«По замыслу Божьему»

­­­­­­­­­­­­­­­­Не помню, какой я дорогой, под вечер, брела до порога дома
в морозный сочельник. Машинных сигналов не слыша. Холод
пронзал до костяшек и нáсквозь. Знать, зимний гремящий молот
поднял свой прицельный взмах.
Год первый. Тот год – был отмечен, как год судьбоносной встречи,
в такой же, как ране, промозглый, ничем не приметный вечер.
На плечи садилась зима, словно хищный и зоркий, голодный кречет,
где выцвел, как лёд, закат.

Январь пролетел быстротечно, беспланово, ветрено-невесомо.
А шарик земной всё быстрее-быстрее кружился юлою, словно
мне жизнь посулить был и рад благодатную, как обнову –
настал, вот, волшебный миг:
в котором пути – в круг, и руки, сплетались рискованно и спонтанно,
и небо – как небо, обычное – казалось лазорево-океанным.
К нему не приткнуться. Как жалко! Но рук мне Его хватало
вполне, чтоб звездой светить,

оттенками, бликами... Вжилось синхронно в прихожей кресло,
в котором вдвоём нам порой не хватало излишка места.
Но так интересней: про рай в шалаше (помнишь, в детстве?), как в песне.
К которому (влип) – привык.
Листай ты хоть прессу, пульс будничного – рекламмники и газеты,
страницы помятых журналов, муть прочего. Тёмное логово интернета.
– Привет, моя радость, как день твой сегодня?
– Ни так, ни эдак.
Зато есть постель, и мы,

и рядом всегда. Нет, не в сказочно-стразных регалиях ладной жизни.
Да, красочны сны небоскрёбные – шпилями, безоблачно я́сны выси
мечты, что лет в восемь, у школьной* – казалась смешной мне мыслью,
мол, принцы – хрупки́, слабы.
И я собирала мозаики, головоломки и паззлы с цветным драконом.
Ужасно бесили субботники, схóдники, вылазки-турпоходы
всем классом. О том, что живёт нечто (вроде, любовь) три коротких года,
слыхала по выходным

от старших. Но в прошлом, как помнится. Впредь есть уютный кокон.
Мне злы сквозняки и простуды, как навь. Не терплю нараспашку окон.
И душу, как бабочку, прячу от скверны, любого чужого, больного ока,
особенно, что черней.
Всегда убеждалась, что мысль моя прáвна – нетленным, рентгенно, светом,
рождённым и вложенным верных друзей, добронравной родни советом.
Но лишь для Него мне не жаль половины белейшего, (с)нежностью, чудо-пледа –
один на двоих теперь.

Мы жили семь лет, будто век, и душой прорастая, пластами, в душу,
не спорили всуе, что будем лепить, волховать, затевать на ужин.
И было, наверно, не важно, саши́ми с самбукой, суши́ ли су́ши –
по у́ши, счастливым нам.
Два дубля ключей от двери, где всегда тебя ждут, будут ждать, и ждали.
Вчера в новостях – по уставу, в Соборе – Епископа Римского короновали.
Мой – давит на газ, когда зол и взволнован, я – в тормоз, чтоб без аварий.
Простит меня Ватикан.

Жаль, осень – сезонна по графику, мéтка, как тайская снайперша, стужей.
Приходит, как Дама печалей, с потёкшею тушью – в слезах и лужах.

– Не сметь, не стучись, не открою! Оставайся одна, по себе, снаружи,
хоть треском дрожит весь мир!

Я впредь, как и ты, Фрейлин-осень, разучилась, задачей, считать дни-недели.
А, может, мне всё равно теперь – до последней декады, черты апреля,
в котором удобно хоть в байки, хоть в сказки шальные верить.
«Спаси – сохрани. Аминь».

Апрельское утро. Круг солнца отменно очерчен – мишень столицы.
Сегодня в Москву едут разные: Гуру, Министры, Магистры, раввины, принцы.
Наверное, важным персонам – как в Рай – налетай, не предел границы.
Но вот, для чего, зачем?
Я, кажется, в Храм в этот вечер на Вечерю, в Праздник, иду впервые –
в последние десять, летевшие пулями цепкими, звонкими... холостыми.
И к Богу так хочется – с миром, как миру привычному – к Вышней силе –
без громких, в простор, речей.

Не помню, какой я дорогой от церкви брела до порога дома,
но чувствую, мир исказился, согнулся, сбои́т, отражается по-другому.
Ступени подъездные – стыком, углами косыми да острыми, скопом,
нет счёта таким углам.
Да, мир далеко не Эдем, но прости мне, мой милостив Боже,
я отдам за любовь свою в "зримом" немало. Он, может быть, тоже.
Я знаю, что кто-то кому-то всегда – так всегда, так и есть – дороже.
Не поровну, пополам.

Так пусть – не иссякнет, как древний Твой мир в пустоту не канет.
Сегодня по праву Святому – подлец в властолюбца не бросит камень.
Но дай же мне, Боже, на долгие-долгие-долгие... годы память –
чтоб веру в себе хранить!
Защёлкнет в замочной ключи, как назло! Заискрит в коридоре лампа.
Он – сонный, откроет мне двери с вопросом: «И где ж была ты?»

А где-то над Арктикой, вечно льдистой – на парусных крыльях парят Фрегаты.
И бдит ледников "гранит".


* школьной доски

© Кайгородова Светлана
/ iiijiii В Конце Тоннеля. 2023 /