"Опрокинутый миг"

Сергей Минин

опрокинутый миг


********

В памяти хрупкой раме
Холст натяну судьбы.
Там, как смогу, мазками
Я набросаю быль.

Я нарисую время
Круглым, а стрелки - врозь.
В нём помещу всё племя,
С кем мне прожить пришлось.
В нём набросаю небо.
Всех, кто достоин, в нём.
Вовсе не чёрным в небыль
Выпишу в нём проём.
Быть портретистом поздно:
Ложь не подкупит кисть.
Всё поголовье звёздно.
Вот бы живым сойтись!

Больше не буду стены
Втискивать по углам:
Крысы грызут, измены,-
Что уж не ясно там?
Мне не нужны изыски
Всех мастеров всех школ:
Мой институт прописки
Роспись свою нашёл.

…Как-то, сдувая с рамы
Пыль и жизнь чердака,
Я удивился гамме:
- Это ль моя рука?
Разве вот так, на отмашь,
Должен «творить творец»?
Техники хоть зародыш
Смог же зачать конец!?
Классика жанра,- где Вы?
Тонкая чушь штрихов?
Может, рукою левой
Смазана суть грехов?
Краски другие были,
Или дрожала кисть?
Много в прямом извилин.
Многих черты слились.

Переписать,- не выйдет.
Отреставрировать, – как?
В том же, как вижу, виде
Бережно пнуть в века?
Рядом с другими ставя
Этот шедевр, я
Сопротивлялся славе,-
Землю не смел терять.

Исповедь – не карьера.
От перепада влаг,
Зноя, мороза, ветра
Не защитит чердак.

Может, как есть, оставить?
Столько стояла ж лет!
Ну, поглядел на заводь?
Хватит?
Пора на свет?

И не пошёл на вызов
Ярких в досках щелей.
И сквозь труху на выси
Не посмотрел мудрей.

Груз и трамплин из хлама,-
Предков и детства быт:
Книги копила мама.
Танк – это мной забыт.

Домик без стёкол рыбкам.
Птицам без прутьев клеть.
Снасти для ловли «смыком».
Дробь, чтоб не дать взлететь.
Странная вещь – «болонья»:
Плавилась, как в кино!
Прямо из межсезонья
Тут и висит. Давно.
Вижу, как напоминанье,
Старый концертный фрак.
Многих афиш названье
Жрут духота и мрак.
Тут, не сходя ни с места,
Можно умчать в себя.
Время проглотит с детством:
- Кто же хранил тебя?

И не возьму картину:
Пусть постоит, рядком.
Может быть, внуки снимут
Фильм, может – рухнет дом.

В тот день

В тот день, когда декабрьский туман
Пленит в затоне списанную баржу
Со всем её отважным экипажем
Из грызунов и деда без ума
От возраста, свистка и одиночества,
От должности, от полного высочества
На вверенной посудине,-
Зима,
Бессовестно - легка на обещания
Каких-то необузданных торжеств,
Петардами расцвеченных опушек,
Мигающих лучинами избушек
Из-под снегов, накинутых на крест,-
- Захлопнет ставни без причин.
Чтоб долгий вечер отдал в руки
И в шёпот всем с молитвенной мечтой
И верность, и терпенье, и возможность
Быть близкими за временем тревожным,
Любимыми за всё и ни за что.
А после…
Впрочем, что гадать про то,
Что будет после, если в эту ночь
Сумеет нарождающийся праздник
Теплом стекла бокала превозмочь,-
- Как год назад, как сто назад, - точь в точь,-
Предчувствие готовящейся казни.

Вам, вчерашним

…Понять Есенинскую совесть.
Прочесть Ахматовскую грусть.

…Я от сегодняшних закроюсь.
Я им, вчерашним, отворюсь.

Скажу, что искренне доволен
Осознаванием того,
Что Ваши песни, Божьей волей,
Сложились раньше моего.
Есть вещи пострашней удара
Под сердце финского ножа.
И не с похмельного угара
Саманно рушится душа.
Своею ханжеской моралью
Мы преуспели в ярлыках,
И кем бы Вы, не знаю, стали
На современных языках.
Играй сейчас Вы те же роли,
Заметны были бы едва:
Ты, хулиган и алкоголик,
И ты, всеобщая вдова.
Сейчас эмоции бесчестней,
Хоть много совестливых слов,
И Вас читают в школе средней
За час до пенья и трудов.
Земляк наш славится от века
Разливом запоздалых слёз.
При жизни – казнью человека,
А после,- рвением волос.
Утраты также ежечасны,
Попробуй каждого утешь!
Нас снова, с позволеньем властным,
В стальную загоняют брешь.

