Не поможет Вань охрана.

Бабу, дед, избавь от дум,
Хочешь ведьму дам на помощь?
Напряги в конец, Вань ум,
„Не впускай в него позёмок“.

Не учёл я, дед, масштаб
Нашей Марьи, бедолаги,
Там страстей великий штат,
Каждый раз одни аншлаги.

Ох, и зверский аппетит
Показала наша баба,
Слышишь, тень моя ворчит:
Вот жаднючая та жаба».

А из леса выходил
Друг Ефим с охоты грузно,
Глухарей мешок набив,
Шёл, считал в уме поштучно.

Видит брат Иван, стоит
И дрожит, как лист осины,
Рядом глыба, вверх усы
Да глаза как два камина:

«Берегись, Иван, там чёрт!
Падай на́ землю, дружище»
Два жакана из стволов
Полетели в рот Усищи.

В старом доме за селом
Жили тихо дед и бабка,
Лес тянулся за окном,
На опушке бегал зайка.

Дед ходил с утра на пруд,
Приносил на завтрак рыбу,
Чаще фунтик, редко, пуд
И конечно, сказок уйму.

Лузик Владимир 19.07.2024.