"Философия дыма"

Сергей Минин

Философия дыма

Биографу

Средь чердачной пыли, при оплывших свечах
Пишет инок не оды, не эпитафии,
Худобу обозначив в летучих плечах,-
Тут работа серьёзнее: над биографией.
Вспоминает учёных, писателей, дам,
Что на карточках сзади,- в сопровождении.
Президентов, артистов, их пап и мам
С неизвестным, но лестным происхождением.
Он копает, где жили, учились они,
Во дворцах ли, в трущобах, в каком столетии,
Он подробно изучит их вещие сны
И по сколько сиживали в туалете.
Гороскопы их предков, потомков, самих
Светлоликих создателей нынешней прозы.
Цвет костюмов, штанов и рубашек ночных,
Их мирские слова и порочные грёзы.
Их меню, их долги, даже банковский счёт.
Обаянье усов, голосов, цифры талии.
Что в бутылках: микстуры, лосьоны? Насчёт
Многочисленных связей любовных детали.
Из историй болезни анализов том
На пяти языках в приложенье, чтоб знали
На каких языках те «Гудок» перед сном
Или «Ветхий Завет» с пробужденья читали.
Монументы и статуи все сосчитать,
Чтобы помнилось что-то хоть для поколений.
Ну, а прочего, впрочем, не стоит и знать,
Что ещё нам досталось от сущего гения.
1991

********

Бывает, так защемит – вспомнишь мать.
И тянешь пальцы к месту, где стучится
Под белой марлей алая тюрьма,
Сочась татуированною птицей.
Горчит глоток споткнувшегося дня
Впотьмах мирка, усиленного криком,
Кому – по ту, по эту - для меня,
Но в сущности – без разницы великой.
Падёт закатом ржавое ядро
И свалится в расплющенное жерло
Не то колодца с видом на ведро,
Не то души, бездонной совершенно.
Вернётся мысль из замкнутых пространств
В круги своя, стреноженные в даты,
И ужаснётся участи костра,
Ориентиром тлевшего когда-то.
Сомкнётся мгла, отчаянье суля,
И ухнет сыч, и съёжатся туманы.
И столько раз обещанная манна
Позёмкой зазмеится на углях.

********

Вбираю март в мертвеющие веки
С солёным снегом с тающих ресниц.
Вбиваю мысль в строфу о человеке.
Счищаю маски с парафинных лиц.
Читаю цены не по оглавленьям.
Терзаю совесть сквозь призывы труб.
Листаю судьбы до и от рожденья.
Восторг срываю из влюблённых губ.
Бываю с теми нем и беспощаден,
А с теми, – нежен, совестлив и прост.
Внимаю хору с паперти дощатой.
Ругаю скрип в ступенях на помост.
Мечтаю песни всем доверить ветрам.
Считаю вёрсты в каждую метель.
Сажаю камни на погонном метре.
Храню общенья медоносный хмель.
В огонь и воду мчусь я без оглядки,
На чей-то зов бегу, не чуя ног…

Теряю кровь: мне в каждом шаге пятку
Пронзает гвоздь из кирзовых сапог.
?, 1986

Ворон

Я люблю этот день:
- Так задуман я.
Я не знаю других,-
Но не сослепу.
Для меня этот день
Также сер и тих,
Даже если сорвусь с фонаря,
Или со свету.

Я люблю этот жест
В небо тополем.
Чистоплотность зари,
Правду омута.
Эту простынь росы
Над норой божеств.
Даже страх одному
Очутиться мне во поле.

Я люблю этот день,-
Так придуман я.
Я, как каждый из Вас,
Только искренней.
От гнезда до небес,
От корней до тла,
Я спешу в этот день,
Словно в истину.

Странно мне узнавать
В суете людей.
Мне не жаль их совсем:
- Им не жаль себя.
Я люблю каждый день.
И не важно, где
Мне один провожать,
Чтобы завтра другой встречать.