Вот там, где роща золотая
Отговорила ветерком,
Реактор в почву закопают.
Поставят крест, коль грянул гром.
И в этом Вас я тоже вижу,
И с иступлённой прямотой
Люблю Россию, ненавижу
С её красой и нищетой.
С её засельем дураками,
Её упёртым мужиком,
Её лихими головами,
Её доступным языком.
С её не сбывшейся надеждой
На мудрость всех своих царей.
С детьми, седеющими прежде,
Чем тьма накроет светлых дней.
Где Вы – частицы слёз России,
Её озёрной глубины,
Где мифы Ваши и иные
Корнями переплетены.
И потому во мне одно есть,
На что надеяться берусь:
Вернуть Есенинскую совесть.
Догнать Ахматовскую грусть.
С их неразгаданною верой
Ни в чёрта, и ни во Христа.
С их ношей тяжкого, на верно,
На вечно сбитого креста.

********

Вложив все силы в радость авантюры,
Отважились на родины задах
Поставить храм российской поп - культуры.
Но речь пойдёт как раз не о жидах.

К помпезности салюта в честь проекта
Развитья лотерейного села,
Специальный бюрократ в разделе «смета»
Забыл поставить точку до нуля.

Пока все ямщики делили деньги
Дошёл приказ: «Строительство начать»!
И ужаснулись местные стратеги
Колхоза «Свет не мил без Ильича».

Весь сход кивнул, мол: - конному виднее!
Райцентр призвал по делу дурь вложить.
Губерния забыла жать и сеять,
И закипела стройка не на жизнь.

Нашлись и те, кто недоумевали:
- Зачем нам зал в пятьсот голов на ряд?
Здесь столько отродясь не проживало
Народу, начиная с Октября!
Но, вспомнив пытку соц. соревнованьем,
Не подведя ни света, ни воды,
Отгрохали дворец, не то, что зданье.
Но не при чём и в этот раз жиды.

Рапортовали лучше, чем учили,
Околицу фанфарами глуша.
Всё то, что сэкономили - пропили.
Что нет – у банка бросили лежать.

Но есть за деревянным туалетом
На полпути с несжатой полосы
В табличке на гвозде, забитом кем-то,
Рабочие и прочие часы:
«Пока светло – комедия округи.
А ночью – ужаснись, что видел днём».
- Что Голливуд, их девять - D потуги!?
Не сыщешь там такого днём с огнём!

Толстеют тётки, гордые соседством:
- Российская культура, - это «да!».
Что там внутри,- им, смертным, не известно.
Вот тут пора судачить про жида.
11.06.90

********

Возьмите с книжной полки том стихов.
Любой. Заметьте год его издания.
Мне сообщите. А теперь без слов
Откройте там, где опись (содержание).
Внимательно следите: я не маг,
Не телепат, не аферист, не «вуду».
Глаза мне завяжите, дайте знак,
А фолиант запрячьте под посуду.
Я положу распятую ладонь,
И с точностью всевидящего гения
Перескажу всю книгу «от и до»,-
Какие и о чём стихотворения.

Три первых, как и впрочем, шесть вторых,
Тебе, звезда периметра, завещаны.
Когда б ни ты, в историях каких
Ещё бы очутились мы замешаны?
То не беда, что дети не у дел,-
При трудных родах странное потомство:
Иван – Дурак вон, тридцать лет сидел,
А сколько натворить успел потом-то!

Ты заменила нам родную мать.
Да что там мать?
- Учла с рожденья нашего
Куда ползти, чем думать, что сосать,
Как жить, про что молчать, о ком не спрашивать.

Вот следующие с лишним сто страниц
Нас мчат на конях, танках, самолётах,
А в кумачовом отсвете зарниц,
Броня крепчает поголовно в ротах.

Давно уж отгремело, что гремит,
Сгорело, что горит, но по-военному
Наш бронепоезд всё ещё стоит,
Проезд загромождая грузу бренному.

И от тоски по радостям побед
Весь мир припорошён тонами серыми.
В тылу, - чтоб не сиделось голытьбе,
На фронте трудовом бои с потерями.

За урожай на битву брошен люд.
Потерям счёт то в сёлах, то гектарами.
- «Даёшь!» - многостаночнику редут.
«Всегда готовы» малые и старые.
Разведка недр недавно донесла,
Что скоро будет выбит враг с позиции.
На штурм демонстрантов понесла
Костлявая поэтов за милицией.
Трясёт мошной безликая толпа.
Колышет транспаранты ветер века.
О ком-то заорали, – и пропал,
Кого-то растоптали, – и потеха.
Уже немного и придёт конец
Кликушеству в желтеющих страницах.
И вдруг,– о, наважденье! – двух сердец
Биенье я под пальцами услышал.
Они последним в опусе листком
Просились в жизнь, как смысл откровенья,
Единственным в полотнище мазком
На вечном красно – чёрном отчужденье.

