Король, мышка и кафтан.

Жил давно глупец-король
В Старой Готии, на троне,
Точно ржавая, пистоль,
Государь великий лодырь.

Видно, род не лучшим слыл,
Царь родился наш, неряхой,
Умываясь волком выл
И грозился страшной плахой.

Сам одеть не мог трусы,
Путал с детства всё с носками,
А лишь выросли усы,
Обозвал их парусами.

Прятал кожаный сандаль
За старинными шкафами,
Заставлял впотьмах искать,
Оскорбляя слуг словами.

Зубы вырвать царь хотел,
Не желая утром чистить,
Он брыкался и шипел,
Тумаков грозил начислить.

До обеда спать любил,
Завернувшись в одеяло,
Нерадивый не спешил,
Лень врождённая пленяла.

Сны дарила каждый день
Южной сказкой, как кудесник
Уводила разум в тень,
Словом, главный в нём репейник.

В лени «двор» король винил:
Звёзды в грёзах возвещали,
И перечить запретил,
Посылая к чёрту в да́ли.

Подымал большой скандал,
Обнаружив: снова голый,
Выяснял: «Кто одевал?
Накажу плетями, подлый».

Где трусы его? Носки.
Бирюзовая рубашка?
Серебристые очки?
Царь пред вами! Не букашка.

Прибежал всяк генерал,
Неуклюжие министры,
Зная, чем грозит скандал,
Сабли царские так быстры.

Кофе пил царь в три часа:
Ясно солнышко в зените,
«Зевс» лелеял телеса,
Покоряясь Афродите.

После кофе отдыхал
Часа два, а может боле,
Про здоровье кесарь ныл,
Мерил с магом биополе.

«Не порвал ли бес его?
Пусть найдёт внутрях вражину,
В сердце холод от того,
Маг изволь искать вакцину».

Где-то в пять министр входил,
Говорил про займы, банки,
Две реформы утвердил,
Наложив запрет на франки.

Сколько податей собрал
Сам, налог придумав новый,
Бла́га море обещав,
Плюс доплаты, если «вдовый».

Но ленив наш царь и глуп:
Вот и цифры утомляют,
Смотрит скучный он на дуб,
Там ворон коты гоняют.

Не любил монарх и труд,
Называя грязным делом
Он божественный сосуд
Не ровняйте с «грубым телом».

Царь прикажет, принесут
Прямо в руки до постели,
В рот с молитвой подадут,
Только б очи не грустнели.

В семь часов король зевал,
Намекая на усталость,
Отобедать возжелал,
В животе балу́ет слабость.

За обедом слуг гонял,
Государственных министров
Смертной карой, угрожал
Мест лишить, заслуг, регистров.

«Каша кислая и хлеб
В молоке, небось отрава,
„А обед как не обед“,
Будто кормят волкодава.

В монастырь решил уйду,
Ближе к богу и природе,
Я кругом себя найду,
А вы лишние в колоде.

Кто вам даст на хлеб, и соль,
Защитит дома от ка́та
Токмо мудрый ваш король
„От рассвета до набата“».

Ровно в восемь уходил
Царь в постель, ко сну готовясь,
Всех в предательстве винил:
«„Вот умру, тогда дождётесь“.

Вам на паперти стоять
Без лучей моей короны,
Там людишек умолять,
Бить поклоны, слать пардоны».

Да, глупцам споко́н везёт:
Дурням троны, «камни» злато,
А раб ложку подаёт:
«Всё по правде их, всё свято».

Царь любил больших льстецов,
Привечал в монаршью свиту,
Брал министров, тех лжецов
К королевскому «корыту».

Ну, а те не дураки,
Прославляли всяку глупость,
Сладко льстили, мастерски́
Величая: «Ваша Мудрость».

Уверяли дружно в том,
Что София, отдыхая
Вновь, промолвила тайком:
«Мудрость царскую вдыхаю».

Он ведь солнце знатоков,
Бриллиант в чернильном небе,
Та скала от дураков,
Что раздавит глупость в дребезг.