Я люблю этот день
Не за просто так!
- За причуды дорог
Прошлых – будущих.
- За желанье успеть,-
Даст, не выдаст бог,-
Захочу – на восток,
Если чужд закат.

Но сто лет напролёт
Над землёй моей
И века наперёд
За пределами
Буду честно грустить
По не сделанным
Мною, как и людьми,
Всяким непреклонениям.

********

…Время для сказок врастёт небылицами под гору.
Бремя познать всё сполна в этой жизни роздано.
Ну, а пока ты по миру идёшь, а не по миру, –
Слушай, дочь моя: - ты уже взрослая.

Мне для познания тайн не хватает последнего.
Только тогда я смогу обещать невозможное:
Телом своим я заполню воронку наследную.
Душу доверю тебе: - ты уже взрослая.

Слушай:
Великим умом и великою верою
Вложено в суть человека земное и звёздное.
Сложено много голов, и ты вовсе не первая,
Кто вопрошает, закинув её к небу грозному.

Видятся чёрными дни лишь слепому и лешему.
Светлый же только полёт у безумца и пьяницы.
Конному видится дальше, чем смертному пешему.
Мудрому не всё равно, кем он в песне останется.

Знать бы тот вещий предел, где кончаются
Роз края,
Где обрывается танец и хвалятся ножнами.
Предупреди же его,– ты уже взрослая.
Ты не суди, осознай: - что святое, где ложное.

Выделан вётлами путь у глупца и отшельника.
Выстлан полынью ночлег у монаха и зодчего.
Если ты мыслишь себя без креста и ошейника,-
Дерзость мою прихватить не забудь, среди прочего.

Не сторонись чьих-то слёз, голошенья и немощи.
Не притерпись к чьей-то крови, доставшейся
Розгами.
Знай:
- Невозможно бывает совсем быть
Неверующим.
Если ты веришь в себя, – ты уже взрослая.

********

Выбирают тебя, колея.
Зубы – зёрнами в пашню.
Дышит нервная зябь.
Душит мёртвая грязь.
От Покрова дрожать:
- Не шлея ль
Зацепила косою за башню?
- Семя ль вербное змеем выродилось?

Знак беды не оплавит сургуч
На воротах селений.
Стыд не выест слезу под надгробьями лба.
Жить без слухов «велик и могуч»
Не привык до знамений.
Да локтями о рельс не даётся набат.

Горит огонь.

Горит огонь.
Поймай. Вглядись. Свяжись.
Он - в центре пентаграммы и решётки.
Вокруг, – букетов смерть,
Фамилий жизнь.
Ещё,- зрачки из камня под пилоткой.
Весь ужас в трёх словах, что навсегда:
Напутствие всем нам, кто слышит чётко
Сквозь реквием родных сердец удар,
Кто вспомнит их в объятьях, письмах, фотках.
Их миллионы: былей для кино.
Домашнего. В простынках кинохроник.
Они зовут нас «жить!», как ни смешно.
Не Рэмбо, не Синдбад, не лязг символик.

Мне весь, с подножья, светел монумент.

Коль нет в земле под ним мощам почтенья,-
Копни немного глубже, - и момент
История разверзнет повторенья.

********

… Жив суеверный скупщик барельефов.
Его чертог назвать уж таковым
Смешно.
Давно катаются мальчишки
На санках из табличек на конторе.
Простуженным обшиты пауком
Под иней щели.
Ставни свои души
Вернули небу, дымом притворившись.
Визжит от страха жесть, боясь сдаваться
Ветрам, готовым сбросить её с крыши
В подружек исковерканную участь.
Впились клыки сугробов под лопатки
Сквозь штукатурку вывернутых сводов.
Хозяйничает в комнатах разруха
Проказницей, гулящей до упаду.
Но жив, я знаю, скупщик барельефов.
Он бродит где-то, также медяками
Отягощая варежки и шапки
Допившихся от ужаса вахтёров
Из проходных к дымящимся колодцам
Гигантских строек, чьи хозяева уныло
При жизни тиражируются в камне,
Литье, цитатах, олицетворяя
Собою нерушимость неких правил,
Ценою в шанс, маячащий до гроба.