И столько счастья, верности и лиц
Через ладонь в мою ворвутся душу,
Что все из нумерованных страниц
Рассыпятся: - я песней лязг разрушу.
Эмоцией ворвавшийся каскад
Столкнёт аудиторию мирами.
Я вырву лист, чтоб этот стих стократ
Перевести своими ей словами.

Дворовый этюд

Узнаю в почерневшем окне
Полотно тополиной кисти:
Дом напротив, фальшиво – кларнет,
Сигаретные трассы в листья.
Ненавязчиво – телефон.
Чьи-то шпильки, быстрей и тише.
Над скамьёй фонаря плафон.
Беззаветная страсть на крыше.
Клин асфальта. Авто маневр.
Стать бордюра. Цветник. Сирена.
Ты: в знакомых зрачках. Расстрелян
Не дворовый этюд, - шедевр.
Сентябрь, 1984

Девчонка на шаре

Сидела у стойки девчонка, слегка наклонясь,
Болтала ногами, до пола не доставая.
Вливал из колонок Pink Floyd тревожную вязь
Земного пробега её покидающей стаи.
Скучала девчонка, ладонь надломив под щекой,
Забросив глаза поплавками в глубины бокала,
Откуда она, оградившись от мира канвой,
Глядела в себя из себя, и едва узнавала.
Взмывал саксофон над такой неизбывной тоской,
Что слышимы были сердца в оголившемся зале.
И каждый притих, потрясённый развязкой такой.
И каждый увидел момент испарения стали.
И каждый взглянул сквозь себя, словно в пламя слепой.
И только у стойки, как лист, помещённый в гербарий,
Одна на пустынном, орбиту покинувшем шаре,
Болтала ногами девчонка. Бокал был пустой.

********

Дорогой, разбитой дождём,
Копытами и сапогами
Глазастый мальчишка с ремнём
Поверх телогрейки шагает.
Глотает его не спеша
В косматую пасть непогода
Зимы девяностого года,
Туманом нервозно дыша.
И будто конец Мировой.
А он, сын полка, наконец-то
Отпущен добраться домой
Из дедства в безвестное детство.
Несёт он в глубинах души,
Вместившей на годы, на вырост,
Всю боль, без которой не жил,
Любовь, без которой он вырос.
Ему не совет ни отец,
Ни мать, ни начальник, ни воля.
Он знает размеры сердец
Не из анатомии в школе.
Ему эти гроздья воды,
Развешанные вдоль дороги,
Морщин не отмоют следы,
Утрат не заполнят отроги.
Он смотрит в грядущую даль
И видит, как в скользких кюветах
Ржавеет и корчится сталь,
Калёная кем-то и где-то.
Он морщит веснушчатый нос
И трёт седину на макушке:
По той ли дороге понёс
Лукавый его от опушки?
А мысль, окаянная, мчит
Вперёд, где, лишь вытяни руки,
Церквушка на горке стоит
И дом у зелёной излуки.
Он помнит, он бегал туда
Босой и весёлый когда-то.
Там змей, ввысь отпущенный братом
В крестах золочёных летал.
Там солнце свой длинный язык
Прохладой звонниц остужало.
Там пахла земля и рожала
Подсолнухов бронзовый лик.
Там в чистых прудах, по всему,
Таилась нечистая сила.
И всё это звалось Россией,
И принадлежало ему.
Там звал его голос домой
Под вечер к родному порогу.
А он из душистого стога
Мечтал про какой-то другой.
Да видно, прождав у дверей,
Назад к своему возвращался,
Вонзаясь походкою старца
В немытые струны дождей.
За этой сплошной пеленой
Встаёт перед ним неизвестность
И с детства знакомая местность
Встречает пришельца чужой.
И чудится в шелесте струй
Русаличий зов осторожный,
И матери голос тревожный,
И плач куполов на ветру.
Но нет ни своих, ни врагов.
Лишь странные серые птицы
Смеются в пустые глазницы
Поверженных колоколов.

Задача с тремя неизвестными

Нелегко без тебя мне будет.
Не хватать тебя будет, знаю.
Моё сердце тебя не забудет,
Потому что ты в нём, родная.
Ведь могло бы всё быть иначе!
Ведь весна нас свела какая!
Ведь решенье одной задачи
Быть могло бы другим, я знаю!

