СТИХИ В ЖУРНАЛ "ПОЭТОГРАД"

И РАДОСТЕЙ ЗЕМНЫХ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ

СТИХИ В ЖУРНАЛ « ПОЭТОГРАД»



. . .

И радостей земных
гораздо больше
чем спелых яблок
в сказочном саду
чем птиц поющих
на его деревьях
чем девушек красивых
у пруда
в тени таинственной
взволнованного клена
который их
скрывает наготу
и только меньше
этих радостей
чем той живой воды
таящейся
в источнике волшебном
в чаще леса
чем воздуха
и солнечного света
и тех крылатых
трепетных мгновений
с которыми в обнимку
улетаешь в небо
на облако пушистое
с утра.







.


. . .

Вспоминается юность
в коротеньком платье из грез
с упоительным вечером
в фетровой шляпе в обнимку
и вокруг реверансы уже отцветающих роз
и стеклянные слезы
на старом как мир фотоснимке
и плывут балерины
по сцене в красивом чаду
и танцующий клоун
взмахнул удивительной шляпой
я не помню в каком это было году
помню - плюшевый мишка
махал на прощание лапой.









. . .

. . .
. . .

И сам бы я
кого-нибудь любил
хотя бы дождь
за окнами веселый
и нежные
весенние цветы
и девушек смеющихся
счастливых
и даже первый снег
в моем саду
такой безумно белый
как пустыня света
где можно
все идти идти куда-то
и в вечности
таинственно пропасть
да только вот
где все это увидишь
когда колдунья ночь
стоит над миром
и шепчет
свои странные слова
о том что сбудется
о том что не вернется
и что останется
для нас чудесной тайной
сокрытой где-то в небе
среди звезд.






. . .

Во вселенной
так много планет
много больше
чем луж
в нашем городе в осень
и они
все летят и летят
хотя нет у них крыльев
куда-то
так и мы полетим
вместе с ними
в назначенный час
в этом вечном
пространстве бездонном
провожая глазами
огни городов
на земле.






. . .

Ты становишься
феей цветов
и царицей всех эльфов
на свете
и той самой
дюймовочкой нежной
что одна
в этом мире жила
и твой лист
уплывает в реке
в то глубокое
синее море
где давно его
буйные волны
кувыркаясь все ждут
брыжжут пеной
хохочут
забывая от жадности
стыд навсегда.




. . .

И в озере чувств
утонули большие слова
круги от них
шли
очень долго
до берега боли
и там
на холодном песке
засыхали
как белая пена
с которой
счастливые дети
играли с утра
в облака.







. . .

И девушки
в этом счастливом
нетронутом горечью мире
всегда по утрам танцевали
как в роще танцует
листва на ветру
и не знали
про чувства
которые люди
не дарят друг другу
а прячут
и носят с собой
словно камни
хотя это
так тяжело.





. . .

Как будто
булок сладких принесли
и кофе вкусное
с утра налили в чашку
и веером обмахивают
нежно
чтобы не душно было
а легко
и девушки
в прозрачных легких платьях
все время приглашают
танцевать
и дни порхают так
как бабочки в саду
садятся на цветы
и затихают
и бог на небе смотрит
на все это
и улыбается
улыбкой мудреца.




. . .

Когда же
закончится счастье
его и не выпить
из чашки
как выпьешь
опять подливают
пирожные снова дают
и музыка томно играет
кругом
только звук поцелуев
и чудные
белые птицы
так сладко
и нежно поют.





. . .

Теперь я буду добрым
и счастливым
как этот лес
который повзрослел
и утопает в славном
шуме листьев
и дышит
так спокойно и легко
что в нем
запели птицы
даже в осень
и знают все
о чем они поют.





. . .

Я играю
в смеющийся день
и в глубокую
темную ночь
и в луну
что становится
нежной девчонкой
и в глупое солнце
что лижет
своим языком
всех кто хочет
с ним долго дружить
и в сердитого
злого волшебника
что запрещает
лежать в облаках
в своем небе
и в счастливого
доброго бога
заснувшего сладко
в раю
посреди поцелуев
в объятиях
ангелов милых
которые рядом кружатся
и тихонько
поют о любви.









. . .