Жив мудрый собиратель изваяний,
Уверенный до странности в исходе
И важности задуманного дела:
- Когда остынут домны и камины,
И некому придётся подытожить
Значенье коченеющих шедевров,-
- Останутся в пластах тысячелетий
Стихией отшлифованные ядра,
Пришельцам указуя поголовно
Ушельцев с этой некогда планеты.

колокол

…Растревожит мне душу забытая многоголосица.
На потухших щеках помутнеет золою слеза.
Я в себя закричу и в кулак ухвачу переносицу,
Чтобы Ваши слова мне, немому, не выжгли глаза.
И пока я молчу, не тревожьте меня, будто колокол:
- Мой чугунный язык Вам уже не настроить под медь.
Не казните себя, что былое созвучье расколото,-
Было вдосталь всего, для того, чтоб не мог он звенеть.
Я не с Вами, хотя среди Вас, дорогие и нежные.
Ваши хрупкие пальцы, боюсь, захрустят об мои.
Не качайте меня,- свою тень я не брошу, кромешную.
Я не стану метаться, ища отголоски свои.
Растревожит мне душу забытая многоголосица.
Раскачает верёвками ветер багровый закат.
И тогда я решусь к колокольни подножию броситься.
И тогда вы поймёте, о чём мой всей жизни набат.
5.05.1990

Кукушка

Говори, говори:
Я слушаю, я не спорю.
Ты права сотни лет для малого и большого.
Причитай, вычитай, кукушка, я заговорен:
Я не верить могу,- как белка я колесован.
Обессудь, утаи, понятная без огласки.
Не сравнима во лжи и в истине не предвзята.
Без тебя этот мир – немыслимо аккуратен.
Без меня эта жизнь, – досадная неувязка.
Говори, обнадёжь, невидима, но желанна
За звенящей тоской шагнувшего в танго леса.
Разве сыщешь тебя: кругом дымы неустанны?
Невесомы пруды от кружевов поднебесья!
Говори, не стыдись: согласные скинут платья.
Обещай, обещай, что сбудутся предсказанья.
Нараспашку земля. И искренне, без гаданья,
Вслух зовёт за собой. И крутится без сознанья.

МЕМОРИАЛ

Миг, воплощённый в камень.
В бронзе отлитый лик.
Строк неживая память.
Вечность потрясший крик.
Боль огня и дыма.
Быль, ценой в приказ.
Долг отца и сына:
Жизнь за всех за нас.

- Не пришёл отец много лет назад.
- Сын был много раз на войне убит.
- Сколько раз, солдат, по тебе молчат?
- Сколько лет подряд метроном стучит?

Месть не излечит душу.
Слава - в рубинах звёзд.
Сына, отца и мужа
В нас цвет очей живёт.
К ста фронтовым и хлебу
С флангов от образов
Не вопрошенье к небу:
Вас поимённый зов.

Стряхни, солдат, ретушь обмана.
Живыми засмейся губами.
Взгляни, как цветы, будто вечное пламя,
В твою распускаются память.

- Не пришёл отец много лет назад.
- Сын был много раз на войне убит.
- Сколько раз, солдат, по тебе молчат?
- Сколько лет в висках метроном стучит?

Смерть - за победой где-то.
Меркнет в салют набат.
Но подрастают дети:
Каждый второй, - солдат.

Мир во имя Бога
Ты беречь просил.
Нас,
Достойных, много.
В каждом – отец и сын.

