Стеклянный взгляд туманы полосует

Баллолюбивым

В мгле словотрупов стихоложцев модных
живое слово трудно распознать.
С лакейскою улыбкой «что угодно-с»
Сегодня продают родную мать.
И пусть их слог по форме благолепен,
Сердечность айсберга не скроет блеск острот.
Глаз, жаждущих любви, встречает пепел,
Механики нулей круговорот.
Для схода дураков харизмы не довольно,
Породистым нулям плевать на Красоту,
Стяжателям очков на ниве мумий трольных
Душа до фонаря, до плёва в пустоту.
Печалью подколодной шелестела
О вечном память – Мудрости основ,
Когда-то и Давид, оставив тело,
Воскрес из мертвых правдою стихов.
Кружится блюз колёс, на памяти замешан,
От штормовых широт до тучи обложной,
Созвездья рваных грёз, сойдя с орбит мятежных,
Глотают кислород Реальности Иной.


Лоб запрокинут. Прокачано небо в висках.
Вспенена злого предчувствия горькая взвесь.
День недокурен и шрамы горят в облаках.
Запад расклёван в истерзанных ранах небес.
Грусть истончается верстами пройденных стран.
Сердценосителей век запускает Восток.
Циклами слухов рассудок пресыщен и пьян.
Грацией чувств обновляется спектров исток.
День вчерашний в беззвучии глаз продрог,
Эхо стигматов замерзших минут молчит.
Горек жар на каплях стекла дорог
В ранах, стянутых мглою вокруг свечи.
Времени хвост упруго пружинит век,
Мехом рыжим сметая стеклянные искры луж.
Дворников автооконный на месте бег
- дуги в полях золотых в пустоте из стуж.
Пьяным простором раздавлен эфирный гул,
Тих и торжествен лиственный строй минут.
В дебрях галактик ветви орбит тянул
К струнам сердечным энергий полночных жгут.
Мерой трав измеряем круженье небес голубое,
Мерой грусти - пространство осенних примет,
И дыхание рифа окажется мерным прибоем,
Уносящим рефрен, что не раз и не трижды пропет.
Бьётся птица и сердце, и шмель золотой в колокольчик,
Принося за собой и потом унося имена;
Только ты их сложить в диадему любви полномочен,
Что, как лестница в небо, лучами души сплетена.
Мера сердца, как мера тепла материнских ладоней,
Как любимой объятья, за горизонтом - заря.
Измеряется вечность недаром душой молодою
И росой молодильные яблоки в сказочных гранях горят.


Стеклянный взгляд туманы полосует,
Разъела соль тоски
души прицел,
Где космос крабовидно светит всуе.
И дней текущих свиток онемел.
Покой стиха в податливости пальцев,
С улыбкой губ, застывшею навек,
Быть может чьим-то сном, как пламя танца,
Как ветром расцелованный побег.
Был временем оржавлен дар наитий;
Лохматым псом гнездится тишина.
Пора б извлечь из теневых событий
Огонь в присутствии небесного окна.
Покоем безучастным даль блестела;
К щеке прижалась слёзная звезда;
Звук замирал в тиши седой несмело;
Задумчив лёт отпавшего листа.

«Трамплин»

Поет пространство,
взлетает шаг.
Живи и здравствуй
лыжня-душа!
Открытой далью
ты вложен
в перст.
Трамплина гранью
отброшен
вес.

Глаза толпятся,
плотнее тишь:
Звездою граций
ты в цель летишь!
С собачьим лаем
отстала ложь,
что жизнь иная,
что путь негож.

В сопрано-меццо –
луны каблук,
а печень – в сердце
вонзает крюк.
Распят на досках,
ты нем и наг,
и веришь просто
в Андреев стяг.
А блеск пародий на счастье –
плёв.
Молитвы вроде
полет
без слов!