Были в ней неизвестных трое.
Нам, известным, решать мешали.
Нынче «вычислить» их – не стоит
Ухищрений: они – в деталях.
Первый был неизвестный – случай.
Самый странный из неизвестных.
В непролазной сверкнувший туче
Столкновением душ небесных.
Неизвестный второй – разлука.
Отторженью родня, отчаянью.
Расстояний, дорог подруга.
Быль забвения, снов гаданье.
Неизвестный же третий – разум.
Он всегда знает мерки срока:
В зазеркалье кулис не сразу
Отраженье поймаешь рока.
Нам без нас уже были известны
Все, что «вдруг» неизвестными стали.
Мы решили задачу честно:
Мы ответ на вопросы знали.
Внешне память истлеет скоро.
- Эти строки ты вслух читаешь?
Вспоминай этот шумный город,
Кто в нём жил вспоминай,- ты знаешь.
Каждый камешек в море, в скалах…
Нам осталось для встречи небо.

Я один знаю лаз, я знаю!
Не хватать тебя будет.
Не был.


«…здравствуй племя молодое, незнакомое…»

По банке из-под «Завтрака туриста»,
Ругаясь, как не каждый из мужчин,
Лупили молодые трактористы,
Сгоняя прыть из органов в прыщи.
А поле, как причёска новобранца!
А вечер, словно девка,- прикоснись!
А девки собираются на танцы
Весёлые, как считанная жизнь.
И в каждой ключ от самой верной тайны,
И тайна: кто же первый подойдёт?
И как она, согласная, нечаянно
Потупит взгляд, а милый подберёт.
Как, прячась за кочующие тени,
Он поцелует, робкий и хмельной,
Как дрогнут и подломятся колени,
А он её закружит над землёй.
И как не отзовутся до рассвета
Родителям, состарившимся вдруг.
Как тёплый мёд последней ночи лета
Прольёт с ковша Медведица для двух.
Как мама будет строгая глядеться
В озёра переполнившихся глаз,
И всё поймёт, и не найдёт в них детства,
И не накажет в самый первый раз.

Но крутится и тянется кассета.
Палят зарницы гроздьями росы.
А комсомольский лидер сельсовета
Зевает перегаром на часы.
Охрип, рыча, подведомственный дизель,
Угрюмо фару выкатив на то,
Как девки, не доглядывая жизнь,
Вздыхают, будто прожили по сто.
А за селом размеренные тени
Ровесников мечтающих подруг
Пинают банку до изнеможенья
И ни о чём не ведают вокруг.

25.04.90

Рождественская (Зимняя сказка)


Вновь из обещанных радостей сонная мгла
Вдруг разметалась на стёклах сегодня канвой.
Дышит мороз синевой.
Тут не до смеха порой,
Тут успеть к утру ему выковать
Все свои зеркала.
Так, не ломаясь, ткала
Все свои тайны игла,
Распуская позёмкой для каждого
Сердца сугроб, зима.

Корчится дым, строя рожи смешные трубе.
Свечи трещат, зажигая окошек ряды.
Снег пересыпал следы.
Снег перепутал мечты.
И загадка:
Кто под венец столько ёлок успел одеть?
Всё то единственный знает
Месяц, себе на уме,
Но попробуй
Поймай его, если он бродит
Не ясно где.

Был у чертей в эту ночь
Нерабочий день.
И не летала яга на метле кривой.
Только лишь на чердаке,
Радуясь между дел,
Всё гудел и хлопал в ладоши, как маленький,
Домовой.
Да копошился щенок,
Тапки в ногах теребя,
И жалели часы,
Что дождаться тебя мне не
Суждено.

Сказка снега без слов.
Чистое донце.
Там за чащей лесов
Где-то теперь живёшь
Мой свет, моё солнце?
Я так грущу по тебе.
Я жду, я так же верен.
Там, где твой кончается бег,
Я тебя встречу,
Если часам верить.

17.12.91

колыбельная

Усни дитя.
Сегодня лучший день
Из всех минувших. Окунает вечер
Слова из песен маминых в ручей,
Журчащий вдоль следов при вашей встрече.