И просветление конечно
наступило
ты понял что луна
лишь круглый шар
а солнце - шар горячий
и человек - из воздуха земного
он им надут
и как воздушный шар
кружится в облаках
и попадает вечно
в невесомость
а остальное - просто пустяки
там сила тяжести
инерция покоя
любовь цветы и девушки
простые
еда питье и долгий
крепкий сон
могилы и кресты
и бабушки
и маленькие дети
в своих кроватках
и весь этот мир
плохой хороший
добрый и недобрый
такой как есть
такой как был когда-то
и будет может быть
еще три тыщи лет







. . .

Жизнь состоит
из радостей земных
на небо мы
лишь смотрим иногда
и ничего в нем
собственно не видим
одну лишь синеву
пустые облака
и глупое
сияющее солнце
а на земле
и травы и цветы
и девушки-волшебницы
нагие
и утро нежное
до тайного
запрятанное дна
где как в колодце сказочном
хранятся
волнующая жаркая любовь
и множество
горячих поцелуев.







. . .

Здесь ландыши растут
цветы
любви и грусти
и кроткой нежности
которая всегда чиста
и мы их
безмятежно любим
ведь эти тихие
и нежные цветы
обычно расцветают
вдали от дел людских
и вечно говорят
о том
чего мы
никогда не знаем.





. . .

Хамоватая фраза
упавшая на ладонь грязной каплей
дым раздражения
черной веревкой
опоясывающий линию горизонта
и скомканные черновики удовольствий
нервно раскиданные по полу при обыске
вот и все -
карманный мир вора
позвякивающий мелкой монетой
при быстрой ходьбе.







. . .

Кругом
одни и те же люди
(других ведь нет
на свете никогда)
над головой
одно и то же небо
(а где другое взять -
спроси у бога)
земля все та же
под ногами
(а какая должна бы быть
тебе еще земля)
и вот живешь
кого-то очень любишь
(случается со всеми
иногда)
встаешь с утра
ложишься ночью спать
и вечно тратишь
тратишь время жизни
которая
уходит в никуда
(все так живут мой милый
в этом мире)




. . .

Жизнь -
это белая птица
летящая ночью
по огромному мертвому небу
одна
мы слышим
лишь крик ее
громкий протяжный
и шум ее крыльев
похожий на шепот
далекого ветра
и руками ее машем
во тьме.




. . .


Вот умер снег
его уже не стало
земля глядит
как желтое лицо
на пасмурное небо
и вся она
в морщинах и подтеках
зимою
изможденная земля
но зелень
ее скоро нарумянит
и станет она
девушкой опять
вот нам бы так
залечивать все раны
и запросто
из мертвых воскресать.









. . .

Ничего не уходит
пустыня
не превращается в сад
а остается лежать золотым покрывалом
под беспощадно сияющим солнцем
поскольку
ты и сам остаешься стоять
посреди щебетавшего лета
как памятник хмурый
уходящему дню
у подножия новых веков
на седом постаменте из пепла
с рукой
одиноко протянутой к небу
по которому тучи ползут
в никуда
и по прежнему давят друг друга
на розовом фоне заката.









. . .

Часы на стене
старомодны как девушка в белом
у окна
за ним сад и конечно цветы
и естественно осень
цветы увядают
и девушке грустно
и в руках у нее
кружевной старомодный платок
и клубится туман
и слова утонченно красивы
и воздушна печаль
и наполнен бокал тишины.




. . .

У меня очень много
покоя
любви одиночества
белых букетов цветов
состоящих всегда
из одних поцелуев
и на небо моем
постоянно луна молодая
они низко спускается
каждую ночь
и глядит мне в окно
и так нежно ласкает
что-то шепчет все время
и дарит мне эти цветы.






. . .

А вот и нет
луны сегодня
в нашем мире
вместо нее
рогатый месяц
как бычок
стоит на сказочной
лужайке
среди неба
и кажется мычит
так громко
как будто
маму свою ждет
чтобы сосать
простое белое
земное молоко
из вымени ее
большого
и мы под месяцем
таким
играем в кошки-мышки
с любовью счастьем
и своей судьбой
гадаем
на кофейной гуще
среди ночи
и бога ищем
в темноте
как будто бы
он спрятался от нас
как мальчик
прикрывшись простынями
облаков
и может быть
сгорая от смущенья.










