Окурок языком столкнув с губы,
«Седой», «король» поселка, монотонно
пропел, что я, мол, белая ворона,
и что совсем не помешало бы
мне, как и всем «нормальным», закурить,
не то он будет мне «мордашку бить».
Дружки его, ухмылки подло пряча
за мнимой озадаченностью рож,
кивали головами: дескать, что ж,
закуривай, парниша, а иначе ...
Метнулся стриж на солнце, в вышине.
Я, стиснув зубы, отошел к стене.
“Кури!“ - уткнулась фильтром сигарета
в протест моих до сини сжатых губ.
Жест был вальяжен и пока не груб,
но только мало радовало это:
«Седого» упоительный оскал
пощады мне совсем не предвещал.
“ Кур-р-р-и-и! “ - и - с хрустом - за спину мне руки,
Тычки свивая с хрипом бранных фраз.
Метнулись искры веером из глаз.
"Кур-р-ри, щен-нок!!!" Боль. Сопот. Боль! Боль! Глюки...
Табак во рту... Сарай (в стрехе – дыра)...
«Кур-р-р-ри, пас-ску-у-д-да!» - et ... et cetera...
Орал “Седой“: “Повешу, падла! Вожжи!!!“ -
И резво шею в петлю мне вправлял…
Я - закурил.
Тремя годами позже.
Так, от безделья: дурака валял.