Шагни к нам, ровесник, из стали.
С любимыми встреться глазами.
Пусть горстка земли, что оставил, спасая,
Хранит тебя за небесами.
1989, 2010

Над Россией дождь

От Казани до Рязани хлещет дождь.
Да такой, что ни проедешь, ни пройдёшь.
Над затопленной землёю седина.
Над Россией гробовая тишина.
Спят усталые деревни под водой,
От часовни к колокольне – упокой.
Перевёрнутые крышами с небес
Входят избы, словно рыбы, в донный лес.

Спят священные старушки на печах
В чёрных шалях на не бабьих на плечах.
И собаки не пускают пузыри.
И лучина отсырела - не горит.
Улыбается лукаво мужичок:
Возле сердца полбутылки, первачок.
Земляника, будто окунем, дрожит
Над крестами да над ветками ракит.
Босоногая ватага не шумит:
Кто не выжил, кто не дожил, кто сидит.
По берёзовым полянам хоровод
Водит омут и подружек в танец ждёт.
Полиняли все цвета до одного
В серых каплях, серых струях серых вод.
Нет ни дыма: может, серый, - потому?
Нет ни звука: может,- больше ни к чему.

Я вагонное окно согрею лбом.
Побегут дорожки чистые на нём.
Так, по капле, я отдам своё тепло,
Что текло во мне, что всё-таки текло.
От Казани до Рязани хлещет дождь,
Да такой, что ни проедешь, ни пройдёшь.
Я хочу к тебе, Россия, нет уж сил.
Мне нельзя до остановки. Я просил.
Май, 1986

Я люблю тебя, земля моя.
Как же так случилось-то,-
Чем же всё-таки, перед кем
Провинилась ты?
Где же высота и вера,
Воля – вольность твоя?
Что, скажи, мне вернуть?
Где сойти на тебя?
1988

********

Научило меня одиночество предугадывать прошлое,
Вытрясать костылями из памяти всё, что не сбудется.
Перепутало имя и отчество, важное с ложным,
Подсказало не метиться на люди: чудиться.
Приоткрыло за мной одиночество бездну над истиной.
Повенчало со счастьем убогости одержимость познания.
Разрешило, незваному, корчиться состраданию.
Проползло с всеубийственной скоростью к виденью миссии.
Где ни абрисы псевдокритериев, новые флаги,
Ни реляции к вере и совести, ни декадентство,
Ни жрецам, ни фанатам мистерий не несут совершенства:
- Глупо ждать аромата и поросли от венка из бумаги.

Им, трясущимся так, чтоб гудела от хлынувшей немощи
Вся земля от Турина до Мекки сурой о прощении,
Никогда не познать запах жизни без ран откровения,
Не поднять, не спалив, свои веки к чуду над зрелищем.
Им бессовестно жаль свои души в клубке равнодушия,
А себя задушить, - не другого,- позорное мужество,
Для кого эта максима крови цепного содружества
Умерщвлением совести служит достойней оружия.
Вы в боязни ума стёрлись дочиста в категоричности.
Рвёте глотки, взывая прислушаться к поминовению…
Посвящённый своим одиночеством в тайну прозрения,
Я постиг ваш секрет преимущества стаи над личностью.

Рапсодия ночи
( Одинокий рожок)


Вечер закатился за сатиновый сноп.
Улизнул с подоконника вечер.
Стёкла разноцветным пробуждаются сном,
И за каждым видится встреча.
Город роняет башенный вес
За горизонт.
Звёзды качают сабельный блеск
На чашах окон.

В тайне ожидания рождается ночь
И дрожит на губах и ладонях.
Кистью откровений проявляется дочь
Дня и ночи: - наша с тобою.
Светел родник стеариновых грёз.
Сладок глоток.
Странен бутон в увядании роз:
Так нежен листок.

Бог мой!
Ты не поверишь,
Но весь мир твой в вечном круженье
Сбежал в наши глаза сейчас!
Бог мой!
Ты не измеришь
Восторга самосожженья,
Но, Бог мой,
Пепла не требуй от нас!