. . .

И это счастье
словно клад
в лесу дремучем
под корнями
его наверно
спрятали там гномы
в шкатулке перламутровой
своей
и стерегут ночами
вот слышна
их перекличка
среди леса
им чудится
что кто-нибудь крадется
по тропинке
за шкатулкой этой
и его в сети
следует поймать
запутать закружить
заколдовать
а после как-нибудь
достать свою шкатулку
открыть
и в обморок упасть
увидев счастье
и после просто
странники чужие
его легко
у неподвижных гномов
заберут
в мешок уложат
и уйдут куда-то
туда где света нет
но горя не бывает
никогда.










. . .

Бывает вечер
нежным и красивым
бывает юная
волшебная луна
плывет она
по небу обнаженной
и вокруг звезды
словно дети
водят хороводы
без конца
а на земле
ее так ждут и любят
и томятся
и вдруг она
волшебница нагая
к ним спустится
с безумной высоты
и даст себя поцеловать
так нежно
и мир закружится
и ей не станет стыдно
что все позволила
что можно и нельзя.











. . .

И становится тесно
от ласковых слов
они рядом кружатся
и водят свои хороводы
и у каждого слова
в руках поцелуи
как цветы для тебя
и ты даже не знаешь
откуда у них
этих ласковых слов
вот такие вот
белые крылья
как они при летели
к тебе и когда
но ты любишь их
можешь обнять
и забыть что давно
уже осень
и мертвые листья
лежат на панели
и их ветер усталый
не может поднять.



. . .

И люди спешат
и машины
по пыльной дороге
идет отступление
только куда
от кого
и солнце над ними
похоже на желтую кляксу
и тоже
не помнит уже
ничего.





. . .

Как будто
кисточка в руках
и ей пишу
мазню волшебную
о радостной любви
где много
розового света
и он исходит
из глубин
таких таинственных
и стыдных почему-то
и превращается
в волнующее
молодое тело
которое могу обнять
поцеловать
и на руках нести
по небу голубому
и вместе с ним
купаться
в белых облаках.








. . .

Ты уже не мог
пошевелиться
только думал молча
свою думу
и лежал один
в своей кровати
у высокого
и темного окна
и вдруг в нем
вновь появилось утро
нежное
такое молодое
словно в небе
выросла трава
зацвели цветы
запели птицы
девушка явилась
вся нагая
чтоб обнять тебя
и рядышком остаться
так как счастье
остается навсегда
и забыл ты
эту неподвижность
как калека
забывает костыли
когда чудо дивное
приходит
в его душу опустевшую
тайком.







. . .

Как из пыльного шкафа
достают по весне пиджаки
так и я
достаю из кладовки
с восторгом
ушедшую юность
наряжаюсь в нее
и иду танцевать
на чужие балы
но зачем
этого я не знаю пожалуй
так просто
чтобы что-нибудь
делать на свете
где и дел никаких
уже нет.






. . .

И слышны мне
всю ночь
снова чьи-то шаги
тихий шепот
и сдержанный смех
и какие-то тени
сменяют друг друга
за темным окном
и качаются
в такт
одинокому ветру
а он бродит
по крыше гремя
как бездомный
не имея угла
чтоб заснуть
до утра.

. . .

И почему же ночь
была счастливой
а день все прятался
под одеяло
и все стеснялся
что-нибудь сказать
боялся целоваться
только плакал
как мальчик маленький
которого вдруг взяли
и в мир
колдуний юных привели
а ночь была бесстыдной
и безумной
не знала слова «нет»
и утопала
в жарких поцелуях
и отдавалась
сказочной любви.






. . .

Я дотронулся
до тишины
и раздался
пронзительный крик
я коснулся печали
она превратилась
в улыбку
я сорвал
с неба шапку
седых облаков
и оно оказалось
по прежнему синим
я тебя целовал
а ты будто
собой не была
стала музыкой
нежной любви
словно сказочник
водит смычком
по томительно стонущей
скрипке.




. . .

Звучала музыка в саду
и трепетали тени
в красивом обрамлении из вздохов
застывших на губах
как под обложкой книги
лежащей на столе
как труп чужой души.





