Воз реп.

Время, медленными днями
сеясь, капает ночами,
оставляя там и тут
о себе событий пруд.
На зеркальной глади в нём
ткутся сказки о былом
и не судит действий ряд –
кто был прав, кто виноват…

Улеглася рябь ума –
сказка чудится сама.

Жил - …когда? – о том молчок –
у деревни старичок.
Бабка по воду ходила,
убиралась, щи варила.
Помогала в этом ей
внучка их. Черней бровей
и румяней щёк в округе
не найти. Её подруги
губы в зависти кусали,
но красивее не стали.
А подворье охранял
пёс. Его дед Жучкой звал.
Кошечка у них была,
словно из печи зола
цветом, и, котов шустрей,
изловила всех мышей,
но, чтоб оправдать свой корм,
познакомилась с мышом
посторонним, и за ним –
постоянно за одним –
коли на глазах была,
от угла и до угла
опрометью. Дед был рад
и давал ей масла шмат.

А от самой их избушки
прямо до лесной опушки
садик, дедушкой растим,
словно член семьи, любим,
обихожен, как живой,
точно сын его родной.
Нежит дед его, лелеет,
на него дышать не смеет,
а в избе тогда живёт,
когда зимушка придёт:
сад до чуточных ветвей
тонет в сновиденьях в ней
и, укрыт периной снежной,
как младенец спящий, нежный.
Но, как первый вешний луч
из студеных глянет круч,
обласкает взором свет,
сад обнимет дедов след:
чутко ждёт мгновения
сада пробуждения.
И, согретый солнца светом,
неусыпно бдящим дедом,
встрепенётся сад, проснётся,
первой травкой улыбнётся,
застремится к небу…

Посадил дед репу.

В долгом времени, аль вскоре…
Жучка с кошкой на запоре:
подрались из-за мыша –
ох, уж эти сторожа!
Бабка щи варить устала
и носок деду вязала.
Тот босой, злой и не брит,
в сад в окошечко глядит:
выходить босым ему
запретил врач из дому.
Внучка тут же: норку мыши
сторожит – едва и дышит.
Та без проса лист капустный
спёрла и хрустит в неё вкусно.
Только что это в саду,
что весь в зелени, цвету,
по серёдке жёлтым прёт?..
Дед летит, а не идёт,
позабыв про наставленья
фельдшера в одно мгновенье.
В небеса ботвы фонтан,
чуть не с избу – не обман? –
репа с края и до края!
Ну, большая-пребольшая!
И растёт… Иль мнится только?
Надо рвать: её вон сколько!
Поднатужившись, за лист
дед схватил и тянет вниз…
Репка только заскрипела
и чуть-чуть на бок осела.
И истошно дед орёт:
- Баба! – это он жену зовёт.
Та в дверях с носком под мышкой
онемела: - Это слишком…
Но под деда гневным взглядом
примостилась за ним рядом.
Репка крякнула ещё,
покосилась чуть… И всё.
Бабка тоже завопила:
выйти внучку попросила.
Та с капустой – удалось
вырвать. Вся – немая злость,
что прибавило ли силы? –
репку больше покосило:
показался над землёй
корень толстою змеёй.
Ну, а дальше: ни в какую! –
как вросла в кору земную…
Внучка бросила капусту,
нараспашку дверь, где грустно
нарушители сидели,
друг на друга не глядели.
- Жучка.., - спёрло дух до слёз.
И уже у репки пёс.
От свободы силы прорва –
тянут… Репка – глыбой. Мёртво!
Сиганул обратно пёс.
Кошку на себе принёс –
она там всё обижалась.
Та за хвост его. Старалась
шибко – даже лапки ныли:
репку на бок положили,
тянут, тянут… Ну, ни как!
И осталось-то пустяк:
дёрнуть ещё раз! Нет сил…
Кто ещё бы пособил?
И раскрыла тут обман
кошка: шеметом в чулан.
Через минуту, не спеша,
в сопровождении мыша
появляется в дверях.
Любопытство, а не страх
у мышонка – друг ведь, чай.
Дед: - Ну, ладно. Выручай!
А кто старое вспомянет…
Радостно мышонок тянет.
Репка вдруг под «Ох!» легко
укатилась далеко,
своротив угол избы
и часть сада городьбы.
Никого не задавило –
репка прокатилась мимо.
Все рассыпались по саду
От усилья – так и надо
по физическим законам –
с радостно-счастливым стоном.

Потом праздник закатили.
Всю деревню пригласили.
Репу ели, ели, ели –
что-то около недели,
что порядком утомило,
но доели всё, что было
наготовлено. И впрок
остальное, под замок.
А в застолье с интересом
посчитали каким весом
репка приблизительно,
высказав решительно:
- Если две таких репИщи,
воз реп фунтов на три тыщи
получился бы, небось…
Этакий из двух реп воз!