Именем гордым хрупкой любви,
Хором прилива на голоса,
Правдой зеркал и цветом крови
Пьёт далёкий рожок эту землю
На небесах.
В эру сошествий полых сердец,
В век искушенья ради бумаг
Ты сохрани, пока ещё есть,
Тех, кто в это мудрое время
Не боится сойти во имя
И с ума!
1.06.91

********

Отгулял ураган.
Без особого к радости повода.
Не щадил ни своих, ни иных,
Всех, кто встретится,- поровну.
Растревожил ночной лиходей
Недостойное сильного.
Обещал одарить преклонившихся
Будущей милостью.
А потом и убогих, и гордых ,-
- Кто как подходил к нему, -
Он казнил, чтоб осталась стихией
В памяти дикость.
Но в рассвет убегал ураган
Воровато ссутулившись,
Побросав разорёнными гнёзда
И корни разорваны.
И казаться могло, что не сыщешь
Живого на гульбище,
Если б вслед не слезились глаза ему
Смольного ворона.

********

Ощетинились, да в ружьё, лесополосы.
Сердцем вырванным рдел закат по-над кронами.
С каждым вдохом светлели вдруг мои волосы,
И ползла за спиною тень в даль бездонную.
Полоскала заря лицо в глубине небес.
Окровавился под волной берег розовый.
Трепетал на штыках кумач, словно занавес.
И стекал по ветвям слезой сок берёзовый.
Я глазами ловил удар завершающий,
Я руками хотел унять сердца всполохи.
И тогда ко своей земле остывающей
Я крестом припадал, и выл, будто колокол.
Был распят я в ту ночь как все: не по правилам.
Бессердечный, не смел я просить покаяния.
Потому мне единственный путь судьба предоставила:
Путь к кормящей Вселенной, в край мироздания.
23.04.90


Песня дождя

Войду я в осень завтрашним дождём
По ставням пальцами.
По стенам дробью, дрожью за плетнём,
По крышам танцами.
Завою ветром в трубы по углю,
Что пахнет голодом,
Прохожих запоздалых загоню
В дома из холода.
Без свадеб соберу, без похорон,
А так, по- доброму:
Пускай себе, пока звенит порог
Шагами долгими.
К теплу, улыбкам, детям, снам,-
Всех до последнего,-
К беседам, спорам, где я раньше сам
Бывал посредником.
А я, совсем один, в открытки луж
Вонзаясь кнопками,
Пойду шататься, словно бывший муж,
Под милой окнами.
Зубами в губы, носом в воротник,
Вдоль стен без возраста,
Туда, где свет, помноженный на миг,
Сошёлся, попросту.

********

Познать себя, как мудрость: в отрешенье
От благ и похоти; от тягостного плена
Корыстных дум; от сытого решенья
Своих проблем; от ревности, измены;
От зависти и лжи - причуды мести;
От слов пустых и долгих снов, как омут;
От бездны прихотей, где эхом совы лести
Любой из шёпотов смикшируют знакомым.
Постичь, оставив всё, что знал и знаю,
Как дервиш, – для других, себе отныне
Наметив путь песчинки, что блуждает
В барханах человеческой пустыни.
Оставив мёртвый мир парящих сидя,
Веленьем ветра обогнуть хребты, изломы
Преград, сожжённых солью, чтоб увидеть
Глаза медуз под выкрики паромов.
Не мучаясь догадками о сути
Того, что сотни раз не мной открыто,
Отречься от претенциозной мути
Быть в центре бытия - трясине быта.
И вот тогда, свободным до смешного
От всех и от всего, разжать ресницы,
И первым, кого взор отметит, снова
Была бы мать, - души моей зарница.
Я прикоснусь, познавший всё однажды,
К её рукам, владеющим надеждой.
И в них найду воды глоток, как прежде.
И запаха любви припомню жажду.
И вспыхнет цветом детства, не витрины,
Забытый праздник голоса родного.
И мы пойдём, не обгоняя ныне
Друг друга. И весь мир очнётся снова.