А тот путал, кто Сократ:
То ли конюх, то ли ловчий,
Архимеду не был рад,
Думал, пан великий польский.

Ждали праздник в том году
В готском старом королевстве,
Царь сказал я превзойду:
Королей всех, по соседству.

«Знаю много я чудес
На заходе и востоке,
Но во сне пришёл Гермес,
Подсказал мне в диалоге.

Я сошью чудной кафтан
Красной нитью и волшебный
Хоть икнёт восточный хан
Мой его великолепней.

Потеряет аппетит
И от зависти вспотеет,
Пол-Китая мне вручит,
Поседеет, заболеет.

А французский государь
Отвернётся от лягушек,
Мясо есть начнёт, дикарь,
Русский борщ с горой пампушек.

Мне портной пошьёт кафтан
Не простой, а невидимку,
Чтоб „ослеп“, не видел хан,
Как я с ним стою в обнимку.

Чудом света назовёт
Всякий в царство приходящий,
Сказ по миру разошлёт
Короля, ушам так льстящий.

„Всё ж какой я молодца́“,
Рассуждал король на троне,
Люди видят мудреца,
Ту звезду на небосклоне».

И позвал министров он,
Зачитал свои наказы,
Погрозил рукой вдогон,
Мол, не примет их отказы.

Но министрам не впервой
Слушать лодыря хотелки,
Утешает ум мечтой
«В золотой балбес тарелке».

«Царь забудет про кафтан,
Про Китай и про лягушек,
В голове идей курган,
Как ватрушек у толстушек.

А нам надо „вечно“ жить,
Содержать семью большую,
Нас казна должна кормить,
Что ж мы тратим лесть впустую?

Целый день поклоны бьём,
Вытираем пыль с сандалий,
Очень трудно, устаём,
„Мрём под тяжестью медалей“.

Соглашаясь на абсурд,
Что малина пахнет грушей,
А испанец это курд,
Унижаясь пред хвастушей.

Что на небе две луны,
Но никто пока не знает,
Мудрецам они видны́,
Как те, па́рою гуляют.

И сама Земля плывёт
На огромных кашалотах,
Ты пойди проверь: царь врёт?
Будешь первым в идиотах.

Кто ж на край земли пойдёт,
Только разве ж в анекдотах,
Если царь чуть-чуть и врёт,
Что ж тогда на бегемотах?

Царь нам золото даёт,
Мы его как перст лелеем,
Ну а лодырь и глупец
Бог с тобой, не заболеем.

Здесь набить бы свой карман,
Откусив ломоть короны,
А взамен „скормить банан“,
Для казны то не уроны.

Но как странно, в этот раз
Царь всё помнил и бесился,
Не терпел и льстивых фраз,
Мёртвой хваткою вцепился.

Обещал „Слуг“ наказать,
Вот уж точат и секиры,
Если будем дальше лгать,
Всех отправит в бомбардиры.

Надо сшить ему кафтан
Красной нитью и волшебный
Позавидует сам хан,
Он такой же, бесполезный.

Пристрочи́м в кафтан карман,
Уникальный и волшебный,
Только руку запусти,
Станешь людям незаметный».

Пригласили мастеров,
Дали в помощь деда мага,
Должен быть заказ готов
К дню имперского их флага.

Те трудились день и ночь,
Кушать часто забывали
Но успели в срок точь-в-точь,
Все вокруг ура кричали.

Наконец готов кафтан
С красной нитью и волшебный,
Проливает слёзы хан,
Врач боится, вдруг ослепнет.

Ладен сам во всём кафтан:
И петлицы, и подолы,
Вшит волшебный, в нём карман
Для узнания крамолы.

И расцвёл улыбкой царь,
К небу вздёрнулись усищи:
«Дух я сказочный, не тварь,
Поселюсь в любом жили́ще.

Буду тайны люда знать,
Оставаясь невидимкой,
И грехи бояр считать,
Притворяясь белой дымкой.

Кто не платит мне налог,
От казны доход скрывает,
Чтоб король был нищеброд,
Государство разлагает.

