Иосифу Бродскому

О, ты знал, и ты смог и судьбу передумать, и перетерпеть…
Обнулил все пути, чтоб на веру принять злую долю скитальца,
Отвергая абсурд, плавил в истовом сердце червленую медь…
Осень сыпала дождь, разберись-ка поди, где и кто постояльцы…

Не привиделось, нет, в черном небе окурок голодной луны…
Быть поэтом от божьей слезы - то всегда незавидная участь...
В обветшалых психушках все стены белы, а в бараках черны,
И совсем распоясался в холку дышать каждый выкормыш сучий.

А потом берега развели две застывших в молитве руки,
Пьяный ветер безбожно швырял в никуда облака ледяные…
Вор изгнаний украл, не гнушаясь ничем, и портки, и носки,
И пудовою гирей повесил на плечи ухмылки косые.

Сколько было всего от сиротско-голодных блокадных глубин,
До черты, где глазам не объять равнодушную ширь Мичигана,
Чтоб осколки судьбы упокоил в гробу молчаливый раввин,
А на питерской Мойке вода всколыхнула забытые раны…

Между ложью и правдой белеют повязки стерильных бинтов…
Над могильной плитой Сан-Микеле покой уподобился сини,
Наложив на уста три печати, но глиной не вытравив слов,
Слов, где боль и печаль, и тоска о далекой России…