. . .

Живя пунктирно вы ближе
к скромной графике бытия
небрежной и мягкой чуждой крика
вы уже не хотите заорать песню облезлым вечером
и все реже распахиваете объятия
похожие на ваше расстегнутое пальто
не меняющееся годами
как лицо руки число дней в году
и расход слов в течение суток
условно равный на языке унылого быта
расходу воды во время мытья
и чувств за сеанс любви…

живя небрежным пунктиром
вы не вытаптываете вертлявых тропинок
вдоль низкого берега судьбы
и становитесь проще честнее и даже светлее с годами
как рассвет у ног юной осени
тогда
и рождается тихо свобода -
лучшее в этой жизни
полной уличного грохота и шума.





. . .

Незаметно крадутся по полу
случайные тени
как мыши
и стоит восклицательным знаком
слепящий до боли торшер
у кровати
что есть сил освещая
лицо неприятного гостя
с улыбкой
приклеенной как этикетка
на которую хочется плюнуть
но следует вежливо очень пожать
в то же время
холеную пухлую руку
смотря на округлый живот
и тепло говоря «проходите» «простите»
«я счастлив» «увы» «до свиданья»







. . .

Я не знал
о тебе ничего
так как мы
никогда и не знаем
что за морем
где волны
все бродят
как голодные волки
туда и сюда
что за лесом
в котором
и нет никого
кроме чьих-то
чужих голосов
среди ночи
и когда ты пришла
я не знал
как тебя и назвать
как тебя целовать
как губами
к тебе прикоснуться
и как можно
тебя долго долго
любить.







. . .

Давно мечта
не заходила
в дом
не надевала
свадебное платье
не танцевала
голой на столе
и не пила
прославленные вина
а оставалась
девушкой невинной
похожей
на березку молодую
которой суждено
годами
качаться на ветру
так грустно
под окном.





. . .

А нам с тобой светло
и темной ночью
нам звезды
заменили фонари
луна под абажуром
облаков
как будто
стала ласковей
и проще
и я тебя
по прежнему люблю
все так же нежно
как давным давно
когда ты
на рассвете мне
приснилась
среди цветов
в заброшенном саду.







. . .

Я стану
волшебником
в синем халате
взмахну
своей тростью
и останется день
навсегда
в моей жизни
в котором цветут
точно те же цветы
что росли
тыщу лет
и увять не сумели
и поют упоительно
в том же саду
что когда-то
был богом посажен
на самом краю
всем знакомого мира
те же вечные
птицы любви.





. . .

Ночь вокруг -
это просто глубокая
темная яма
без звезд и луны
в ней живут
только шорохи вздохи
и чьи-то шаги
ты их слышишь
а после
они затихают
остается молчание
словно покойник
что лежит
в своем черном гробу.








. . .

Вы заходите в душу живую
как будто в чулан
и в ней память
сложила мечты
как консервы
на полках
из светлого чувства
и гирлянды сушеных желаний
висят по углам
и качается лампочка счастья
под старой продавленной крышей
но ведь вам хорошо
знать что это же ваша душа
ее можно закрыть на замок
и уйти прохлаждаться
и она будет ждать вас
как брошенный дом
и тихонько
скрипя на ветру
разрушаться.





. . .

Кто-то ходит
опять по двору
среди ночи
что-то ищет
в засохшей траве
его тень
меж деревьев
крадется
становится больше
когда он подходит
к нашим окнам
и хочет взглянуть
на меня
его руки
похожи на лапы
огромного зверя
и глаза его
очень страшны
и его я боюсь
и стою
неживая за шторой
до утра
и все жду
когда будет светло.




. . .

А на любовной
сладостной поляне
вновь вырвали
все нежные цветы
остались лепестки
несчастные простые
совсем одни
на той сырой земле
где ходят только
люди в сапогах
больших тяжелых
с комьями
налипшей грязи
на подошвах
и хриплым голосом
друг другу говорят -
какая тут любовь
какие ласки
нет ничего
вокруг сплошные лужи
топь и маята.





. . .