По амбарам сам пройду,
Загляну и под кровати,
Всё до капельки найду,
Предъявлю и пыль к оплате.

Распустилась страшно чернь,
Наш закон не уважает
И колюча, словно стернь,
„Власть от бога проклинает“».

Не любил народ свой царь:
«Вечно жизнью недовольны,
Научились у татар,
Хитроваты, своевольны.

Не тиран я для страны,
А надежда и опора,
Нет нигде моей вины,
Скажет вам сама Пандора».

Кесарь ложку не подня́л,
Не подвинул ближе миску,
А народ с землёй сравнял,
Хлеб забрал, не дал расписку.

Голодают все кругом
Люди, кошки, даже мышки,
Только лодырь сладко пьёт,
Ест из крытой златом миски.

В тёплой кухне в уголку
Обитает смирно мышка,
Днём и ночью начеку
За котлом «зверюга»: киска.

У неё полно забот,
Нет минутки для покоя,
Не до будничных красот,
Жизнь у маленькой изгоя.

«Надо деток накормить,
Малыши в ночи́ пищали,
Жадный повар крепко спит,
Да и слуги не вставали.

Посетить родных подруг,
Те живут неподалёку,
В суете всё недосуг,
Даже чмокнуть милых в щёку.

Разузнать там про кота,
Про интриги и ловушки,
Не попасть самой в „капкан“,
„Пусть жирдяя съест лягушка“.

Нет тут большего врага,
Когти он на мышек точит,
Как придёт, везде беда,
Вряд ли мимо кто проскочит.

В среду прошлую наглец
Вызвал трёх друзей в подмогу,
Кухню окружил хитрец,
Собирался взять с наскоку.

Перекрыли дверь в подвал,
Пробежались под столами,
Хорошо черпак упал,
Завалил горшок с цветами.

На шум повар прибежал
От сна с узкими глазами,
Трёпку шаечке зада́л,
Отступали те, тылами.

Обсудить, что за кафтан
Приобрёл король-бездельник,
Вроде б в нём пришит карман,
Говорят, большой волшебник.

Положи в карман сырок,
Тот таинственно исчезнет,
Лишь останется дымок,
А сам в норке уже зреет.

Эх, подружки, нам бы всем
Заиметь „восьмое“ чудо,
„Как сказал немой Ефрем“:
„Горб наели б как верблюды“.

Стол накрыли враз большой
На сегодня и на завтра,
Голод в городе сплошной,
Мне поведала ондатра.

Промелькнули быстро дни,
Унося с собою время,
Звёзды сели на плетни́
Отдохнуть, забыть про бремя.

Хан привёз товар царю,
Тот восточный, с поднебесья,
И кричал: «кафтан куплю!
Я страдаю жуткой резью».

Пол-Китая обещал,
Да икал, спустя минуту
На глазах у всех седел,
Заболел, схватил простуду.

Весь дрожал и холодел:
Только в дымке царь скрывался,
Был похож лицом на мел:
Дух, смеясь, с ним обнимался.

Хан от ложки убегал,
Позабыв подагру, годы
В верх взлетал, как тот гонга́л,
А из уст звучало:...го́ты.

По столам бил палашо́м
То направо, то налево,
Замарался гуляшом,
И смеялась королева.

Посылал великий хан
Дипломатов и шпионов,
Чтобы выкрали кафтан
Ночью тёмною у го́тов.

А светлейший, всё узнав,
Ухмылялся и хихикал:
Не минует хан, канав
Царь под нос себе мурлыкал.

И дождавшись но́чи он,
Появился втайне хану
В ухо рявкнул как дракон:
«Я тебя „осёл“, „достану“».

Разметал тому постель,
Напугал огнём охрану,
На ковры разлил кисель,
Дёготь, влил «шалун» в сметану.

Хан плясал, как журавель,
Поднимая ноги кверху,
А любимец спаниель
Соли съел от страха мерку.

Прибежал в шатёр шаман,
Завертелся в пляске с бубном,
Да упал впотьмах в казан
И «заснул» в бульоне мутном.

