голосами листвы...

Голосом листвы…
(из разных лет)
* * *
Всё, что сейчас к перу не долетело,
не долетит вовек: дыханьем встречным,
судьбой, забвенья мастером извечным
пленённое, оно окаменело,

остановилось, потекло назад…
Эй, вы, ночных деревьев бессловесных
угрюмый хор, и стон глубин безвестных!
И ты, воды незамутнённый взгляд!..

…Увы, не слышат.
Золотой закат
померк при первой вьюге листопада.
Всё, что ушло, - ушло, и зря глядят
глаза туда, куда глядеть не надо.

То, что к перу сейчас не долетело,
не прилетит вовек… Но чудеса! –
вдруг надо мной свершают круг несмело
давно минувших листьев голоса.
1974

* * *
По улице ночной бежит собака.
И не души вокруг. Одна собака
бездомная. Она как будто к дому
бежит, не торопясь. Хвоста кольцом

покачивая, ловит запах дыма,
мелькнувшего вблизи, и вспоминает
о голубом дыханье рук ребячьих
и ручейке позёмки: шум травы

напомнил о зиме, о новогодних
глубоких тенях и о солнце красном…
Из труб тянулся дым, снега скрипели,
жизнь молода была, проста, чиста.

Там сердцу открывались все дороги,
пороги пахли нежностью… Однако
пришел лишь этот вечер. В слабом свете
по улице ночной бежит собака.

Её никто не ждёт, никто не видит,
никто не ищет, и она не ищет.
Ей и бежать–то некуда, а просто
она бежит, как эта ночь – идёт.
1973
* * *
Упаси от холодной зимы!
Заслони от горячего лета!
Огради от печали и тьмы.
Не оставь без надежды и света.

Не бросай эту жизнь, как листок,
в загудевший костёр листопада.
Приглуши за окном водосток.
Сделай тише молчание сада.

Подари среди звёзд уголок!
Повтори среди вымершей ночи
нежных слов торопливый поток,
запах леса из пряных обочин.

Упаси! Заслони! Огради!
Не оставь! Не бросай!
Сделай тише
эту боль расставанья в груди,
этот топот ненастья по крыше…
1977

* * *
Я запомнил тебя, как улыбку…
Время выправит эту ошибку:
я запомню тебя, как грозу,
и в последней ночной электричке

в свои годы навек увезу.
И забвенье изменит привычке
нас в объятья бессмертные брать,
чтобы праздновать душ разоренье…

Я запомню тебя, как движенье -
путы времени с сердца сорвать.
Я запомню тебя, как привет
в одиночестве утра сырого,

как дыханье последнего слова.
Отлетев, оно льнёт ко мне снова.
Нет разлук! И забвения нет!
Я запомню тебя, как рассвет
на краю пустыря городского.
1985
* * *
Россия... Как по тетиве щекой...
И опускаешь лук, и, глядя в воду,
покорно пьешь, как яд, свою свободу,
твердишь себе, что нет судьбы другой,

как только небо, словно невод злой,
тащить всю жизнь, упрямо ждать улова,
и слушать соловья и волчий вой,
май привечать, зиме сдаваться снова.

Под рокот синих вод среди широт
безжизненных с ладони белой дюны
внимать тебе, и различать полет
крыл журавлиных - легких, быстрых, юных.

Струна, сорвавшая себя с колка!..
Из-под ноги песок течет с обрыва.
Глядишь и ждешь  : сейчас тебя река
в другое время понесет игриво!..

Как будто мира ледяной покой
рвет быстрый полоз, пролетает мимо -
туда, где жизнь скучна, а смерть любима...
Россия! - как по лезвию рукой.
1992
* * *
Как говорит поэт, одета плоть страданья
туманной грустью лунного сиянья.
Когда бы так! - душа бы не горела,
не корчилось бы так во тьме моих ночей

израненное прежней лаской тело,
внимая шорохам ночных карагачей.
Когда бы так, я снова ждал бы встречи,
но я давно не жду и думать не спешу,

чтоб тот же вихрь меня опять калечил.
Перетерплю сей мрак. Передышу.
Пусть говорит поэт...Но спорит косный дух
с привычным дневником, как с двойником
наивным,
что окрестил весну своим светилом дивным.
Отведать бы ему сердечных оплеух!
Исчислить бы ему на счетах мирозданья,
чем наши радости насквозь напоены -

узнал бы, агнец, в эту ночь весны,
как жжется кровь любовного закланья,
как душит пластырь лунного сиянья
когда приходит ночь, но отступают сны.
1994
* * *
Угасает моя сигарета,
и твоя сигарета... Слова
уступают глазам. Сколько света!
Сколько неба!.. Плывёт голова,

как в тумане... Как нежен туман
вдоль вечернего Пассанаури!
Гаснет полог высокой лазури.
Жизнь затеяла новый обман –

полный счастья и жарких огней
мир, наполнивший горние выси.
Здравствуй, праздник печали моей –
расставанье в полночном Тбилиси.

Терпких слов непривычные звуки.
Чёрных глаз заглушённый огонь.
Из ладони уходит ладонь:
начинается время разлуки.

О, помедли! Продли моё лето!
Повтори мою жизнь невзначай!
Угасает моя сигарета,
и твоя сигарета... Прощай!
1985
На Тобольском причале

Ломает руки, плачет, просит: - Ну же!..
И знает капитан, чего он ждёт,
но не спешит, затянет пояс туже
и бросит вниз куда-то: - Малый ход!

Привальный брус скрежещет, борт отходит,,
кипит вода, ложится вбок причал.
Прощай, Тобольск! И - марш загрохотал.
<Прощание славянки>!
Мука сводит

всё тело. В горле ком. И на причале
тот, кто просил и плакал, плачет вновь -
уже в восторге. Хвори и печали
нет на земле, а есть одна любовь

к прощальным этим звукам. Вечер тает.
Кремль на высоком гаснет берегу.
Лишь тот, несчастный, радостно рыдает.
Я отвернулся. Больно. Не могу.
1989

У нашего озера
Памяти Л.Е.
Ни души... Только чайки и снег,
только волны и ветер, и серый
горизонт... Изнурительный век
отошел без надежды и веры

в покаянье... Стена камыша
вторит ветру. Песчаную тропку
заливает волна, не спеша
смыть в минувшее пьяную пробку.
15.10.2010