Не полезно так жить
чтобы круглый год
громко стучало сердце
оно может пробить
панцирь груди изнутри
упасть на асфальт и разбиться
покатившись кровавой монетой
в люк сточных вод
потому мы и любим
спокойные мягкие кресла
долгими вечерами -
прологами скучных ночей
в которых черпаем как воду
тоску из колодца
большущими ведрами
будничной прозы.





. . .

И тишина покорно воплощает
всего лишь запятую смерти
на стоптанном пространстве бытия
подобного листу простой бумаги
сырой от слез
пролитых из стаканов
несчастных глаз
ненужных их владельцам
привыкшим к бесконечной слепоте.



. . .

Сырое крошево
вздрагивающих от ветра чувств
и нежный осколок
теплого лета
умирающего
на морщинистом лице озера
дряблая кожа которого
пропитана серым небом -
это блюдо прилежно подается
на ужин памятью
среди пустоши скучной зимы
пальцами холода
гладящей душу ночами.










. . .

Маленький кусочек плоти
и затаившаяся в нем -
как нерв в сломанном зубе -
ноющая душа
на фоне огромного голого неба
это все что осталось…
съедена (вот и косточки рядом)
постаревшая мудрость
легко ставшая обедом наглости
и никчемны сладкие напитки фантазий
уходите
как уходят белые облака
за забор горизонта
и будьте (как можете) счастливы.






. . .

Сырое крошево
вздрагивающих от ветра чувств
и нежный осколок
теплого лета
умирающего
на морщинистом лице озера
дряблая кожа которого
пропитана серым небом -
это блюдо прилежно подается
на ужин памятью
среди пустоши скучной зимы
пальцами холода
гладящей душу ночами.









. . .

Детство
само приходило
как девочка
в розовом платье
и вспоминало
какой же ты был
в том году
когда сосны шумели
в безлюдном
простуженном парке
рябь по привычке
гонялась в холодном пруду
и душа
уходила одна
тосковать
на пустом перекрестке
где вели три дороги
в совсем непридуманный мир.








. . .
Стало светло
кто же это
стер черную краску
с простуженных улиц
выкинул звезды
с холодного неба
и темную душу
умыл серебром
белоснежного дня
чтобы она
танцевала в обнимку
с мечтами
прямо на площади
там
где гирлянды
светящихся слов
ярко горят
как витрины
словно прохожих
зовут хохотать
на весь мир
и кого-нибудь
жарко любить и любить
без стыда.


СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Носов Сергей Николаевич. Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге) в 1956 году. Историк, филолог, литературный критик, эссеист и поэт. Доктор филологических наук и кандидат исторических наук. С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии Наук. Автор большого числа работ по истории русской литературы и мысли и в том числе нескольких известных книг о русских выдающихся писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990; В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб. Издательство «Дм. Буланин» 2008; Антирационализм в художественно-философском творчестве основателя русского славянофильства И.В. Киреевского. СПб. 2009.
Публиковал произведения разных жанров во многих ведущих российских литературных журналах - «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской русскоязычной газете «Русская мысль» и др. Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате - в ленинградском самиздатском журнале «Часы» 1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки» был допущен и в официальную советскую печать. Входил как поэт в «Антологию русского верлибра», «Антологию русского лиризма», печатал стихи в «Дне поэзии России» и «Дне поэзии Ленинграда» журналах «Семь искусств» (Ганновер), в петербургском «Новом журнале», альманахах «Истоки», «Петрополь» и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах.
После долгого перерыва вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт – в журналах «НЕВА», «Семь искусств», «Российский Колокол» , «Перископ», «Зинзивер», «Парус», «Сибирские огни», «Аргамак», «КУБАНЬ». «НОВЫЙ СВЕТ», « ДЕТИ РА», и др., в изданиях «Антология Евразии»,», «ПОЭТОГРАД», «ДРУГИЕ», «КАМЕРТОН», «Форма слова» и «Антология литературы ХХ1 века», в альманахах «Новый енисейский литератор», «45-я параллель», «Под часами», «Менестрель», «Черные дыры букв», « АРИНА НН» , в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборнике «Серебряные голуби (К 125-летию М.И. Цветаевой) и в целом ряде других литературных изданий. В 2016 году стал финалистом ряда поэтических премий – премии «Поэт года», «Наследие» и др. Стихи переводились на несколько европейских языков. Живет в Санкт-Петербурге.