Снег января - Снегуркино наследство, -
Пушист и чист у дома твоего.
Под этим снегом завершилось детство
Сынов твоих и дома твоего.
Уж целый год на Западе страны
слышны моторы... залпы... крики... стоны...
Но на земле башкирской стороны
пока всё тихо. Нет тревожных звонов.
Лишь Левитан вещал со всех столбов,
рассказывая с болью о сраженьях:
о сдаче наших русских городов,
о зверствах Гитлера в оставленных селеньях.
Январский снег. Он, словно одеялом,
накрыл деревню, сказку породив.
В такие дни так хочется быть вялым,
сынам негромко напевать мотив.
А дети молча влезут на диван,
раскроют глазки, сопли до колен:
Макар, Егор и младшенький Иван,
но...
звук войны дошел до старых стен.
Умолк курай. Запел тревожный горн.
В избу ворвалась смутная тревога,
а вместе с нею жуткий женский стон,
взрывающий нутро перед дорогой.
Перед дорогой, уводящей вдаль:
на день? на год? иль, может быть, навечно?
Обратный будет путь? иль только Млечный?
Никто не знает, и никто не знал.
В свой первый бой в степях снегов казачьих,
примкнув штык-нож замерзшею рукой,
хотел ты крикнуть: "Бей сынов собачьих!",
да рот покрылся коркой ледяной.
В тот день ты знал, и фрицы тоже знали,
что ты поднялся в свой последний бой.
И Дон, и степь, и всей России дали
прикрыл от свастики крестьянскою спиной.
Ты не увидел неба над рейхстагом.
Ты даже в Сталинград не заходил.
Там, под Ростовом был накрыт ты стягом.
Там, под Ростовом враг тебя убил.
.........
Ты знал... Ты знал...
А я, увы, не знаю,
как шёл твой первый и последний бой!
И сколько душ кричало: - «Пропадаю!»,
- «Прощайте! Крепко всех вас обнимаю!»,
- «Я умираю! Мама! Умираю…», -
не знаю я, ребята. Я не знаю!
Ты шел вперед, свой штык в руках сжимая,
ты сделал все для приближенья мая.
От правнуков поклон тебе земной.