Усни дитя.
Пусть без тебя неон
Ровесницам мигает на панели
Из колб стеклянных. Из живых, – нейрон
В молекулах мозгов по карусели
Гоняет ядра смерти.
Спи родной.
Ночной приют из снов твоих не тронут
Ни голод, ни чума, ни постовой,
Ни дьявол в бюсте, ни святой в иконе.
Пока ты спишь, в мозаике дорог
Безвестной колеи Российской шири
Всё так же «этапирует» народ
При залпе в грудь – в озоновые дыры.
Не знай, малыш:
- Пока не кончен суд,
И всех поэтов тлеет в мифах правда,
Вдогонку за Есениным уйдут
Высоцкий, Цой, Тальков. Кто будет завтра?
- Малыш!
Не знай всех миллионов глаз,
Впрессованных подошвами под корни,
И миллионы страждущих сейчас,
Пока ты спишь, а сказка комом в горле.
Усни дитя.
Как в сказке,- в жизни ночь
Приют для зла, для нечисти раздолье.
В последний раз посмею превозмочь
Я дикий шабаш. Ты же спи, родной мой.

Усни дитя.
Я стражем у двери
Продлю твой сон, насколько сил достанет…
Переступи меня, когда лучи воспрянут
На чести настоявшейся зари.

- Лети!
Зажги на небе млечных нот пути.
Рассыпь осколки светлых слёз,
- Лети!
Мне по земле с тобою не дойти.
- Прости,
Что отправляю в дальний путь,
- Лети!
Сгорают свечи на моём пути,
А в темноте дороги не найти.
- Лети!
- Лети.

Капитану Саблину посвящаю

Кончен бал. Свободен рейд. Флаги подняты.
Что в похмелие - не знает ни кто ещё.
Луч прожектора – салют в преисподнюю,-
Словно меч, расколет бездну полотнища.
Склянки чокнутся во след покаянию.
Не резон,- и горе с плеч с бескозыркою.
Чалка вымокнет петлёй на прощание.
Чайка вымолит слезу под косынкою.
Волны выдохнут в гранит сожаление.
Ветер высушит глоток одиночества.
Ленты выгорят в венке поколению,
Разлучённому отечеством с отчеством.

********

Летят, сгорают мантии и кожи.
Равны и гол, и тих. И царь, и шут.
Мгновенье сомневаться: так ли, то же,
Что каждый недовыссказал, пишу.
Дурак, авантюрист, философ, знахарь.
Злодей и мученик. Мне каждое лицо
Знакомо откровением у плахи:
Там зеркало. Там плавленый песок.
И этот вдруг, и тот - как будто сам я:
Не цветом глаз, так крови породнён.
И мне ль не знать, кто - что под небесами.
И мне ль молчать, коль словом наделён.
И мне ль простить все –донорскую зависть
Крикливых, в счёт участья, языков.
И мне ли ждать восторженную завязь
В чугунных почках веховых столбов.
И мне ль не верить в сладостную злость
Невидящего к жаждущему света.
И мне ль не помнить маховую ось
Кнута вокруг распятого поэта.
И мне ль не черпать силы с журавлями
Из затхлого вместилища веков.
И мне ль забыть, чьи всходы над полями,
И смерть по эту сторону весов.
И ханжески молить: « Прости нас, Боже!»
И страстно ненавидеть, словно шут.
И честно сомневаться, - так ли, то же,
Что каждый недовыссказал, пишу.


«…я другой такой страны не знаю»


Мешает вера. Выдолбили лодку.
И ждут: виски – тиски. Глаза – гроза.

«-…Потоп – то будет, не слыхали сводку?
Не с запада ли рухнут небеса?
- Помилуй боже мя, когда начнётся.
Вы соли взяли? Мыла, порошка?
Конфеток к чаю? Закурить найдётся?
А может, по стаканчику пока?
Погода – то, погода – то какая!
Сейчас бы сеять, да, неровен час,
Свершится чудо, а про нас не знают,
И ждать не будут, уплывут без нас.
То и гляди, без очереди влезут,
Народ наш сами знаете какой:
Все наглые и злые, как из леса.
- Я не такой. Вы будете за мной.
Ну, точно: прёт толпа. Откуда только?
Похоже, не работает никто.
Как языки чесать - чего да сколько -
Горазды все. Мы первые зато.
Занять бы место возле туалета.
Милиции чего -то не видать.
А где не надо - тут как тут. По мне, так
Здесь половину нужно расстрелять.
Погода – чудо! Посмотри, как жарит.
Надеюсь, знатный дождичек пойдёт.
Гляди: кого – то бьют. Поддай ей, парень,
Чтоб знала, как без пропуска вперёд!

