сидят убитые рутиной

Сидят убитые рутиной,

Уж третья склянка на столе,

Давно друг друга мнят скотиной

С великой думой на челе.



Кого клянут? Не знают сами…

Быть может, подлую судьбу,

Что издевается годами,

И непонятно почему.



Вон у того жена, квартира,

Где-то, наверно, денег спи. дил,

Ещё и руку жмëт, проныра,

И не страдает по отчизне!



Кобыла пашет чуть с рассветом,

Но председателем не стала,

И снова власть своим декретом

Всех, как могла, нас нае. ала.



А в телевизоре: то пляшут,

То жрут чего-то из папайи,

С экранов нам с улыбкой машут,

Как же они все за…ли!



Сосед орёт, как поларешный,

Чего-то хочет, щас получит!

«Эй, гад, на свете этом грешный,

Тебя от бешенства не пучит? »



Опять нассали, суки, в лифте,

Ещё бы кучу наложили!

Сейчас и я в кишечном дрифте,

Всем покажу, что мне по силе.



Соседка с третьего подъезда,

Как будто так к себе и манит,

То улыбнётся, то смеётся,

Глядишь, здороваться заставит.



Собаки лают днём и ночью…

Уже достали эти дети!

Была б, вон та, моей бы дочью,

Эх, я б её уважил плетью.



Ты наливай, одна отрада,

Себя рюмашкой побалу́ем.

Ещё бы соли мелкой надо,

Чтоб закусить последним х. ем.



Подорожало снова масло,

Бензин давно уже по сотке!

А мирового вкус скандала

Нам не заменит вкуса водки.



Вот, помню, раньше, было время…

И если б гнать не из опилок,

То жить бы стало легче, Сеня,

Среди окурков и бутылок.



Уж полдевятого утра,

А мы ещё с тобой не в духе,

Да наливай, опять пора

Идти за зельем до старухи.



Косая бл. дь бодяжит, слабо,

Чтоб зуб болел её последний,

Скажи мне, чëрт, всё это надо,

В такой прекрасный день весенний?



Хабарик, пальцы обжигая,

Тревожит пьяного калеку…

С чего так пойло убывает?

Ответь же, Боже, человеку.



Но тишина, лишь свежесть ветра,

И жжет в груди от жуткой боли,

Ждёт откровения момента,

Великих истин славный воин.