Деда

Кресло-качалка, клетчатый плед, выцвевший взгляд.
Комната полная дыма, будто туман.
Грудь поседевшая в шрамах былых наград.
Брошеная душа в перекрестках ран.
Дряблые руки греет чуть сладкий чай.
Старые письма слоем покрыты пыли.
Те, кто кричали «навеки!», — так, невзначай,
плюнули смачно, растерли ногой и забыли.
Выйдешь на улицу, ходишь как призрак. Сам.
Сотни улыбок — и ни одной тебе.
Сядешь на пирсе смотреть как встают паруса
белыми флагами в гордой твоей судьбе.
Сталь закалялась…
Но нынче похер на сталь,
как и на некогда сделаное тобой.
Сегодня страны героями те стали,
кому неизвестно понятие слова «герой».
И от былых товарищей — только сны.
С потом холодным на лбу, рассекаешь ночь
криком отчаянным: «Господи, хватит войны!»
и разрываешь память ожившую в клочья.
Дети звонят раз в году…
— Привет, как дела?
Чувствуешь себя крошкой хлебной в постеле.
Дел давно нет. Жизнь давно умерла.
Не отыскать виновных в её расстреле.
А от любимой лишь след на негнущимся пальце
буквой заглавной имени дорогого.
Чувства кружатся внутри одиноким вальсом
и об реальность себя разбивают снова.
Утром, когда мокрый глаз глядит в пустоту,
на месте которой раньше была она —
хочется сдохнуть под странный висков стук,
и выреветь свою душу до самого дна.
Прогнувшись изящно под стадо хитрых врагов,
обильно харкает в рожу родная страна.
И кажется не разорвать этих оков,
которыми ноги сковал нам, лохам, сатана.
А ты со своей победой, в обнимку. Один.
Из окровавленных рук вырывал отчаянно
жизни тех, кто мимо твоих седин
молча проходит, бессовестно не замечая.
Куришь махорку под взгядом настенным Сталина.
Кормишь с руки голубей хлебными крохами.
Вобщем, когда-то так закалялась сталь…
Деда, сейчас стало на это похер…