Как я полюбил немцев

Как я полюбил немцев.
(рассуждения маленького мальчика о политкорректности).


Меня зовут Максим. Мне 9 лет. Я живу в Москве и хочу рассказать о том, как мы с папой и мамой ездили в отпуск.
Однажды вечером папа пришёл с работы очень весёлый. Он подхватил на руки маму и начал кружить её по комнате. И мама очень смеялась, а потом к ним подбежал я и у них были такие счастливые лица. И мама обняла меня и сказала, что папе неожиданно дали отпуск, а потом мама начала целовать меня, а папа начал подбрасывать меня к потолку и нам было так весело.
Папа достал с шифоньера старую географическую карту и сказал, что сейчас он выберет на карте страну, в которую повезёт свою замечательную семью, то есть маму и меня.
Мама и папа перестали смеяться и начали сосредоточенно разглядывать карту, а я притащил свой старенький глобус и начал крутить его сначала в одну, а потом в другую сторону. Это было весело. Тут мама с папой немного поспорили, и папа спросил меня, куда бы мне хотелось поехать.
- Устами младенца глаголет истина, - сказал он.
- Какой же я младенец, папа? – сказал я, - я учусь уже во втором классе и умею читать. Но географию мы пока не изучали. Кирилл, который сидит на соседней парте, был с родителями в Таиланде. А Маринка из параллельного класса и вовсе купалась в Атлантическом океане на Кубе.
Тут папа возразил, что он не сын миллионера и к тому же до Кубы очень долго лететь. А мама сказала, что надо перестать оригинальничать и умерить свои аппетиты, и полететь в Турцию или Египет, как все нормальные люди. Нам ведь втроём нигде не будет скучно, правда?
А потом мы начали собирать чемоданы, а мама ночами копалась в Интернете и искала информацию о различных курортах.
А папа сказал, что в туристическом агентстве ему посоветовали поехать в турецкую Анталию. А отель он выбрал сам и называется он Кервансарай.
У меня тут же возникло много вопросов, и всю дорогу мама объясняла мне: что Анталию греки называли Анатолией. А вообще в этих местах жили хетты, потом греки, потом римляне, эта страна называлась Византией и правил ей Василевс, так византийцы называли главного правителя, потом Османской империей и только теперь она носит имя Турецкой республики. И что Кервансарай – это название гостиницы у дороги.
- Представь себе, - говорила мама, - идёт по пустыне караван. Он идёт день, идёт другой, идёт неделю, месяц. И вот. О, счастье. Впереди замаячили огни. Это караван-сарай, где можно отдохнуть, перекусить и набрать в дорогу питьевой воды.
Вообще я люблю мамины рассказы. Она много знает, потому что преподаёт историю в институте, и любит рассказывать. Особенно, когда я болею, она садится рядом, поит меня горячим молоком и рассказывает-рассказывает. А я только кутаюсь в одеяло и слушаю. И иногда мне хочется заболеть, только не взаправду. А чтобы ничего не болело, а я лежал под одеялом и читал книжки, а все вокруг ходили на цыпочках, говорили шепотом и ухаживали за мной. А мама рассказывала свои истории.
А потом мы сели в самолёт, и улыбчивые стюардессы начали разносить леденцы и бумажные пакеты.
Тут я неожиданно уснул, а когда проснулся, за бортом гудели моторы, а в окошко светило солнце. Мне стало скучно, и я попросил маму, что-нибудь мне рассказать.
Она сказала, что в начале прошлого века Турцией правил мудрый премьер-министр Камаль. Он начал проводить реформы и строить светское государство. Что такое светское, я не понял, но маму перебивать не стал. Видно светское - это что-то хорошее. И у турков не было фамилий, а только имена. И вот мудрый Камаль приказал, чтобы каждый выбрал себе фамилию по душе.
- Это что же мама, - спросил я, - фамилию себе можно было придумать самому?
- Да, - ответила мама.
- Это же здорово, - вскричал я, - эх, я бы выбрал себе что-нибудь эдакое.
- А мудрому Камалю, - продолжала мама, - люди дали фамилию Ата-Тюрк, что значит: отец всех турков.
Тут в эфир вышел командир корабля и сказал, что мы начинаем снижение, и попросил всех пристегнуть ремни.
Тут у меня заложило уши, и я немного пропустил из маминого рассказа, но потом я вспомнил, что надо проглотить слюну. И уши сразу же отложило. А мама продолжала рассказывать, что Турция лежит на полуострове и омывается водами двух морей Средиземного и Чёрного.