- Заветы Вы когда – нибудь читали?
Да нет, не новый, что от Ильича,
А старый, где по - белому писали.
- Пора их научиться различать.
Так вот: там «возлюби», куда ни глянешь,
А тут, куда ни плюнь, кого любить?
С такими быстро сам скотиной станешь,
Сам суке сук бы, сука, подрубил.
Я ж так считаю, что себя нет ближе.
Вот и люби себя и не кончай.
А кто-то против, – ядом, падла, дышит,
Не хочет если, - смертный враг, считай.
В последнем так и пишут из заветов,
Видать, не глупый кто-то замутил.
Мне б только переждать скончанье света,
Тогда уж я б, поверьте, начертил…»

Стекает небо. Фал скрипит прикола.
Шлифует пемза днища языков.
Смеётся кормчий:
- «- Трап главе гондолы!»
Дождались кедры пил и молотков.

МИЛЛЕНИУМ

Заметает, не тает снег,
Воробьиные хохля яблони.
Завершает, мешает век
Бегу лет своего окраинья.
Век дрожащих за полверсты
Капель ягод кроваво-вяжущих,
Меток с кожицы бересты,
Петель пней и дымов пристанищ.
Вычитают, читают след
Сапожиный дворняжьи носики:
Видно, чуждый, не добрый цвет
По холсту потянулся к просеке.
Прогорает лучиной высь,
Безрассудна в преклонном возрасте,
И не то, что б уходит жизнь,-
Посвящается завтра, попросту.

Пятикрылый кленовый страж
Чёрно-белой оправы зарева
Утопает, но пьёт гуашь
Из коричневой лужи гаревой.

Днём последним оставит год
Первоночью дитя в наследие,
Не погашен доныне, счёт
Двух распятых тысячелетий.

********
Милая женщина

В стих слова, как дождинки, стекаются.
Дрожь струны, - не колючий туман,
Не сосновый обман.
Гляди: - я сегодня отдам
Всё, что в песню слагается:
- Раз на всегда.

Милая – милая, милая – милая женщина:
Ворох цветов на чугунных побегах ветвей.
Самая – самая, самая дочиста нежная,-
Ты не знаешь сама, что ограды с шипами больней.

Где-то там, где смородины ягоды
Держишь ты на красивых руках,
На любимых руках,
Нет меня, потому что меня
Никогда не искала ты:
- Ночь коротка.

Гаснет дождь коромыслами радуги.
Каплет сок переспелой зари,
И за дымом горит
Островок, где кочуют мои
Одинокие странники:
- Слёз янтари.

Милая, глупая в том, что не женское, женщина:
Стая цветов на зелёные травы с комет.
Самая светлая, самая дочиста нежная,
Ты не знаешь сама, что тебя долгожданнее нет.
9.10.91

********

Мне б в такую неразгаданную ночь
Одному побыть с собой наедине.
Чтоб случайно, а не как заведено,
Оказаться вдалеке от всех сует.
Чтоб вокруг, куда ни глянь,- ни огонька,
Ни назойливых друзей, ни подруг,
Ни пропахших телогрейками ДК,
Ни прохожих, распоясавшихся вдруг.
Ни к чему знакомый с детства звук колёс
Поездов, что не догнать мне никогда.
Чтоб не слышался мне матери вопрос.
Всё равно, каков ответ,- будет ждать.
Чтобы в эту ночь не лязгали замки,
Не скрипели у подъезда тормоза.
Не стучали топором мужики.
Вдовы девкам не царапали глаза.
Не стреляли б ни салют, ни сыновей,
Не кричали сумасшедшие «Ура».
Не считались на миру очередей.
Не считали бы, что нищий – дурак.
В эту быструю, раскованную ночь,
Ни звонков, ни разговоров, ни проблем.
Даже ты, моя любовь, куда-то прочь
Отлучилась и пропала насовсем.
Я прильну к тебе, Земля, как и ты.
И, в такую удивительную ночь
Ухвачу земную ось чистоты:
Только раз такое, может, дано.
Это может быть когда, если вдруг
Окажусь с тобой совсем наедине,
Чтоб случайно, а не волей чьих-то рук,
Не заведомо, не ложью, не во сне.
Чтоб до края - никого. Лишь только грусть.
Да и то наполовину: без слёз.
Ведь вторая половина – это Русь.
Потому что, – никуда без неё.