Пролейся, Господи, дождём!

Пролейся, Господи, дождём,
Простыми чистыми слезами.
Ты напои нас знойным днём.
Послушай: - звёздными ночами
Искры наших душ спешат назад,
И мысль,- мишень перед мечом,-
Зовёт стократ:
- Пролейся, Господи, дождём!

Зелёным ливнем окропи
Морщин ущелья наших судеб,
И в них земных продажных судей,-
- Нужду и зависть,- утопи.
Вражду и жадность утопи.
Пролейся, Господи, дождём!
Чтоб из руин стекла и стали
Живые радугой восстали.
Пролейся, Господи, дождём!

Научи солдат всей земли жалости.
Подари всем детям земли радости.
Научи любить и беду не пусти,
Дождём уста напои планеты раненой.
Отведи от нас ты потерь горести.
Остуди пустынь наших зной атомный.
Мудрость дай тебя во всех нас сохранить.
Засей же душ наших нивы не кормом, а злаком!

Очнись:
На стёклах, - синих струн
Дождя аккордами потоки.
Добавь себя в прохладу струй,
Пролей высокие истоки.

Доверься, Господи, мы ждём!
Пусть вспомнит птицу, что из пепла,
Как хлеб, вернувшийся из пекла,
Земля людей с твоим дождём.
Моя Земля с твоим дождём.
Окт.1984, 1995 г.г.

Твоя трагедия, творец

Рисует твой упрямый профиль,
До синевы в изгибах, палец
На чёрной мантии рояля,
На вдохе стиснувшего зубы.
По запорошенной равнине
Твой чистый след, со лба стекая,
В зрачки впадает и струится
Ручьём зеркальным, словно память.
На чёрной глади отразится
Всё то, что мир твой окаймляло:
- Обои, пепельница, шторы;
- Восторги, запахи, привычки;
- Дань суеверью – статуэтка;
- Портрет, кому обязан счастьем
Был знать весь этот хлам на ощупь,
Порой забыв про нечто боле;
- Вот белый потолок, стянувший
Пружин тугую перспективу
Углами хищными квартиры
В узлы никчёмных обязательств;
- Стопа квитанций и повесток,-
Закладки вечные клавира,
Где выбиты открытым текстом
Три капли крови многоточьем
В последней авторской странице;
- Грань недопитого стакана;
- Клок поздравительной открытки
К той, что любила переводы;
- Страница томика Монтале
О том, как панцирь с каракатиц
Сорвали. Как дробят булыжник
Мощёных черепами улиц.
Как манит облако корнями
В седую дымку горизонта,
Где за снесённой колокольней
Набат бутылочных осколков.
Как плачет вьюга по синицам,
Взлетевшим с клавишей рояля,
На вдохе стиснувшего зубы
От боли грянувшей утраты;
Вот я: по памяти рисую
И слышу твой знакомый профиль
В окне, смеющемся открыто:
- Спонтанный вектор к погруженью
В нечеловеческую бездну
Твоей трагедии, творец…
23.02.1988

Человек

Родился ночью гражданин.
Поплакал малость.
Остался в комнате один.
Пришла усталость.
Уснул. Увидел первый сон:
Всё в крови алой.
- Cтарухи скажут, - вещий он:
- К родне немалой.

А он, не ведая того, из подсознанья
Решал проблему своего мировливанья.
Срез белой памяти вбирал
Кровавым цветом
Черты двухтысячных менял
К автопортрету.
Такое вот произошло
Знакомство с веком.
Вздохнул. Конечно, тяжело
Быть человеком.

