Изнаночная вязь вечности

Мой дед был на фронте с первых дней войны.
Ему довелось увидеть первый залп «Катюш»,
которые повергли немцев в шок,
сравнимый для них с отсутствием бутерброда на завтрак.
Наши солдаты были людьми более стойкими,
но и их поразило, когда «Катюши»
были взорваны при отступлении,
чтобы они не достались врагу,
который мечтал надругаться над ними
и таким образом узнать секреты
русской души и оружия.
Тогда же довелось деду ходить в атаку
с вилами в руках, поскольку винтовок
на всех не хватало, а людей в стране
было много, и считать их не привыкли.
Вместо пуль мимо деда пролетали ноги,
руки и головы солдат, многие из которых
он мог назвать по именам.
По именам, оставшимся в истории на его глазах.
Естественно, атака каждый раз захлебывалась,
но подходило пополнение и все начиналось сначала.
Только один раз атакующим удалось
освободить oдну из деревень
и захватить продовольственный немецкий склад.
На радостях солдаты наелись вдоволь колбасы,
шоколада, выпили шнапса,
и жизнь стала прекрасной как радуга,
перескакивающая из одного глаза в другой
при попадании первых солнечных лучей
в темную спящую комнату.
Но длилось это недолго.
В атаку пошли немецкие танки
и начали давить наших солдат как котят,
которые своим появлением никого не обрадовали,
кроме всё понимающей,
но ничего не осознающей матери.
Винтовки и вилы были бессильны
против ревущих монстров и тем более танков,
в которых они сидели.
На этот раз везение деда
обратилось в спасительную встречу
с противотанковым рвом,
таким желанным и гостеприимным.
Танки были остановлены,
немецкая пехота отстала.
Страх деда перемешивался с желанием
уничтожить хотя бы одну дулоносую
железную машину противника,
но для воплощения этой мысли в реальность
не хватало гранат и бутылок с зажигательной смесью.
Хотя, в данном случае,
вместо «не хватало» правильнее сказать «не было».

Вскоре дед попал в плен в составе двух армий,
окруженных под Харьковом,
и всё оставшееся до конца войны время
провёл в концлагере.
Изнурительный труд,
бесконечные побои и голод
превратили его в настоящий скелет.
При росте сто восемьдесят пять сантиметров
он весил сорок пять килограмм.
Думаю, что он с радостью бы проклял
современных анорексо-булимичек,
которые сознательно доводят себя до подобного состояния.
Дед уже мысленно прощался с жизнью,
но, к счастью, концлагерь освободила американская армия.
Потом последовали счастливые три месяца,
за которые союзники откормили деда,
у которого открылись неожиданные способности
к изучению иностранных языков.
Правда, всё многообразие чужого языка
вместилось в слове «ОКЕЙ»,
которое являлось ключом к братанию
с американскими солдатами и к сытой жизни.
Но и сейчас мы понимаем,
что зачастую этого слова достаточно,
чтобы прослыть полиглотом
за пределами своей родины.
Но позвольте мне продолжить начатую историю.
ОК?
ОК!

В лагерь прибыли эмиссары из НКВД
и начали уговаривать пленников вернуться домой.
Вас с нетерпением ждёт Родина!
Ждут ваши семьи!
Советский народ встретит вас
как героев-освободителей!

Лишь пять человек согласились
на предложение союзников уехать в Америку.
Остальных с почестями посадили
в купейные вагоны и под «Прощание Славянки»
отправили на Родину.
Но как только поезд пересек границу с Польшей,
всех бывших узников выгнали из вагонов,
и, присвоив им звучные звания
предателей и врагов народа,
отправили в штрафные батальоны
на японский фронт.
В силу возраста и плачевного состояния
в штрафбат дед не попал,
зато попал на бесплатные работы в Украину –
восстанавливать разрушенный город Никополь.
Удивительно похожие по звучанию и действию слова –
голод и холод –
косили ссыльных строителей сотнями,
но даже там находились поводы для радости,
одним из которых явилась встреча
двух разнополых одиночеств.
Так в этой истории появляется моя бабушка,
а вскоре и моя тетя,
которая прожила всего полгода.
Детский организм оказался не готовым
к подарку в виде голодно-холодных дней.
Девочку похоронили в саду,
а на её могилке посадили абрикосовое дерево.
Мой отец был вторым ребенком
и первым выжившим,
хотя до года он был настолько истощен,
что никто не верил,
что он способен победить
склонившуюся над колыбелью смерть.
Он выжил назло всем,
а назло голоду к своим шестидесяти годам
даже стал довольно-таки упитанным.

Своего деда я, к сожалению, не помню,
но знаю, что когда меня трехмесячного
привезли ему показать,
то он три дня носил меня на руках,
внимательно рассматривал и, наконец,
признал, что пацан свой.
Через три месяца его не стало.

В этот год был невиданный урожай абрикосов
на дереве в саду.
Это радовалась моя тетушка тому,
что круговорот жизни на земле продолжается,
не смотря ни на что...