В ресторане с маститым

Величественнее линкора
вошел он, поэт и кумир,
лицом выражая, бесспорно,
что призван спасти этот мир.
Спросил, выйдя в зону контакта:
- Свободно? и шаркнул ногой,
и я, ошалевши от факта
удачи, кивнул головой.
Поправивши локон рукою,
глазами окинул он зал,
намазавши булку икрою,
- Ужасное время, сказал.
Потом - что он просто без кожи,
когда видит мира оскал,
где лица вокруг? одни рожи,
вздохнул, поднимая бокал.
Витийствовал, быстро хмелея:
- Стал быдлом великий народ,
пропала, пропала Рассея,
в искусстве корысть и расчет.
Но нет, никогда он не будет
с корыта для пипла хлебать,
куда же вы катитесь, люди?
и что-то добавил про мать.
Косясь на коленки певицы
посетовал вдруг на разврат,
вздохнул, что любовь - небылица,
смещая на грудь ее взгляд.
Доевши свое чахохбили,
спросил, ковыряясь в зубах:
- За что же тебя загубили,
веселый и радостный птах?
И, вытерши сальные губы,
с усилием вымолвил вдруг:
- Жестокие люди, и грубы,
Господь не простит их, мой друг.

Ночь пахла сиренью и Старкой,
сегодня мне с ней по пути,
я шел по безлюдному парку,
и грустно мне было идти.