89 скорый

Ночной Московский поезд. Время – ноль.
Вокзал – битком. Не всё лежит, что плохо.
Идёт посадка. Нервы,- голью – голь.
Слюну глотает хищная эпоха.
Я всматривался в потную толпу
И ненавидел, лиц не различая.
Их не было. Я видел скорлупу.
Авоськи с сигаретами и чаем.
Трусы в халве. Л. Толстой из свитеров.
Презервативы, окорок в миндале…
Всё бережно, на уровне голов,
Тащили сотни рук и трепетали.
Я прижимал тебя к своей груди,
Увидев страх грядущего исхода.
Зияли неизбежностью пути
Бездонные вагонные проходы.
А ты дрожала где-то у плеча,
Глаза не выдавая, тушью смытые,
Шепча,- я точно помню, - что шепча
Тебе одной известные молитвы.
Я, сильный, был не в силах защитить
Тебя, такую искренне родную.
- А ты ведь знала, - правда ведь, скажи,
Конечных пунктов истину простую?
И то, что я – у сабельной межи.
Что в этом сумасшедшем балагане
Я выжить не сумею, чтобы жить
С подпиской о невыезде в кармане.
Что в свалке перевёрнутых платформ
С сигналом светофора путевого
Я выпрыгну с подножек, твой укор
Неся в груди, заплаканной тобою.
Пролитой тушью с трепетных ресниц
Проявится мишенью, остывая…

Езжай, из всех присутствовавших лиц,
Одна, до боли искренне родная.
1988 г., апрель
Наша история

Я так метко вместил себя
В прицел твоих серых глаз,
Что увидел своё лицо:
Полотняного неба клок.
Я так чутко берёг тебя
От отравы душевных ласк,
Что не сразу я понял то,
Что я главного не сберёг.
Ты так смело вошла в мой дом,
Будто раньше была не раз,
Ты манила красивым ртом,
Ты наотмашь собой звала.
Ты так дерзко играла мной,
Что я правила все забыл.
Но я верил тебе такой,
Потому, что тебя любил.
Потому что тебя любил
Такой.

Ты так страстно мне отдала
Всё, о чём я не смел просить,
Мы роняли свои тела
Вслед за душами в пропасти.
Ты так жадно пила огонь
Из моих пересохших губ,
Что в рассвет мы вошли с тобой
Серым пеплом зрачков и рук.
Ты щенком на моём плече
Улыбалась своим мирам.
Но вползал новый день уже,
И стелился к моим ногам.
Ты открыла глаза свои:
В них мишенью зиял покой.
Я поверил глазам твоим,
Ведь я верил тебе любой.
Потому, что тебя любил
Любой.

Я так честно хотел понять
Нас с тобой в величинах лжи,
Но утратил догадкам счёт:
По ладоням стекал песок.
Я тогда не умел прощать.
И тогда ты осталась жить
Всюду там, где мне жить ещё.
Рядом с тем, чем мне жить ещё.
Только так, чтобы знать я мог,
Как я главного не сберёг.
1985

********

Оглянусь, расставаясь, на мать.
Не грусти, что не стал чьим-то вздором.
Ты-то знаешь меня, о котором
Завтра всем суждено будет знать.
Не беда, что не так, как у них.
Не судьба, раз не то, что хотелось.
Жизнь мою, при которой не пелось,
Я однажды закончу, как стих.
Оглянусь, расставаясь, на мать.
Мой удел – и сума, и корона…
Не кори же, что жил без поклона.
И во след не спеши отпевать.

********

Обрати меня, сумрачный день, за колючий забор.
Не отмахивайся панихидой в сорочий галоп.
По вчерашним могильникам я не прошёлся, как вор.
Мне бы завтра глотнуть для озёр, приколоченных в лоб.
По расстрелянным стенам карабкаться к лужам,- зачем?
По сожжённым ладоням гадать? - не сойти бы с ума.
Проскочить каменеющий солнечный глаз перед тем,
Как потом не заметить фонарь над табличкой «Тюрьма»?
Посвяти меня, сумрачный день, во свои языки,
Скорлупу черепов с колоколен смети, не тая.
Будет медная дань на сосновые падать штыки,
И хранить меня зодчего пульс в капиллярах литья.
28.11.90


Опрокинутый миг


Только не грусти, что этот день догорел без меня.
Что не начат ужин и бокал опрокинут, не тронутый.
Только своим шелестом ресниц не спеши затенять
Песню, набежавшую волной в рубиновых всполохах.
Ночь прольёт Медведица с ковша, только ты не жалей,
Что за эти несколько минут промчатся столетия.
Только не грусти, что на губах снова горечь морей.
Видишь:
- Ночью небо пьёт из этих морей.

Только не грусти, что в новый день уплываешь одна.
Что побег из рук твоих исчез за стенами города.
Только не ищи свои глаза в преломлении дна:
Слёзы не вернут для них огня, если выплывешь снова ты.
Я бегу на крик твоей мечты, только не забывай,
Что за горизонтом этот день продолжается всё ещё.
Только не забудь, что ночь моя для тебя лишь слова.
Знаешь:
- Я давно искал для нашей песни слова.

Ты не спи ночи скорые:
Словно сотни лет назад
Я приду, и просторами
Будут петь небеса.
Ты не верь, что сегодня я
Промелькну сквозь звёздный плен.
Я вернусь с новой сотнею
Опрокинутых мигом лет.

