Афганские будни

Я, ведущий. За мной вертолётов звено,
Винт глотает в себя, словно ром, километры.
Год уже, как Афганские жгучие ветры,
Обжигают лицо, а в душе лишь одно:
Ожидаем замены, дома ждёт нас вино,
Дети, жёны и мир, и сибирские кедры.

Мы идём по ущельям в их жёлтые горы,
Где-то там караван и мы вызваны срочно,
Как ведущий ручаюсь, что выйдем мы точно,
А душа мне поёт про родные просторы,
Про снега и тайгу, и речные заторы,
То, что с детства в душе и застряло там прочно.

А в передней кабине оператор сидит
Мы друзья с ним, а жёны подруги.
Мы с одной с ним сибирской округи…
«Сашка, глянь, что у нас впереди».
«Где? Не вижу». «Ты по курсу гляди».
В СПУ Витькин голос молодой и упругий.

Вижу их, растянулись они по тропе.
«Девять двадцать, давай как обычно,-
Палец кнопку ощупал привычно,-
Я пройду «холостым», а ты бей по толпе,
Боевым разворотом я пристроюсь к тебе,
Уничтожим мы их методично.

Так пройдём мы волна за волной,
Нас звено – это значит две пары,
Чередуем по парно мы наши удары,
НУРСы с блоков, неистовый вой,
Витька рвёт пулемёт, он вообще заводной,
Гул в ушах, как от хриплой гитары.

Вдруг удар по обшивке и сирена завыла,
Замолчал у меня впереди пулемёт,
Я тяну из пике, как бревно вертолёт.
«Витька, Витька, ответь!» Провода перебило.
Максимально шаг-газ, я тяну, что есть силы,
Будто с загнанной лошади пот с меня льёт.

«Девять двадцать, командуй, я из боя ушёл,
Посажу вертолёт где-нибудь на равнине».
Что случилось у Витьки в кабине?
Почему вертолёт стал ужасно тяжёл,
Кое-как в горизонт из пике перешёл.
Повезло, что движок хоть ещё не заклинил.

Наблюдаю площадку, нужно ветер учесть,
Гидросмесь на нуле, значит сяду на брюхо,
А в передней кабине, как в танке всё глухо.
Мысль сверлит до пят. Поскорее бы сесть.
Пыль с земли, полумрак, вот касание, есть.
А предчувствие давит, во рту стало сухо.

Кое-как сковырнул я передний фонарь,
На секунду меня будто цепью сковало,
Снял ЗШа с головы тяжело и устало.
«Что же сделала ты, душманская тварь?»
От осколка ещё поднимается гарь.
И всего за мгновение Витьки не стало.

Он сидел, лбом уткнувшись в стекло
И осколком полчерепа точно лезвием снято.
Мы не бабы с тобой, мы России солдаты,
Но я даже не знаю, как из глаз потекло,
Сердце сжалось в комок и его припекло.
Мне во век не забыть эту чёрную дату.

Значит вот почему, вертолёт стал тяжёл,
Ты на ручку упал, придавив своим телом,
Ещё в детстве ты был пареньком очень смелым,
И вот смерть далеко на чужбине нашёл.
Я ж видал ДШКа, почему не ушёл?
Почему отворот, будь ты проклят, не сделал.

Текут слёзы мои по запавшим щекам,
Дай тебе хоть глаза я закрою.
Как жене я скажу? Как я дверь к ней открою?
Прикасаюсь к твоим я остывшим рукам,
В цинке ты возвратишься к родным берегам,
А я здесь попрощаюсь с тобою.

Ты прости меня, Витя, что тебя не сберёг!
Ведь чуть-чуть отвернуть нужно было,
Как найти мне в себе столько силы?
Отвернул бы конечно, если б знал, если б мог!
Я от нервного срыва видно продрог.
Кровь в груди у меня здесь, в Афгане застыла.

Я частицу себя здесь оставил в горах.
Через три дня уйдём, ничего не забыв,
Ни Кундуз, ни посёлок Мазари-Шариф,
Слёз своих и чужих на усталых глазах
Взгляд погибших друзей, как с икон в образах,
И потомков своих на века озарив.