В БАР-КАФЕ

Истошный плач разбитых в сердце арф
На струнах памяти моей ещё играет,
Оставленный тобою серый шарф
Материю похмелья освящает.
Огнивом осени, слёз холодом писал
Застужены и вздох и тень в испуге лунном,
Простор прозрачной снежностью дышал,
Прикрытый белизною семиструнной.
Доверчивости к ближнему разлив
До дна испит, сомненьем не разбавлен.
На партитуре лет дрожит мотив,
колодой пошлости ещё не замуравлен.
Не прожит век в книгосюжетах грёз,
так, в холоде людском всю жизнь пролязгал.
а ныне пылью впал я в коматоз.
Да что мы обо мне: я весь рассказан,
хромой судьбы хронический абзац
Прописан строчкой пулемётно рваной,
Застыла на пыльце ресниц стеклянных
на седине усов моя слеза.
Расколдуй этой жизни надобность Устоявшая в суемудриях,
исчислениям неподвластная, переменчива ежеутренне.
Разбредается по асфальтовым руслам ночное шоссе
Открывается рокотом нежить шипением шин.
Расчехляется чёрный квадрат в неприглядной красе,
умножая фракталы расколотых Каевых льдин.
Почему ж так морозно дышится? Отчего память слёз так дерзостна?
То ли пьян, то ли скорбен крышею,
То ли ввысь то ли вглубь, неизвестно мне.
Архаичность объятий иронии слов предпочту
синтетической мерности, ветра октав дежавю.
Обжигаясь мечтой, вновь и вновь воскрешаю мечту,
и гармонию строк с окровавленных губ раздаю.

- Впаян в грусть чужестранной страницей
зрачков восторг,
Истекал ты из скорбной телесности, как ипостась
в звукостяжаний единство, как рваных клочков простор,
как имеющий и претворяющий Слова власть.
Содрогался под веками солнца влюблённый сок,
пантомимой тягучей слезы в хрусталях разбит
выжимая заката вены в любимый грог
облегала тяжестью архитектонность плит.
Ты привык куда-то идти, но не зная куда и зачем,
рвётся алчно весенних пространств ледяная капель.
В звуках матовых светотеченье в кольце свечей
легковесности бунта памяти ты – менестрель.