А потом самолёт коснулся земли. Внизу зашуршало, и мы поехали по взлётной полосе, совсем как на машине. А потом все начали подниматься с мест и доставать сверху свои сумки и пакеты.
В аэропорту нас встречал молодой парень с табличкой, на которой было написано название турфирмы, у которой папа купил наши путёвки.
Он проводил нас в автобус, и мы поехали в свой отель.
В отеле мне очень понравилось: в ресторане давали вкусные сладкие апельсины и булочки с кунжутом. Море было тёплым и ласковым. Персонал гостиницы отзывчивым и добрым.
Только вот слишком много отдыхающих было из Ирана.
Почему я так говорю? Я сейчас объясню. Мало того, что одевались они очень необычно: мужчины в белые хлопчатобумажные костюмы, а женщины в чёрные накидки, которые назывались хиджабами.
Они и вели себя необычно. Когда останавливался лифт, они не давали людям выйти, а смело заходили вовнутрь. Пили в баре они очень много, некоторых мужчин их друзья уносили в номера на руках. Хотя, как сказала мама, их религия-ислам, категорически запрещает мусульманину пить спиртное.
Они очень громко разговаривали, смеялись, показывая на тебя пальцем. И дело в том, что их было очень много. Везде.
А когда они праздновали свой Новый Год – Навруз, они кричали, плясали и пели песни всю ночь. А когда я стоял в очереди в бар и подходил мой черёд, кто-нибудь из иранцев отодвигал меня рукой и делал заказ без очереди. Мой папа несколько раз делал им замечания, но они только улыбались и показывали жестами, что не понимают.
В ресторане иранские мамаши сажали своих маленьких чад на стол, а сами поправляли одежду. А маленькие детки тут же начинали лазать по чужим тарелкам, но это и не мудрено, потому что они были маленькими. Собственно тут же эти тётеньки клали и свои туфли. Кушали они тоже очень своеобразно: брали целую булку хлеба и выщипывали мякиш пальцами, крошки при этом засыпали весь стол, а остатки хлеба оставались после них везде. То чего они не съедали, они паковали в сумки и утаскивали в номера. Бедные турецкие повара только разводили руками и виновато улыбались.
Когда папа сказал дяде Толе из Москвы, с которым мы познакомились здесь же, что его уже начинают доставать эти дети иранского народа. Мама сделала большие глаза и сказала, что это неудобно и, что надо быть толерантным и политкорректным.
А я спросил, что же это за слова такие и что они обозначают? Мама хотела ответить мне, но дядя Толя остановил её и сказал, что объяснит мне более доступным языком. Ну, чтобы я понял!
- Понимаешь, Макс? – сказал дядя Толя – толерантность и политкорректность – это когда кто-нибудь накакает перед дверью и звонит, чтобы убрали. А хозяин выходит и с улыбкой делает это. Понятно?
- Да, дядя Толя, я понял. Это значит, когда не замечаешь плохого поведения, которое творится вокруг. Когда крошат хлеб, ставят грязные туфли на твой стол, отталкивают тебя, смеются над тобой и показывают на тебя пальцем. А ты делаешь вид, что ничего страшного не происходит, а улыбаешься им, как старым приятелям.
И тут дядя Толя сказал, что я всё понял как надо, что никогда в своей жизни он не видел таких умных мальчиков и даже поцеловал меня в макушку.
После взрослые начали пить пиво, а я сел и стал думать. Как же так? Это получается: вот тебе, например, хамят, бьют тебя, издеваются над тобой. А если ты выказываешь своё неудовольствие, то на тебя кричат, обвиняют тебя в расизме, в негуманности, невнимании к окружающим и в отсутствии этих слов, о которых говорили взрослые. Где же тогда истина? И как же тогда быть?
Но я устал так долго об этом думать и увидел немцев. Вернее, видел я их и раньше. Их было не много. Несколько пар довольно пожилых людей. Они вели себя очень тихо, были приветливы и незаметны. Когда они встречались с тобой в коридоре, они улыбались и уступали дорогу и говорили: Монинг!
Они располагались всегда у бассейна, и пили пиво или разговаривали друг-с-другом.
И вот сейчас тоже: они сидели впятером, обнявши друг-друга за плечи, стукались бокалами, говорили – Прост!, и, раскачиваясь из стороны в сторону, тихо пели свои немецкие песни. А одна старушка дружески подмигнула мне. И тут мне стало так приятно, захотелось подойти к ней и уткнуться в её плечо, как к своей бабушке.
И потом, засыпая, я думал: милые немцы, какие вы хорошие. Я так Вас люблю!