Хана «пре́дал» ятаган,
Друг, служивший верно с детства,
Налетал как ураган
И наделал много бедствий.

Порубал на входе дверь
И монаршею одежду,
В нём явился дикий зверь,
Погубивший всяк надежду.

Камажа́й плясал казан
Обходя шатёр по кругу,
Пробудился в нём шаман
И сбежал от перепугу.

На столе дымил кальян,
Кольца дыма извергая,
Вёл себя как хулиган,
Обстановку нагнетая.

Хан весь в дыме утопал,
Кашлял громко и сморкался,
Да шайтана поминал,
Нецензурно выражался.

Не сдержал король свой смех,
Понял хан чьи то проделки,
Повинился за свой грех
Жемчугом в златой тарелке.

А французский государь
Перестал варить лягушек,
Кушать мясо стал дикарь
Русский борщ с горой пампушек.

И на запад, на восток
Клялся громко и молился,
Лишь увидел тот дымок,
На коленях повинился.

Как мечтал идти войной
На царя и на державу,
Завладеть его страной,
Что давно ему по нраву.

Работящий в ней народ,
И умом по миру славен
Знаменитый мореход,
Кто другой в заслугах равен?

«Гунны, швабы, всё не то,
Я их так не уважаю,
Я хочу твоё гнездо,
Видишь, завистью вздыхаю.

Учредил в стране б закон,
Справедливостью назначив,
И не правил, как дракон,
Я в налогах не навязчив.

Понастроил бы судов,
Загрузил туда товары,
Нанял ушлых продавцов
И доплыл до жаркой Ганы.

Там из золота холмы,
Золотой песок на пляжах
Взгляд куда не устреми,
Жёлтый цвет на всех пейзажах.

В трюмах полных я б привёз
Драгоценные каменья,
Не хватило бы колёс
Развозить вам украшенья».

Но не слушал то король
И довольный развлекался,
Потеряв самоконтроль,
Над гостями изгаля́лся.

Хана дёргал царь за нос,
Подставлял хитро́ подножку,
Постарел на год барбос,
С перепугу ел окрошку.

Звал он хана „эскимос“,
А французу клал лягушек
В землю, хан, бедняга, врос
А француз просил пампушек.

Где взять «тучу» для царей?
Чтоб смеялись, но хворали,
Уважали «матерей»
И на паперти стояли.

Трудовой народ страдал
От монаршей финтифлюшки,
Кругом нос король совал,
Выгребал всё до полушки.

Богател царь с каждым днём,
Алчность скрягу одолела,
Поедал народ живьём,
Справедливость овдовела.

Но умней никак не стал,
«Утром» редко умывался,
Забывал одеть „пиджак“,
Под кафтаном ведь скрывался.

И штаны ему зачем,
Коль не мёрзнут вовсе ноги,
Босиком ходил монарх,
Как большой гуру́ от йоги.

Так и жил бы царь себе
В удовольствие и славе,
«Но с ворот пришла беда»,
И конец настал «державе».

Скупердяйничал король,
Он добрался и до кухни
И натёр большой мозоль,
Измеряя ложкой студни.

Главный повар «голодал»,
Постройнели вдруг министры,
Мир мышиный убежал
В близлежащие трактиры.

Напоследок, уходя,
Приуныла горько мышка,
Ведь не кормлена семья
И сама совсем ледышка.

По палатам голод гнал,
По укромным закоулкам:
«Может крошки кто терял,
Добавляя сыр к закускам?»

Так попала к королю
Мышка в царскую палату:
«Дай Бог, что-нибудь найду,
Вот бы сыра из салата».

Тишина, кот злобный спит
И кафтан лежит на троне
Чудный, в нём карман пришит,
Весь измазанный в беконе.

Ма́нит запахом к себе,
Аж желудок в бублик сводит:
«Что ж, поддамся ворожбе,
Голод мною верховодит.

Если в нём лежит сырок,
Он мышат троих накормит,
Вдруг найду там, что и впрок,
То мне силы восстановит».

