В таверне

Под синим небом город-лабиринт,
о, если б знать, что помнят эти камни…
Молчит, когда-то грозный, равелин,
молчат дома, прикрывши веки-ставни.
Кривые улочки стекаются в затон,
на пирсе рыбачок в линялой майке,
один, лишь мусор крутится винтом,
и голосят, скандалят в небе чайки.
Густой рапой колышется прибой,
качает тину, щепки и бутылки,
прогнили доски мола под ногой,
лишь плеск воды и ветер на затылке.
В таверне пьют, играют в домино,
и пахнет рыбой, табаком и луком,
течет беседа, грязное окно
исследует неторопливо муха.
К стене прибит штурвал от корабля,
развешены декоративно снасти,
на зеркале помадой – Кора бля…
в безжалостном сражении за счастье.
Трещит очаг, степенный мальчуган
в переднике несвежем носит миски,
худой и неопрятный капитан -
все в прошлом – хмуро цедит виски.
Пиджак висит на нем, как на гвозде,
распухший нос, лиловый, словно слива,
усы поникли, крошки в бороде,
набивши трубку, достает огниво.
Ну что с того, что я сегодня пьян?
не на меня, а в потолок уставясь,
мне говорит, скончался Зурбаган,
ты посмотри, что от него осталось.
Давно проходят мимо корабли,
другим приносят новости и грузы.
Был Зурбаган - теперь он на мели
ржавеет тихо, в глотки им медузы…
Сипит он трубкой, мысли вдалеке,
глядит в окно, так смотрят на убогих,
а там старуха в вязаном платке
решительно шагает по дороге.
Эй, Грей, смывайся, хохот за столом,
твоя Ассоль идет, сейчас начнется!
Опять у деда посидеть облом,
уж столько лет… Чего ей все неймется?
Ну да, я пьян, и что с того, что пьян?
Ну выпил кружку, это что за лихо?
Да бог с ней, с бабой…только Зурбаган…
И по щеке слеза, светло и тихо.