********

Сохрани себе мир, Человек, из того, что
Однажды возможно.
На весах – мракобесье Лойол, одержимость Скорин.
Не живётся тебе, Человек, на груди материнского ложа?
Кто ты есть на Земле, ненасытный копатель глубин?
Утекая, пески возвращают безвестные древние храмы.
Заметают леса не достроенных в спешке молельнь.
От становищ и копей до нас - без нас отболевшие раны.
Через сколько веков наши кладбища вынесет в мель?
Культ утраченных душ и надежд
С кровью каждым созданием вобран:
В назиданье иным, в оправданье себе. А пока
На макушке у Сфинкса молчит по бессмертию кобра,
Да звенит в полюсах раскаленная цепь ДНК.

********

Целую губы, пресные, как снег
Песков твоих, Россия, задыхаясь.
Ты что же так, - забыла обо мне.
Я обещал тебе – и возвращаюсь.
Я говорил, ты помнишь, что приду,
Когда ты спишь, паря, раскинув руки
Под яблоней в большом моём саду,
Вдоль Волжской зеленеющей излуки.
Моя ладья уткнётся в камыши,
Спугнув зарю, полощущую ноги,
И я пройдусь, стараясь не спешить,
По с детства заколдованной дороге.
Туда, где расставались мы с тобой,
Не зная дня, когда сойдёмся снова,
Ладонями, набухшими росой,
Скрепляя вздох, понятный с полуслова.
Туда, где ты пыталась угадать,
Каким и как представится мне выжить.
Туда, где я просил себя не ждать.
А знаешь, как хотелось бы услышать?
А знаешь, как хотелось бы не слыть
Предвидящим неверности засилье.
Забыть, дождаться, - то не мне судить:
- Люблю. Во мне эмоции, Россия.
И видятся мне яблонь лепестки,
Которые я с губ твоих срываю.
И всё целую серые пески.
И всё боюсь будить тебя, родная.
Март, 1994 г

Я вернусь

Я приду, как одиннадцать жизней назад,
В тот сентябрь, что умел ещё искренне плакать
До рассвета дождём, вечерами смолой.
Я вернусь, чтобы сверить в ночной листопад
Ход наручных часов и размеренный бой
Звонарей монастырских в разлив предрассветного лака.
Я пройдусь, задевая за локти осин,
Заглядевшихся в ранние, с кружевом, блюдца,
Повзрослевшей одной имениннице рад.
Я так много хотел рассказать, что без сил
К ней щекой припаду, и одиннадцать раз
С веток капли сорвутся.
Я кивну тишине, я ладонью скользну по коре,
Возвращая стекло в им забытое русло,
И не выроню слов: все одиннадцать – ложь.
Я прощаюсь с тобой, от того мне так искренне грустно.
Я с собой унесу эту талую дрожь,
А верну, как всегда,- в сентябре.

********

Я сегодня доверю огню предпоследнюю строчку.
Хватит свечи поить полумраком, достоинством в пыль.
Хватит дыма на вырост и пепла на память, в рассрочку,
Наповал притороченным пленницам манной крупы.
Я насильно ветра распахну под скрипичные нервы
Близоруких, забившихся в щели окладов, святых.
Вот он я, посягнувший обнять с предпоследними первых,
В окаяние малых вместив покаянье седых.
Я сегодня сведу предпоследние счёты с судьбою
Без посредницы ветхой, до тла проглядевшей глаза.
Ты ответь напрямую: - Тебя я, по твоему, стою,
Если в жатве твоей мне по сердцу иная коса?
Раз уж иней решётки мне лакомством в пост уготовлен,
Я сорвусь, как с ума, с подоконника в сходы снегов,
Предпоследнюю строчку сожму в ещё тёплой ладони
И на жизнь, как на казнь, обреку эту песню из слов.
Недовольное, выплюнет паклю горнило метели.
Хлопнут ставни под визг стеариновых колосников.
Вверх от линии жизни потянется исповедь хмеля.
А меняла за всех бросит месяцу горсть медяков.