********

…Парадокс? Закономерность?
Может, то и другое вместе?
Воют волки во мне. Нервность
Пульса, как метроном: двести.
Этот миг развернул дыбом
Монолит прописных истин,
Разметал на куски глыбу,
В бездну путь указав чистый.
На бескрайнем краю этой
Пустоты меня ждут. Скоро
В путь. Пора. Неземным светом
Я промчусь, ослепив город.
Оглянусь в суету: где-то
Страсти дробно стучат градом.
Выжег нервы разгар лета.
Злой язык и беда – рядом.
Там страданий страда в поре.
В закромах не зерно: судьбы.
Там любимым несут горе,
Будто воду несут, люди.
Там в понятия «чувства» входят
Зависть, трусость и осязанье
Облигаций в руках. Бродят
В джунглях города не планетяне.
Там к достатку – оскал алчный.
Там на слово – зубов сорок.
Там слепого толкнёт зрячий.
Там любимым в очаг – порох.
Там прилипла цена к дружбе.
Жизнь по сниженным там ценам.
Там в газетах: - Ищу мужа,
Не пригодного для измены.
Потому ли огнём с дымом
Разметал монолит истин
Этот взрыв, указав чистый
Путь, вдоль зевак, мимо.
Я промчусь пеленой звёздной,
Скорость света забыв нашу,
Чтоб догнать в этот час поздний
Тех, кто знал этот путь раньше.
Парадокс? Закономерность
Ими движет? Вот загадка.
Что причина: - талант? Дерзость?
А за мною – уже десятки.
Только помня протест стаи,
Только логику чтя чести,
Нам понять тех, кто шёл с нами.
И спешить, чтоб летать вместе.
На Вселенском краю этой
Высоты они ждут.
Скоро
В путь.
Пора.
Неземным светом
Я промчусь, ослепив город.

Семейный альбом


Утро там за окном, ну а здесь только я да ты.
Только чётки секунд, да октава дыхания.
Говорящий сундук дорогой.
Сигаретой общенье с тобой.
Да шампанское скатертью до бороды.

Утро там за чертой, как условие верности.
Там, где жди – не дождёшься, но ждёшь, как спасения.
Ну а тут,- к батарее щекой.
И слова не понятно, на кой?
Тут покрепче за то, что ещё под рукой.

Утро там, за мечтой, за сонетами классиков.
Там, где плачут дожди и смеются акации.
Ну а тут, - занавесок прибой.
Тут вчера был такой перепой,
Что глядишь и не веришь, кто рядом с тобой.

Утро там, за стеклом, за неровными строчками
К той, которая ждёт за зарплатой и почтою.
Ну а тут – магазин за углом.
На душе и кармане – шаром.
И к вчерашним сардинам одеколон.

Свой семейный альбом я, листая, протёр до дыр.
В этом царстве теней одинаковых профилей нет.
Пустота в интерьере имён, меж обоями лет.
Манят жерла окон, за которые тянется в утро
Наш тягостный дым.
23.09.91

********

Стирала женщина бельё.
Пелёнки, простыни…

Поэтам разве до неё?
- Сюжеты постные.
Неразделённая любовь –
Вот нива хлебная!
Плети, язык, из носа кровь,
Слова целебные.
Подросток, верь: ты не умрёшь
Без сопричастности.
Отвергнут коль – друзей найдёшь.
В поэте, в частности.
Поэт – он знает, что поёт,
Раз холост к древности,
Не потому, что много пьёт,
А так,- из верности.
То, что об множественность губ
Протёр он лысину,
То не в расчет. Он - однолюб:
С собой, с единственным.
Ему всё время не везёт
Под регистрацию:
То Пашу Сашей назовёт,-
Ассоциации.
Но жизнь, хоть треплет, но ведёт,
Не время каяться.
Любовь придёт, любовь уйдёт,
Нужда останется.
Никем не понят, не согрет
До пепеления
Шлёт всем подряд душевный бред
С уведомлением.
И плачут девочки, тихи
От неизбежности.
И мучат мальчики стихи,
Сопя от нежности.
И им до срока невдомёк,
Как слёзы чистые
Кому-то каплят в кошелёк
Крутыми числами.
Чужие чувства не беда
Для вымогателя:
Иметь везде, иметь всегда,
Иметь читателя!
Терзает, ложью напоя
Сомненья вечные:
Где есть любовь, где есть семья,-
Соваться нечего.
Там счастье сложится своё
И беды – поровну.

…Сушила женщина бельё.
Поэты – голову.