Но мечты всегда обман,
Не досталось мышке крошек,
И терзала мышь карман,
Сделав дырочку, что грошик.

Вспыхнул светом враз кафтан,
Да затрясся, задымился,
Будто о́жил сам шайтан,
Дар забрал и удалился.

В тот миг стал простым кафтан,
И по сути не волшебный,
Не работает карман:
Остаёшься всем заметный.

И икнул восточный хан,
Да француз, сварил лягушку,
Потускнел чудно́й кафтан,
Превратившись в безделушку.

Мышка вечером ушла
До ближайшего трактира,
В нём живут её друзья
И там много крошек сыра.

Утром царь надел кафтан,
Позабыв опять бельишко,
Что простой теперь карман,
Знала только с кухни мышка.

Но не знал об этом царь,
И не думал, и не ведал,
Руку продолжал совать,
Ведь и раньше так он делал.

И пошёл царь на базар,
Как цыган, на босу ногу,
Словно вышел из кошар,
Хоть умылся, слава Богу.

«Мне б их хитрости прознать,
А то как умён народец,
Да́бы мзду мне не отдать,
Порешили, что я „хлопец“.

Нет, не пара и не брат,
Ишь что дурни возомнили!
Царь повыше во сто крат,
Слёзы ваши подтвердили.

Разузнаю всё я сам
Не пойду к своим министрам,
Веры больше мне усам,
Чем придворным „органистам“.

Не могу я разгадать,
„Словно воду лью в колодец“,
Кто здесь главный супостат
И бесстрашный полководец.

Бунтарей сейчас найду,
Плаха ждёт их и секира,
Иль продам к рабам в орду
Да порадую Амира.

Ишь, задумала, что чернь,
Извести меня под корень,
Я очищу дом от скверн
И казню, кто не покорен».

Царь ходил среди рядов,
Думал тенью незаметной,
Взглядом впившись в продавцов
И с улыбкою победной.

Ненароком наступил
На осколок от кувшина,
Вскрикнул бедный и присел,
Где «торговая» витрина.

И увидел в ней себя:
Голым телом под кафтаном,
Позади мужлан стоит,
Машет острым ятаганом.

Руку царь совал в карман,
Удивляясь раз за разом,
Видел сам себя тиран,
А старанье было даром».

И кричит уже толпа:
«Что за царь у нас безродный,
Мы его лишим герба,
Раз в стране народ голодный.

Всем навесил три ярма,
Умирают наши дети,
А царь ходит без штанов,
Словно с гор спустился Йети.

Стыд и срам, царь потерял
Уважение к народу,
Нас, как немцев покорял,
Относился будто к сброду.

Отведём в чертополох
Короля, его министров,
Пусть сажают там горох,
Нам не нужен полк „артистов“».

«Там их царство, и юдоль
В нём познают фу́нты лиха,
Он теперь нам не король,
Говорила повариха.

Нам София подберёт
Настоящую Премудрость:
Кто „Хозяин, а не царь“,
И к народу явит чуткость.

Он, проснувшись по утрам,
Позабудет выпить кофе,
Выйдет в поле к косарям,
Там натрёт мозоль до кро́ви.

Сядет с чашкою в обед,
Будет кашу есть с друзьями
И внимая в смысл бесед,
Станет ихними теня́ми.

И куда народ зовёт,
Стопы царь в тот день направит,
Кровь свою с ним подчеркнёт,
Льстивых, правдой обезглавит.

Не князей ему совет
Ляжет нитью путеводной,
Им бы больше всё карет,
Да и царь во всём покорный.

В «поле» голос тот звучит
Из глубин корней народных,
С ним он время победит,
Станет в ряд для освящённых».

Повороты в жизни есть,
Где корон лишает мышка,
Так спасает нашу честь,
Неприметная худышка.

И икнул восточный хан,
Почесал француз затылок,
Не спасёт и их «кафтан»,
В жизни много всяк развилок.

Владимир Лузик 14.06.2024.